Ликвидатор

Шериф Гиббс не любил заварной кофе. Несмотря на многочисленные увещевания друзей и знакомых, он всё равно предпочитал растворимый. Причин тому две: простота приготовления и вкус. Ему нравился вкус именно растворимого кофе, и ничего поделать он с этим не мог.

Каждый рабочий день начинался с вожделенного напитка. Шериф приходил в кабинет, нажимал кнопку электрического чайника и, пока тот закипает, не спеша разворачивал купленную на углу полицейского участка газету. Сегодня это был выпуск “Запаха свободы”. Шериф никогда не покупал дважды одну и ту же газету. Он во всём любил разнообразие. Кроме кофе. Здесь предпочтение всегда отдавалось баннакскому “Шерифу”. Гиббс не скрывал, что из-за названия в первую очередь. Тем не менее, он настолько привык к этой марке, что более не мог пить ничего.

Вода закипела. Шериф уселся в кресло, закинул ноги на стол и углубился в чтение газеты, раз за разом поднося ко рту парившую чашку и с наслаждением причмокивая. Иногда к утренней процедуре примешивалось раскуривание сигары, но в последнее время это было дорогое удовольствие — поставщики куда-то пропали. Ходили слухи об объявившейся банде в районе Сент-Эльмо. Вполне вероятно, что она приложила свои грязные руки к торговцам.

Словно подтверждая эти мысли, на первой же странице газеты красовался заголовок: “Головорезы из Игл Маунтин напали на почтовый дилижанс”. Прочтя статью, Гиббс только покачал головой. Дилижанс направлялся в Бельмонт. То есть сюда. Весело…

Шериф совершил немыслимое — отставил чашку. Гаркнул:

— Джефферсон, ко мне!

Прошло секунд двадцать, прежде чем в комнату неспешно вошёл парень в форме сержанта. Гордый, в очередной раз подумал шериф. Что ж, жизнь и не таких нагибала.

— Усилить патрулирование городских окраин — чтобы ни одна собака не проскочила. И пусть без дробовиков даже не смеют выходить.

— Что-то случилось? — обеспокоился сержант.

Гиббс ухмыльнулся, видя, как с паренька за миг сошла вся спесь. Шериф молча подтолкнул ему газету. Джефферсон быстро пробежал глазами по статье, с открытым ртом взглянул на шерифа и вышел.

— Чёрт возьми, газету унёс, — пробормотал Гиббс, встал и подошёл к окну.

Да, не тот уже стал. Ноги болят по ночам, мочиться приходится всё чаще, а к вечной мигрени уже даже привык. Отдышка проклятая совсем замучила. Хорошо хоть поясница не болит — чуть ли ни все друзья-одногодки мучаются от радикулита. Двадцать лет назад новость о том, что в городе может объявиться банда, была бы воспринята если уж и не с радостью, то с азартом. Сейчас же мысль одна — дожить спокойно до пенсии и сложить полномочия.

На просторной пыльной улице сновали туда-сюда люди. Открывал винную лавку скрупулёзный толстяк Мэнглз, сметал пыль с порога своего ювелирного магазина заядлый курильщик Паркер, дальше по улице, у входа в “Первый голфилдский банк” суетился, выстраивая на бело-синем стенде сегодняшние курсы валют, какой-то клерк. Таких ещё называют “белый воротничок”.

Ишь, какие молодцы, подумал Гиббс. Понаставили лавок и банков напротив полицейского участка — думают, так безопаснее. Дай-то Бог. Тревожно что-то на душе. Ох, тревожно.

В подтверждение мыслей где-то вдалеке раздался выстрел. Затем ещё один. Ответный? Народ на улице остановился, прислушиваясь. На лицах читалась тревога. И тут все побежали. Мэнглз и Паркер уже закрывали витрины, на стёклах которых красовались вывески, опуская сверху пластиковые ставни. Клерк, не довесив одну циферку, скрылся за дверьми банка.

Вновь раздался выстрел. И ещё один. И ещё. Перестрелка набирала обороты.

Шериф Гиббс расстегнул кобуру, вынул ремингтон, заглянул в барабан — патроны на месте. Револьвер был отправлен обратно. Кобуру шериф застёгивать не стал.

Гиббс выскочил за двери кабинета в приёмную. Джефферсон с совершенно затравленным видом стоял на коленях у окна и изучал улицу. Вот какой смельчак, презрительно подумал шериф.

— Молишься? — холодно бросил он.

Сержант подскочил и выпрямился по стойке смирно.

— Виноват, первый раз слышу настоящую перестрелку.

— Надеюсь, что и последний, — пробормотал шериф.
Подумав, добавил: — В хорошем смысле… Приказ успел-то выполнить?

— Распорядился, — кивнул Джефферсон. — Ребята выехали из всех участков, но…

— Хорошо, — не дал закончить шериф. — Сколько у нас осталось?

— Ещё четверо, кроме нас с вами.

— Кто?

— Уиллис, Райт, Грейвс, Таун.

— Хорошо, — сказал шериф, а про себя подумал, что если Райт и Грейвс хотя бы пистолеты в руках умеют держать, то Таун и Уиллис молокососы ничем не лучше Джефферсона. — Перестрелка, похоже, на северной окраине. Выйди снова на связь, и узнай, что за чертовщина происходит. Если всё плохо, направь остальных на подмогу.

— Я ж говорю — они… уже…

— Что?!

— Ребята уже вызвали подмогу, и все, кто есть, бросились на помощь. Но вдруг переговоры разом прекратились. Все. Словно щёлкнули выключателем.

— Что ты такое несёшь? — холодея, произнёс шериф: подобная странность была ему знакома. — Попробуй ещё раз.

Сержант подскочил к своему столу и схватил рацию:

— Митч! Алекс! Вы живы? Что там у вас происходит? Митч? Алекс? Глейб? Арни? Кто-нибудь, ответьте?

Тишина на канале связи была более чем многословна.

* * *

Митч лежал под окном в чьём-то доме, закрыв руками голову. Под непрерывный грохот выстрелов на него сыпались штукатурка, щепки из оконной рамы и стекло. Вот так попал, думал офицер. Вот это попал. Откуда эта шайка только взялась? Патруль был обстрелян в считанные секунды. Митчу просто повезло. Время словно замедлило ход, и он отчётливо увидел как разлетелась голова Алекса, разбрызгивая повсюду кровь, кусочки черепа и мозга, как вырвался кровавый фонтан из груди Питера. Лошади бросились врассыпную. Наверное какое-то шестое чувство отдало команду “Лежать!”, ибо на тот момент Митч, казалось, уже не владел ни одним из пяти известных.

Офицер бросился на землю, отполз за мусорный бак и, стараясь держаться на одной линии с ним и стрелявшими, пополз к ближайшему дому. Благо, нехоженая территория поросла высоким бурьяном, и была надежда, что нападавшие сейчас не видят его совсем. Однако, буквально через пару футов нужно было подняться и махнуть через забор. Бог миловал, и это удалось…

Митч не знал, где хозяева дома — наверняка закрылись в подвале. Это хорошо. Это здорово. Хоть за их жизни не нужно нести ответственность.

Стрельба прекратилась. Но только здесь — вдали продолжали греметь хлопки выстрелов. За окном слышались задорные голоса и топот гарцующих лошадей. Звук заряжаемых ружей. Топот копыт приблизился. Митч осторожно пополз в другую комнату. Он старался это делать бесшумно, но в наступившей на несколько кратких мгновений тишине невероятно громко звучало его елозинье. Ещё громче, казалось, стучало сердце. Он весь взмок, рубашка противно прилипала к спине, а волосы — ко лбу. Капельки пота то и дело стекали по носу и срывались с ресниц. Стрельба возобновилась. Наконец он дополз до окон, ненароком задел рукой ножку журнального столика — ваза с сухим букетом из полевых цветов опасно покачнулась. Митч замер. Обошлось.

Осторожно офицер встал на ноги. На корточках он сделал ещё один шаг к окну и, держа пистолет так, чтобы ствол был на уровне глаз, стал осторожно приподниматься. В глаза ударил солнечный свет, и Митч пригнулся вновь, остервенело в мыслях ругая неуместное светило. Он осторожно перешёл к окну справа. Теперь выглядывать нужно было под другим углом, и солнце не должно слепить.

И он выглянул.

Всадников было трое. По крайней мере видел Митч троих. Тёмно-серые джинсы, сапоги, увенчанные шпорами, рубашки в бело-красную клетку, кожаные куртки и шляпы — с широкими, загнутыми кверху полами. На бедре каждого красовалась кобура с револьвером. На лицах — чёрные повязки. Бандиты были одинаковыми, словно близнецы.

Один держал в руках дробовик. Он вдруг повернул голову в сторону окна, за которым был Митч. Офицер тут же присел — в голове обрывками пронеслась “Отче наш”. Чёрт возьми, тут же подумал Митч. Всё равно ведь заметили. Была не была! Офицер выпрямился с явным намерением пристрелить хотя бы одного из странных бандитов, но ствол его пистолета вперил взор в лошадей без седоков. В тот же момент
он услышал как от удара распахнулась входная дверь, и внутрь, громко ударяя каблуками по полированному паркету, вошли трое. Не меньше во всяком случае. Митч бросился к стене напротив окна и прильнул к ней слева от входа в комнату. Двери были распахнуты. Дрожащее дуло пистолета смотрело в сторону дверного проёма, готовое прострелить голову первому, кто появится.

Они уже были в соседней комнате. Судя по звуку шагов, один прошёл к её центру. Не было не произнесено ни слова. Но раздался выстрел. Слева от Митча, на уровне живота, брызнули многочисленные фонтанчики извести и штукатурки. Два с половиной десятка картечин упали на пол посреди комнаты. Митч как заворожённый проследил за их траекторией. Раздался ещё один выстрел, и вместе с ним две дюжины раскалённых толстых игл впились сзади в поясницу, увязая где-то в кишках. Офицер вскрикнул. Ноги подкосились, и он рухнул на живот. Боль заполняла его. Она поглотила даже чувство страха. Она распаляла злость и безысходность. Митч увидел пару ног. Один из убийц вошёл в комнату. Ствол офицера по-прежнему был направлен в сторону дверного проёма, и он выстрелил. Пуля вошла в сапог. Бандит подскочил и, взявшись за ногу, с криком упал. Митч нажал на спусковой крючок ещё раз. Пуля сорок четвёртого калибра с плеском вошла в глаз упавшего, забрызгивая кровью стену позади и проделывая в ней дыру.

Боковым зрением Митч заметил какое-то движение над убитым. Из-за стены показалась рука с пистолетом. Да, наверное рука. Так высоко поднять револьвер, чтобы прицелиться, офицер был не в состоянии.

Раздался выстрел. Митч ещё успел вспомнить лицо давно умершей матери, с которой ему вновь предстояло встретиться.

Лейтенант Фрэнк Макговерн яростно отстреливался. В считанные мгновения он потерял двух сержантов и одного офицера. Неизвестно, что происходило на других точках обстрела — а то, что их множество, было ясно как божий день, — но почему-то было понятно: ситуация не лучше нигде. Чем и кому не угодил маленький Бельмонт, было загадкой. Очевидно одно — эдак за полдня городок лишится всего полицейского состава. Что после этого случится с жителями — страшно представить. Фрэнк собственными глазами видел, как бандиты расстреливают мирных жителей: всех, кто попадается им на глаза. Подонки. Малыш Джефферсон по рации твердил что-то о банде из Игл Маунтин, побушевавшей в Сент-Эльмо, но та шайка всего лишь прошлась по паре бакалейных лавок. Сравнимо ли обычное ворьё, пусть и вооружённое, с отрядом профессиональных убийц? Нет, конечно. Очевидно, что и почтовый дилижанс тоже не их рук дело. Газетчикам верить, что о стену головой биться.

Нет, пришельцы определённо не грабители. Чёрт возьми, да это же просто чистка. Они зачищают городок. Для чего? Для кого?

Макговерн с болью подумал о жене и детях. Дай Бог, чтоб они нашли надёжное укрытие. Идеальным был бы побег из города, но кто знает — не наседают ли убийцы с другой стороны, пока все полицейские силы брошены сюда. В многочисленности этого карательного — по другому и не скажешь — отряда сомневаться не было повода.

Лейтенант сделал несколько глубоких вдохов и пересёк широкий проулок. Тут же раздалась череда выстрелов, пара картечин врезалась в предплечье. Ерунда. Жив, и слава Богу. Он прижался к холодной стене дома. Присел, быстро выглянул, три раза пальнул. На четвёртом дробовик заклинило. Верный восемьсот семидесятый ремингтон стабильно клинило раз в пятнадцать-двадцать выстрелов. Фрэнк выругался, передёрнул затвор, выстрелил ещё разок и начал заряжать ружьё. Два выстрела скользнуло по углу, за которым он прятался. Где-то дальше по улице слышалась ещё одна перестрелка, и у лейтенанта внутри происходила яростная борьба: присоединиться к сражающимся там товарищам и дать достойный отпор или остаться здесь, как можно дольше сдерживая натиск противника, не давая тому проникнуть вглубь города? Мысли всё же склонялись к первому варианту. Так шансов было больше. Как пить дать где-то бандиты уже прорвались. Так не лучше ли объединиться, отбить атаку здесь и броситься на спасение города сообща?

Лучше.

Макговерн высунулся из-за угла и тут же спрятался обратно, пропуская мимо несколько смертоносных роев. Выглянул снова и прицельно пальнул по углам, за которыми прятались нападавшие. Затем смачно выругался и побежал по улице…

Коническая пуля весом в двенадцать целых и девять десятых грамма с лёгкостью вошла в спину, дробя позвоночник и проходя навылет сердце и грудину.

На выходе из ближайшего проулка, мимо которого только что пробежал Фрэнк, стоял человек в тёмно-серых джинсах, рубашке в бело-красную клетку и кожаной куртке. Голову его покрывала шляпа с широкими загнутыми кверху полами, а на лице была чёрная повязка по глаза. Человек хмыкнул и отправил свой уокер в кобуру.

* * *

Это было так же просто, как выпалывать сорняк. Впрочем, даже проще. Садово-огородные дела Стэнли терпеть не мог — никогда не мог понять мать, копающуюся в земле и навозе. Зато спускать курок — это за милую душу. За столько милых душ, сколько их понадобится…

Отряд ликвидаторов практически без потерь — один глупец не в счёт — сломил оборону местных законников и вошёл в город. Как бишь там его? Бельмонт?

Ковбойская одежда поначалу смешила ребят, но потом им даже понравилось — вошли в роль. Всё должно быть достоверно. Да и вестерны любили все.

Интересно, думал Стэнли, один я понимаю, что это не исторический, а скорее фантастический жанр, если учесть, что настоящие ковбои — это обыкновенные пастухи, причём краснокожие или чернокожие?

Недалеко
от места высадки отряд наткнулся как раз на двух таких — стерегли стадо коров. Этих не тронули — нужны очевидцы, которые разнесут по округе весть, что на Бельмонт напала банда разбойников. Тогда Наблюдатели ничего не заподозрят. Стэнли понимал, что хотя и действовал по указке императора, в случае неудачи не сможет на него сослаться. Официально даже сама Служба ликвидации не существует. Чего уж там говорить об операциях, проводимых ею?

Спешившись ещё на окраине, отряд быстро продвигался вглубь города, убивая всех, кто попадался на пути: мужчин, женщин, детей, стариков. Кто не попался — тому повезло. Первоочерёдная задача — очистить город от полицейских. Чтобы не мешали. Остальные же — чёрт с ними — могут целиком полагаться на удачу. Правдоподобнее слухи будут.

Сам Стэнли старался избегать убийств женщин или детей, оставляя это право подчинённым. Не то, чтобы ему было их жалко или боялся последующих уколов совести. Нет. Такие понятия как совесть или жалость не подпадали под определение ликвидатора. Просто… Просто Стэнли старался не делать этого. Возможно потому, что у него самого были жена и сын. А возможно потому, что при подобных мишенях точность его стрельбы почему-то снижалась раз в пять…

Стэнли дал команду остановиться — впереди была площадь. Небольшая. Футов сто шестьдесят на сто. С фонтаном перед двухэтажным зданием. По-видимому, мэрией. На здании развевался флаг: слева вертикальная полоса с белой звездой посредине; две горизонтальные полосы — белая и красная — занимали остальную, большую часть полотна.

Стэнли напряг память. Как же — это ведь флаг штата Техас Североамериканского континента на далёкой столичной Земле. Что ж, теперь ясно, откуда именно прилетели здешние поселенцы. Отколовшаяся от цивилизации, но хранящая память происхождения, колония. Интересно, откуда ещё выходцы будут встречены на этой планете?

Впрочем, неинтересно.

Площадь была единственным местом в городе, которое было красиво вымощено булыжником. Более-менее широкие улицы имели асфальтовую поверхность, проулки же не были покрыты ничем. Впрочем, площадь от своей красоты не переставала быть площадью — открытым пространством, на котором легко можно положить весь отряд.

Командир отдал команду, и его люди растворились среди домов, расположенных по её периметру. Вновь заиграли инструменты, неприятную музыку которых очень многие сегодня слышат последней в жизни — револьверы и дробовики.

Вооружённая до зубов охрана мэрии была ликвидирована с потерей ещё одного бойца. Хорошего бойца. Стэнли стиснул зубы. Впредь нужно быть более осторожным. Автоматического огнестрельного оружия он никак не ожидал. Автомат был местного производства, весьма неудобный и неточный, но своё дело сделал. Точнее он оправдал всего лишь десятую часть возлагаемых надежд, но всё же — жизнь такого бойца стоит многого.

Прошло ещё десять минут, и отряд ликвидаторов достиг полицейского участка, в котором находился кабинет шерифа Гиббса. С забаррикадировавшимися в здании полицейскими бой затянулся до вечера, и отряд — просто немыслимо! — потерял ещё четверых. Заметно было, что осаждёнными руководит опытный командир. Те не высовывались без надобности и делали лишь одиночные, максимально точные выстрелы, экономя патроны. Постоянно меняли огневую позицию. Стэнли невольно проникся уважением к оборонявшимся и отдал приказ по возможности сохранить им жизнь. Всё же хотелось заглянуть в глаза достойному противнику.

С сумерками раздался последний выстрел. У полицейских закончились патроны. Не мудрено — удивительно, что в этой глуши вообще было оружие. Стэнли ждал. Он знал, что шериф выйдет из участка. Такой человек примет смерть достойно, не прячась.

И не ошибся. Дверь распахнулась, и из неё вышел пожилой мужчина: невысокий, с брюшком, седой и коротко стриженный. На его круглом лице отражалась обречённая решительность. Под прицелом четырёх десятков стволов он подошёл к Стэнли.

— Чем не угодила эта планета империи, ликвидатор? — насмешливым тоном спросил Гиббс.

Прошло не менее минуты, прежде чем Стэнли смог совладать с изумлением.

— Ты знаешь, кто я такой? — задал он глупый вопрос.

— Конечно, знаю, — усмехнулся шериф. — Не боитесь, что Наблюдатели что-то заподозрят?

Стэнли вновь удивился, но в этот раз собрался гораздо быстрее. Как вышло, что абориген настолько осведомлён? Отмахиваться бессмысленно — тем более, что разговор мог быть интересным. Да и возможность пообщаться с мертвецом представлялась редко.

Стэнли снял повязку с лица, и шериф Гиббс увидел красивое лицо парня лет тридцати.

— Мы не боимся, — улыбнулся Стэнли. — Слухи о нашей так называемой банде уже завтра достигнут местного Баннака. И завтра же мы продолжим свои налёты, и за полгода значительно проредим население всей обитаемой территории. Сколько их тут всего? Два с половиной миллиона? Ни организованной армии, ни толкового оружия, ни бойцов. Здесь нет ничего. Только кучка жалких поселенцев. Дойдёт до того, что они сами будут грызть друг другу глотки, сбиваясь в банды, будут видеть повсюду врага. А мы тем временем постоим в сторонке. А после — закончим начатое.
Планета вымрет сама по себе. Наблюдатели увидят алчных, беспринципных людей, истребивших друг друга.

— Ты уверен, что у тебя получится? На сколько сегодня поредел твой отряд?

Стэнли поморщился.

— Шестеро. А скольких твоих мы положили?

Гиббс промолчал.

— И всё же зачем? — спросил он.

— А как ты думаешь? — рассмеялся ликвидатор. Помолчал, изучая шерифа. Сказал: — Я уважаю тебя, и потому отвечу. Всё равно ты покойник. Причины всегда одни и те же. Жажда наживы. Здесь будет курорт, шериф. Император считает, что слишком неразумно используются ресурсы этой благодатной планеты. Ах, это бесконечное лето, тёплый океан, живописные горы и спрятанные в их уюте долины и озёра…

— Прямо поэт, — не удержался от сарказма Гиббс.

Стэнли усмехнулся и продолжил:

— Выделяется лишь ваша дыра — ума не приложу, как можно жить в этой пустыне. Но ничего — можно будет организовать старое доброе катание на квадроциклах или сафари на песчаных гепардов. Впрочем, лучше объединить эти развлечения, — мечтательно рассуждал ликвидатор. — Однако, есть одно “но”, верно? Согласно закона “О колонизации пригодных для жизни планет”, подписанном — вот незадача — самим императором, всякая колония предоставлена сама себе, и вмешательство в её развитие недопустимо. Нашёл планету? Селись, плодись, живи. Тебя не тронут. Такой вот мудрый у нас Совет Наблюдателей и шибко умный император, подписавший документ. Но империя ширится, деньги колонистов, считающих себя свободными и независимыми, идут в имперскую казну — от налогов не уклоняется никто. Вроде всё хорошо. Но если с других планет, подобных этой, деньги текут рекою — за счёт туристов и отдыхающих, которых поселенцы с широко открытыми объятьями встречают, после чего обирают как липку и отпускают довольных домой, то здесь мы видим явное неприятие поселенцев к подобному способу заработка. Они хотят жить тихо и мирно: без туристов, без загаженных пляжей и бесконечных баров на побережье. Они не желают даже, чтобы о них кто-либо знал в империи. И, учитывая вышеупомянутый закон, их желание законно. Случайные гости, конечно, бывают, но их не особо привечают и берут всяческие расписки о неразглашении, чтобы не дай бог никто не прознал об этом райском уголке. В противном случае — прямая жалоба императору…

— Можешь не продолжать, — прервал шериф Стэнли. — Император желает воспользоваться всё тем же законом “О колонизации”. Точнее шестой поправкой. Если население планеты вымирает, она переходит полностью в государственное распоряжение — то есть в руки императора.

— Именно, шериф.

Шериф позволил себе усмехнуться.

— Надо же, столько лет прошло… Я знал, что-то должно измениться. Но не думал, что в эту сторону.

— В смысле?

— Много лет назад на эту планету уже приходили ликвидаторы.

— Вот как? — удивился Стэнли.

— Да. Но тогда операция проходила с целью ликвидации угрозы государственной безопасности. Нам навешали баек. Разведка, мол, пронюхала о готовящемся перевороте. После чего указали на эту планету. Вроде всё сходилось. Она малоизвестна, где ещё селиться заговорщикам?

Ликвидатор слушал Гиббса с открытым ртом. Удивление остальных угадывалось лишь по глазам. Масок кроме командира никто не снимал.

Стэнли прервал шерифа.

— Ты хочешь сказать, что ты ликвидатор?

— Именно, — кивнул шериф.

— Допустим. Что было дальше?

— Ничего хорошего, — вздохнул Гиббс. — Кроме самых обычных людей мы почти ничего не обнаружили. Под “почти” я понимаю термоплазменную боеголовку, спрятанную в скале неподалёку от Бельмонта. Но её с успехом могли и подложить, что скорее всего и произошло. У нас был приказ уничтожить всех. Якобы всё население планеты было настроено против императора. Тогда это был жалкий
миллион человек. В моём отряде никто не был глупцом, но все были хорошими исполнителями. Приказы не обсуждались и не оспаривались. Кроме того было назначено хорошее вознаграждение.

— Дай угадаю, — весело попросил Стэнли, — нашлись люди, оспорившие приказ.

— Верно. Я и ещё двое ребят.

— И что случилось?

— Завязался бой. Ребята, вставшие на мою сторону, погибли… Я выжил. В общем… Отряд был ликвидирован. Мною — их командиром.

Стэнли фыркнул.

— Почему я ничего не знаю об этом?

Шериф удивлённо поднял брови.

— А почему твоих данных нет ни в одной регистрационной базе? У тебя нет даже идентификационного номера. Даже свидетельства о рождении.

— Ну хорошо. История выглядит правдоподобно, но только до финала. Не возьму в толк, каким чудом тебе удалось перебить своих ребят? Не верю.

— А ты проверь, — предложил, улыбнувшись, Гиббс.

— Дуэль? — заинтересовался Стэнли.

— Дуэль.

— Условия?

— Двадцать шагов. Выстрел по желанию. Если я выигрываю, твои ребята убираются восвояси. И имперцы забывают сюда дорогу навсегда.

Стэнли засмеялся. Искренне и от души. Бойцы поддержали командира. Когда смех стих, он протянул руку шерифу:

— По рукам. Я согласен. Только потому, что у тебя нет ни единого шанса. Ответь только на один вопрос. Почему ты так поступил?

Гиббс пожал плечами.

— Приказ был обманом и почему-то стал переломной точкой. Я решил жить другой жизнью. Вот и всё.

— В этой дыре?

— В этой спокойной и тихой дыре. С чистыми и светлыми людьми. Это лучше, чем империя. Император и его приближённые живут в выдуманной реальности, за пределами которой никто и ничто не имеют значения. Ты вот сегодня умрёшь, а ему разве будет до этого дело? — При этих словах Стэнли широко улыбнулся и недоверчиво покачал головой. — Разве ему есть дело до твоих ребят, погибших сегодня? Сам подумай, в каком мире ты живёшь. Если раньше нам хотя бы пытались лгать об угрозе императору, посылая на эту планету, то сейчас от вас уже не скрывали истинной цели операции. Ты знаешь, зачем ты здесь, и ты всё равно здесь. Нет, я точно не жалею о том, что сделал. Я прилетел сюда, и, ступив на эту землю, сделал выбор. Об одном жалею — осел не у моря. Но, что делать? Тогда, как и сейчас, всё почему-то началось с Бельмонта. Я не смог отсюда уйти.

И шериф Гиббс широко улыбнулся.

— Проникновенно, — деланно восхитился Стэнли, — но мне без разницы. Ещё вопрос. Если по дикой и необъяснимой случайности будет ничья?

— Ничья — это мой проигрыш, — развёл руками шериф.

— Договорились. Начали!

— Э, нет, постой! Отдай ребятам приказ. Если ты проигрываешь, они уходят.

— Ах, да. — Стэнли осмотрел бойцов. — Все слышали? Если шериф меня убьёт, вы возвращаетесь. Вам за это ничего не будет — в рапорте изложите всё, как было. Вы выполняете мой приказ. Всем ясно?

— Да, сэр! — без энтузиазма, но слаженно ответил отряд.

— Ну а то, чтобы сюда больше никто не вернулся, я никак устроить не могу. Ты же понимаешь?

Шериф Гиббс кивнул и, вздохнув, пошёл на позицию. Стэнли вразвалочку пошёл на свою. Бойцы расступились, образуя коридор.

— Патроны-то есть? — крикнул насмешливо командир.

— Один есть, — кивнул Гиббс. — Хватит.

Стэнли хмыкнул. Противники встали на места. Кобура каждого расстёгнута. Ликвидатор стоял, поигрывая пальцами у рукояти револьвера. Рука шерифа была неподвижна. И сам он был подобен восковой фигуре. Вот только у восковых фигур не стекают по лицу капельки пота. И сердце у них не бьётся. И боли и страха они не знают.

Выстрел!

Ликвидатор Стэнли упал — сосредоточенно глядя на шерифа и взявшись за рукоять револьвера, который так и остался в кобуре…

* * *

Шериф Гиббс вернулся в кабинет, сел за стол и допил холодный утренний кофе. Ребят отпустил домой — к семьям. Везунчики, подумал Гиббс.

А затем подумал о Стэнли. Во что верил этот человек? Чем жил? Ведь у него есть где-то семья. Шериф почему-то в этом не сомневался. Как можно кого-то любить, хладнокровно убивая ни в чём неповинных людей?

Желая ответить на этот вопрос, Гиббс попытался оживить в памяти времена, когда сам был ликвидатором. Но не смог вспомнить себя прежнего. Он вообще не помнил, жил ли тогда. Он живёт сейчас. И — теперь уж точно — спокойно доживёт до пенсии. И, пожалуй, успеет состариться и умереть прежде, чем прилетит новый отряд. Но тогда ему уже будет всё равно. Он защищал не город и не людей. Он защищал свой мир. Мир, в котором ему было хорошо. Мир, который любил — глухую дыру на прекрасной планете.

И пока он жив, любая угроза текущему порядку вещей будет ликвидирована.

Жителям Бельмонта невероятно повезло, что их интересы совпадают с интересами шерифа Гиббса. Ликвидатора.

Трудоголик

Алексей был трудоголиком настолько, что даже на корпоративных праздниках, когда все очень стараются забыть о работе, говорил о ней.

Из офиса уходил ровно в десять вечера, и ни минутой раньше. Впрочем, и не позже. Но это не важно, потому что Алексей всё равно брал работу на дом и сидел за компьютером до утра — отчего практически никогда не высыпался.

Зарплата у Алексея была высокая — в отличие от должности. Он очень ценился как сотрудник и вызывал повышенный интерес у коллег как человек. Над ним втихую посмеивались, однако с затаёнными завистью и уважением здоровались утром и прощались вечером.

Уважали за ум и усидчивость. Завидовали зарплате. А смеялись над всем остальным: необыкновенная преданность работе, внешний вид, манера общения, блуждающий взгляд…

Алексей был айтишником, как модно сейчас говорить. Железячник и программист в одном лице. До мозга костей. Со всеми вытекающими: дома вечный бардак и сантиметровый слой пыли, но зато посреди этого бардака, без единой пылинки, стоит компактный компьютерный стол. На столе красуются двадцатидвухдюймовый монитор, клавиатура и мышь. Слева от стола системный блок, справа — сабвуфер. По комнате разбросаны пять колонок-саттелитов.

Личной жизни у Алексея не было. Женщины, по его разумению, были существами в доме совершенно ненужными, ибо мешали работать.

А работал Алексей, как уже говорилось, всегда. Вот только сегодня впервые не было желания что-то делать. Может быть потому, что голова разболелась. Тем не менее, домой он пришёл как обычно — в начале двенадцатого. Переобулся в тапочки и прошёл в ванную. Умылся, вымыл руки и прошёл на кухню. Открыл старенький холодильник “ОКА-IIIM” и извлёк оттуда коробку с яйцами. Пельмени решил оставить на завтра. Подумал и достал майонез с кетчупом. Разбил два яйца в чашку, выдавил майонеза и взбил…

Жадно поглощая омлет, Алексей размышлял о головной боли. И чем дольше размышлял, тем больше утверждался во мнении, что всё-таки не она является причиной нерабочего настроения. Можно было списать всё на лень — даже у трудоголиков она изредка проявляется. Но лень тут ни причём. Кодинг — единственное, к чему Алексей испытывал неподдельную страсть.

Но не сегодня.

Грязная посуда была отправлена в мойку, и программист решительным шагом направился к компьютеру. Десять минут ушло на то, чтобы перечитать новые сообщения на нескольких технических форумах. Пятнадцать минут ушло на безразличное рубилово в кваку по сети. И, наконец, пять минут — на ознакомление с последними новостями.

После Алексей скинул с флешки наработки, открыл программный код и какое-то время просматривал его в поисках багов. Их оказалось предостаточно. Алексей только покачал головой. Фиксить это безобразие сейчас не было никакого желания. Да и голова разболелась неимоверно.

Программист вздохнул. Включил сборник ирландского фолка и лёг на диван.

Музыка расслабляла. Перед закрытыми глазами Алексея проносились зелёные звенящие долины и снежные вершины. Манил горизонт. Где-то там — он знал — берег океана… Где-то там, на закате…

“Верни утраченное, славу обрети, — доносился из колонок девичий голосок. — И пусть умрёшь, но зная, что свободен. Поведай миру тяготы пути, что терпеливо был тобою пройден…”

Алексей вскочил. Уставился на монитор. Эти слова он впервые слышал. Сам трек заезжен до дыр. Музыка без слов, инструментальная. Откуда слова? Да ещё на русском. Исполнитель-то английский… Он слышал это впервые. Впервые? Но отчего же так заныло сердце?.. Длительный болезненный укол… Алексей схватился за грудь…

И вспомнил…

— …За проявление небывалой силы, невероятной отваги и твёрдой решимости во время обороны города от беспощадных захватчиков; за спасение дочери короля, принцессы Элены, от верной погибели; за поимку беглого преступника и жесточайшего убийцы, приговорённого к повешенью; за истребление злобных гулей, терзавших окрестные селения; за прочие неисчислимые и неоценимые заслуги перед Золотым Престолом и его народом — награждается рыцарь Алексей Кайвэнский. Почётным орденом Золотого Престола “За отвагу”. Изумрудным Крестом и Терновой Ветвью первых степеней. Кроме того, несравненный сэр Алексей получает в награду золотую шпагу с пояса самого короля — как знак наивысшего доверия, а также — внимание! — руку спасённой им принцессы Элены! Свадьба состоится ровно через неделю. Вас всех ждёт великий праздник, горожане!.. Но и это ещё не всё. Доблестный сэр рыцарь получает возможность посетить лабораторию королевского чародея, сильнейшего из когда-либо существовавших, дабы Магистр исполнил его самое заветное желание. Восхваляйте! Восхваляйте, горожане, первого рыцаря королевства! Слава! Слава герою!..

…Алексей не был счастлив. Он сражался с захватчиками, уничтожал чудовищ, ловил преступников. Он владел сердцем прекрасной Элены. Он был правой рукой короля и однажды сам должен был стать королём. Любой бы позавидовал такой судьбе.

Но Алексей не был счастлив. Его не покидало ощущение, что он не на своём месте. Наверное, ничего не может быть хуже, чем быть лучшим в деле, которое тебе не по душе. Ничего не может быть хуже, чем жить чужой жизнью. Единственное, что скрашивало тоску рыцаря — это любовь к принцессе. Как бы не сложилась его дальнейшая судьба, он всегда будет рядом с ней. Это было чистое бескорыстное чувство, которым Алексей очень дорожил. Как и самой Эленой. Впрочем, несомненно, ею он дорожил больше. Если бы, скажем, девушка разлюбила Алексея, он всё равно был бы рядом. Она бы ничего не знала о его существовании, но он был бы рядом. Бесшумной тенью, оберегающей от невзгод.

Рыцарь очень надеялся, что, исполнив желание, чародей не затронет переплетение их с Эленой судеб. Но ещё больше рыцарь надеялся на то, что желание действительно будет исполнено.

Лаборатория Магистра Магии, имя которого не знал даже сам король, была именно такой, какой её представлял Алексей. Огромный стол, заваленный пергаментами и всевозможными стеклянными сосудами с разноцветными жидкостями; длинные стеллажи с клетками, в которых сидели, стояли, спали, кричали и прыгали невиданные животные; огромный книжный шкаф, полки которого ломились от неимоверного количества толстенных фолиантов. В дальнем углу, над мраморной высокой подставкой, прямо в воздухе висел сверкающий ярко-зелёный шар. Он непрерывно кружился. А также искрился, потрескивая.

Чародея в лаборатории не было. Стоило Алексею мысленно задаться вопросом, куда же он запропастился, как за его спиной тихонько скрипнула дверь. Магистр предстал перед рыцарем в том облике, в котором его знали все. Интеллигентного вида пожилой человек, очень стройный для своих лет — прилегающий колет хорошо это подчёркивал. Подбородок чародей всегда держал приподнятым, из-за чего создавалось двоякое впечатление, что он либо смотрит на всё и вся свысока, либо ему просто-напросто мешает накладной батистовый воротник. Либо и то, и другое.

— Алексей, — тут же заговорил Великий Магистр, заложив руки за спину, — у меня много работы, потому сразу перейдём к делу. Не знаю, что там тебе наобещал наш многообещающий король, но я далеко не всемогущ. Это раз. Ну а два — чего же ты всё-таки хочешь?

Рыцарь ответил раньше, чем успел подумать:

— Быть счастливым.

Чародей приподнял брови, требуя уточнения.

— Хочу жить, занимаясь любимым делом.

— А если эта жизнь будет в другом мире? — задумчиво спросил Магистр.

— Возможно, что так я буду ещё счастливей, — пожал плечами Алексей. Тут же, спохватившись, добавил, — конечно же, если и там буду с Эленой.

В лаборатории повисла тишина. Конечно, если можно назвать тихой комнату, наполненную галдежом чудных зверей. Однако долгое молчание Чародея воспринималось Алексеем не иначе как тишиной. Он не слышал ничего, ожидая ответа.

— Алексей, — наконец сказал он, — я могу перенести тебя в мир, где ты будешь тем, кем являешься в глубине своей души. Что же касается Элены — она будет с тобой, ежели действительно желает того. Если нет — ты там окажешься один. Решай.

Рыцарь не раздумывал:

— Я согласен, — радостно воскликнул он. — Она будет со мной! Я же знаю, как она любит меня!

— Вот и хорошо, — без тени улыбки сказал чародей. — Подойди к тому шару в углу, положи на него руки, закрой глаза и подумай о том, чего хочешь. Помечтай.

Алексей прошёл к мраморной подставке и положил руки на мерцающий ярко-зелёный шар без тени сомнений. На ощупь тот был стеклянным и обжигающе холодным. Вращаясь, он щекотал ладони. Рыцарь закрыл глаза и подумал…

…Невероятная боль… Удар… Резкий глубокий вдох…

…Его неистовый крик — детский плач…

…Тепло… Ласка… Любовь…

…Мама…

…Алексей кричал, а кто-то из соседей снизу разъярённо барабанил по батарее. Программист замолчал. В голове машинально пронеслась мысль: “Вот люди, блин. А если это меня убивают?..”

Голова болела неимоверно. А где-то, далеко-далеко, слышалось непрерывное эхо: “Верни утраченное… верни утраченное… верни утраченное…”

Алексей быстро прошёл в ванную и как следует умылся. Вернулся в комнату. Всё это время странные слова в ноющей голове не утихали. Он схватился за волосы и стал ходить по комнатёнке. “Не может быть! Всё настолько реально. Неужели можно вернуться? Неужели я, баран, променял такую жизнь на это? А Элена? Неужели она меня не любила?.. Как же так? Что же это?.. Ведь это всё неспроста. Значит я могу вернуться… Вернуть всё. Вернуть её… Вернуть утраченное и обрести славу… Но как же? Как…”

Взгляд Алексея упал на монитор. Программист нахмурился: “Чёрт возьми! Ведь эта функция должна была вернуть “false”. Вот баран! Такая элементарщина!”

Он быстро сел за стол и стал тарабанить пальцами по клавиатуре. Через несколько минут головной боли как не бывало.

Всё-таки кодинг — единственное, к чему Алексей испытывал неподдельную страсть.


Мини-словарь компьютерного жаргона:
Кодинг — написание программного кода;
Квака (Quake) — культовая компьютерная игра в жанре шутера от первого лица;
Баг — ошибка в программе;
Фиксить — исправлять ошибки в программе.

Искренне твой

—————————————
От: coquette@mail.ru
Кому: ai_nameless@noname.net
Дата: 26 Янв 2005 10:27:01
Тема: Снова я :-)))
—————————————
Приветик, мой милый, мой дорогой Nameless!:-)
И вновь я вылезла в сеть с одной единственной целью — написать тебе. Не знаю, странно как-то это всё… И даже пугающе…%)
С твоим появлением в моей жизни стали происходить дивные вещи. Всё будто бы стало в ней налаживаться. И хотя умом я понимаю, что ты тут не причём, мне всё время кажется, что это именно твои письма ТАК влияют на мою судьбу!
Ну, приведу в пример хотя бы очевидные вещи.
Я стала себя чувствовать уверенней! Где бы я не находилась — на работе, дома или в компании друзей… Очень необыкновенное чувство! Раньше я была кем? Никому ненужной серенькой мышкой: зажатой, боязливой, забившейся в свой тёмный, укромный уголок. И никогда не показывала носа наружу.
А тут словно что-то вселилось в меня!
Мне захотелось вдруг всё изменить: найти другую, достойную меня, работу; завести новые, интересные знакомства; сменить место жительства — уехать туда, где меня никто-никто не знает. Только так я смогу по-настоящему начать жить!
И, знаешь, милый Nameless?..
Я это сделаю!!!:-)
Что, как, где, когда и куда, я ещё не решила, но самое главное — желание — у меня уже есть. И вера! Я верю в то новое, что рождается во мне! И я верю тебе, мой дорогой!:-)
Всё, побежала! Столько дел ещё нужно переделать! Не счесть просто!
Но я справлюсь:-)
Пиши мне скорее, не могу дождаться!
Целую! Твоя кокетка, Наташка!:-)
 
—————————————
From: ai_nameless@noname.net
To: coquette@mail.ru
Subject: Молодчина!!!!!!!!!!
Date: 26 Jan 2005 10:29:03
Привет, Наташенька!:-)
—————————————
Я очень рад, что у тебя всё так хорошо складывается! Но причём здесь я? Ты, и только ты сама нашла в себе силы на столь резкие и глобальные перемены!
А что я? Быть может, моя заслуга лишь в том, что я помог тебе осознать, КТО ты есть на самом деле? Только это! Но ведь я не принимал участия в твоём рождении, воспитании, не я лепил из маленькой скромной девчонки эту волевую и уверенную в себе девушку!
Задатки, безусловно, в тебя вложили родители, но всё остальное — это ты сама!
У меня нет никаких сомнений, что ты добьёшься всего, что хочешь!:-) Иначе я был бы сбит с толку, решив, что общаюсь с другим человеком;-)
Давай, Наташенька, хватай всё! Хватай, пока оно не выскользнуло из рук! Запомни — за время жизни у тебя есть ВСЕГО ОДИН ШАНС! Всего одно мгновение, чтобы ухватить мечту, краткий миг, в который звезда вдруг срывается с небес и медленно опускается на твои раскрытые ладони:-)
А потому не упускай возможности! Ты чувствуешь в себе силу? Так воспользуйся ею!
А я буду ждать, когда ты мне напишешь вновь:-)
Искренне твой, Nameless.
 
—————————————
От: coquette@mail.ru
Кому: ai_nameless@noname.net
Дата: 5 Мар 2005 17:48:51
Тема: Я — супер!:-Р
—————————————
Здравствуй, здравствуй, здравствуй, мой родной Nameless!!!!!!!
Господи, как я по тебе соскучилась! Неделю всего в и-нете меня не было, а я уже места себе не нахожу! Ну, сейчас ты будешь очень и очень мной гордиться;-)
Ну, во-первых, я теперь живу в СТОЛИЦЕ и уже три дня работаю ведущим аналитиком в крупном рекламном холдинге. Nameless, милый, я просто не представляю себя в таком месте. Ну что такое та зачуханная конторка, где я за жалкие гроши вкалывала по десять часов в день, и что такое эта работа?:-)
Это же небо и земля! Господи, думаю, как меня угораздило?.. А это всё ты, милый, это всё твоя заслуга!
Во-вторых, я живу совсем неподалёку от места работы. Я сняла однокомнатную квартиру. А может быть я её даже куплю в скором времени. Благо, зарплата теперь позволит взять кредит.
Nameless, мой дорогой, это же просто чудо! Ты бы видел, какой уютный у нашего дома дворик!
Знакомств пока не завела, но это дело времени.
Так что, как видишь, у меня всё наконец-то хорошо, и это только благодаря тебе…
Я тебе так благодарна… и, Nameless, как бы мне хотелось, чтобы в этот радостный миг ты был рядом. Пусть это будет краткий миг, лишь бы с тобой…
Знаешь, я на всё готова, чтобы увидеть тебя! Мы очень давно общаемся, но ты почему-то упорно сопротивляешься — не говоришь мне, кто ты и где живёшь, чем занимаешься…
Даже имени твоего я не знаю! А ты-то моё знаешь. Не считаешь, что нехорошо получается?;-)
Открой мне хотя бы имя, милый…
Очень-очень жду ответа!
Твоя Наташка!:-)
 
From: ai_nameless@noname.net
To: coquette@mail.ru
Subject: Горжусь тобой!:-)
Date: 5 Mar 2005 17:51:12
—————————————
Привет, моя милая Наташенька!
Я очень-очень за тебя рад! Я знал, что у тебя всё получится, что ты добьёшься всего, чего только желаешь. Теперь главное держаться, вцепиться в свою новую жизнь и ни за что не отпускать её. А если и отпустить, то только для того, чтобы тут же ухватить куш побольше:-)
Только вперёд, Наташенька! И ни шагу назад!
Ты на верном пути. И, поверь мне, всё будет ещё лучше. Вот увидишь, скоро у тебя появятся очень хорошие, настоящие друзья.
У таких людей всегда есть хорошие друзья! А без них очень трудно. Поверь мне, я знаю, о чём говорю:-) Хотя, у меня же есть ты:-)
Счастливо, Наташка!
С нетерпением жду твоего письма!
Искренне твой, Nameless.
 
—————————————
От: coquette@mail.ru
Кому: ai_nameless@noname.net
Дата: 7 Мар 18:36:45
Тема: Ну что такое?..:-(
—————————————
Привет!
Nameless, милый, ну что ты такой странный? Мне до смерти надоел твой чёртов ник! Я уже безумное количество времени мечтаю называть тебя только по имени. Почему ты ничего о себе не рассказываешь? Ты скрываешься от кого-то или от чего-то? Ты преступник?
Милый, я не верю! Такой человек, как ты, не может быть преступником!
Господи, я же не прошу у тебя даже фотографии, я больше не расспрашиваю, кто ты и чем занимаешься! Да, я очень хочу тебя увидеть, да, я хочу, чтобы ты был рядом со мной — я этого не скрываю. И то, что я влюблена в тебя по уши, я тоже не раз говорила. Но, Боже мой, я ведь этого всего уже даже не прошу, хотя знаю, что ты одинок… ты проговорился…
Но, милый, имя… Хотя бы имя назови своё!
Скажи хоть что-нибудь! Ты постоянно уходишь от ответа!
 
—————————————
From: ai_nameless@noname.net
To: coquette@mail.ru
Subject: Зачем?
Date: 7 Mar 2005 18:40:12
Привет, Наташенька!
—————————————
Зачем ты задаёшь все эти вопросы? Разве тебе легче будет, если я дам на них ответы? Хотя, быть может и легче, но я дам совершенно не те ответы, которые ты ждёшь! Вряд ли они принесут облегчение. Я знаю, что ты хотела бы быть вместе со мной, и, поверь мне, я тоже желаю этого… Жаль, не могу сказать «всем сердцем»:’-(
Но нам дано довольствоваться лишь этой перепиской:’-(
Считай, что я очень-очень далеко от тебя — на другой стороне Земли, или даже на другой планете… И мы не сможем никак увидеться. Просто нет и не будет такой возможности. Ни у меня, ни у тебя. Поверь мне. Пусть у тебя даже будет много-много денег.
А потому я могу быть лишь твоим другом по переписке. Ты всегда можешь рассчитывать на меня — в известной тебе степени.
Прости меня пожалуйста, хотя, поверь, это не моя вина. Это всё обстоятельства, это всё Судьба!
Я желаю тебе обрести настоящую Любовь, а на мою дружбу можешь рассчитывать всегда.
Пока, милая Наташенька! Жду ответа:-)
Искренне твой, Nameless.
P.S. А имя моё Nameless. Так уж меня назвали. Так себя и я называю.
 
—————————————
From: Sergey_worm@hotmail.com
To: Xuhon_I@mail.ru
Subject: Соскучился! И пьяздьявляю:-)))
Date: 8 Mar 2005 10:12:16
—————————————
Привет-привет, моя Ксюшенька!:-)
Привет, старушка… Прости, не смог удержаться. Куда ты там пропала, супружница дорогая? Супруга позабыла небось? Я те позабуду >8-(
Пять дней уже не писала! А ведь восьмое марта! Первое восьмое марта, когда мы не вместе (с тех пор как мы вместе;-) и я не имею возможности тебя поздравить. Ну я ж так не могу! Рассказывай, как командировка? Как Прага? Небось вовсю тебя там уже носит… или носят >:-(… по разным достопримечательностям. Хотя, я, конечно, понимаю. Это не наш вонючий, задрипанный городишко. Пусть и город-миллионер;-)
В общем, неважно. Родная, поздравляю с МЖД, то бишь с Международным Женским Днём, желаю тебе… А чего желаю? Быть со мной в горе и радости. Ну и здоровья, конечно. На самом деле его и желаю, остальное приложится. Или я приложу 🙂 гыыыыыыыы…
В общем, возвращайся на Родину — подарок ждёт. И это не только я…
А теперь расскажу, что у нас творится! Только, смотри, Ксюха, это всё чрезвычайно секретно! А хотя, болтай — всё равно никто не поверит;-)
Так вот, у нас, в родном инсте ИИ произошло ЧП! Наши ведущие умы, судя по слухам, создали этот самый ИИ. То бишь искусственный интеллект, если ты не догадалась;-)
Причём абсолютно программным путём. Его и назвали даже — AINameless 1.0. Ксюшечка, это всего лишь программа, но очень умная, самообучающаяся и, как выяснилось, саморазвивающаяся. Короче говоря, электронное чадо наших умов лахнуло у них из-под носа. Сбежал он, короче.
И куда! В Интернет. Как это произошло, неизвестно. Ведь компы там в лаборатории выхода в свет не имеют. В целях безопасности. Локалка там. Как он наружу выбрался, хрен его… То ли вынес его кто-то…
Умный, одним словом, интеллект, хоть и искусственный.
В общем, гуляет он по и-нету и, по слухам, его можно встретить в чатах или, там, на форумах — под ником nameless. Хотя, это уже сказки! Да и неважно. Если узнает кто об этом, скандал будет. ИИ этот ещё изучать надо. Кренделя наши учёные создали, а что создали, сами ещё не знают. Теперь ломают голову, как его изловить или, если по-другому никак, ликвидировать.
Такие дела, милая! Только ж ты никому… А то ноги переломаю;-)
Гы-гы… шутка! Целую! Скучаю! Безумно люблю!
Пиши ответ скорей!
 
—————————————
От: coquette@mail.ru
Кому: ai_nameless@noname.net
Дата: 18 Мар 2005 14:16:47
Тема: Ладно уж…
Привет, мой Nameless!
—————————————
Прости, что долго не писала. Всё думала. И надумала, что раз уж ты не говоришь ничего о себе, значит на то у тебя действительно серьёзные причины! А если это причуды тебя самого, так я вообще не имею право копаться в тебе!
Всё нормально, всё пройдёт! Мир снова обретёт краски — не с тобой, так с другим… Верно ведь я говорю? Конечно, верно! Ты бы так и сказал. Знаешь, я иногда наперёд знаю, что ты скажешь. Иногда ты кажешься очень предсказуемым… Ладно, проехали…
Обо мне.
Всё по-прежнему. Живу, работаю, пью пиво с друзьями и кофе с коллегами. Всё вроде новое, но какое-то однотонное. Скучно. Потому что тебя рядом нет, наверное… Прости, опять я за своё…
Всё будет хорошо!
Пиши, милый! Очень жду.
Пока.
З.Ы. Честно говоря, ждала, что поздравишь меня. Но даже открытки не было, не то, что письма. Не похоже на тебя. Если что-то случилось, я хочу скорее об этом знать.
 
—————————————
От: coquette@mail.ru
Кому: ai_nameless@noname.net
Дата: 10 Апр 2005 10:35:41
Тема: Последнее…
—————————————
Милый, Nameless, ну где же ты? Я решила, что если ты не ответишь и на это письмо, я больше не напишу!!!
А, чёрт… Почему ты не отвечаешь на мои письма.? Что случилось? Боже, я не вынесу, если с тобой что-то случилось! Ну ответь же ты мне! Хоть строчечку, хоть словечко. Не буду я больше расспрашивать тебя ни о чём. И имя не буду просить назвать! Почему же ты молчишь? Уже месяц молчишь!
А я пишу как дура, и не могу остановиться… Nameless, я ведь сейчас с парнем встречаюсь. Очень неплохой. Кажется, влюбился в меня… Понимаешь? Понимаешь, о чём я?..
Ты же обещал… Обещал быть другом по переписке. Говорил, что всегда могу рассчитывать на твою дружбу. И где же ты?..
Ответь! Я жду…:’-(
 
—————————————
От: coquette@mail.ru
Кому: ai_nameless@noname.net
Дата: 1 Окт 2005 01:05:22
Тема: :’-(
—————————————
Прощай… Я выхожу замуж…
Прощай… милый…
  

Мастер Диво

Гулкое, непрерывное эхо шагов отбивало незатейливые ритмы, разнося их по длинным извилистым коридорам скальных пещер; мёртвая темень настороженно, всё никак не смея осознать, что видит перед собой действительно живые души, расступалась перед одиноким ярким огоньком, плывущим в хитросплетении небывалого лабиринта, чтобы вновь, презрительно хмыкнув, сомкнуться за спинами двух путников.

Странные были эти путники, — и разные, и в то же время чем-то неуловимо схожие. Словно два яблока разных сортов: одно кислое, другое сладкое, но и в том, и в другом поселился червь…

— …Страшно мне, мастер Диво, ох, страшно… — дрожащим голосом бормотал боязливо озирающийся маленький человечек, еле-еле поспевая за своим угрюмым спутником. — Сколько идти-то? Я уж ступни себе посбивал… да и сил уже нет моих…

Идущий впереди него вдруг резко остановился, издал непонятный, то ли раздражённый, то ли гневный полувздох-полустон и, не поворачивая головы, издевательски поинтересовался:

— И не надоело тебе, коротышка, ныть? Идём-то три часа всего, а ты всё ноешь и ноешь. Я тебя не заставлял идти. Не обессудь — полпути только осилили…

При этих словах человечек тихо застонал, обессилено опустился на холодный пол пещеры, поджал колени, уткнулся в них лицом, и тут же послышалось тихое, прерывистое всхлипывание.

Огненный шарик, который освещал странникам путь, неровно мерцая, тут же облетел вокруг головы того, кого маленький человечек назвал мастером Диво, и приблизился к сжавшейся на полу фигурке.

Сам же мастер долго и неразборчиво ругался про себя, затем подошёл к своему незадачливому спутнику и присел рядом с ним на корточки. Вздохнул и тихо спросил:

— Ты здесь остаться хочешь?..

— Не-е-ет… — донёсся приглушённый плаксивый голос.

— Тогда пошли, коротышка, — развёл руками Диво. — А насчёт ног… Может, обувь тебе пора какую приобрести?.. А то что же, и по снегу зимой будешь босиком разгуливать?..

— Бу-у-ду-у-у, — одновременно и гневясь и плача кричал человечек, — великан ты тупоголо-овый. Я хо-оббит, понял ты? Хо-обби-и-ит. Мы всегда ходим босиком… Не видишь, что ли?.. У нас ноги шёрсткой покрыты, а кожа на ступнях крепче, чем самые крепкие подошвы самых лучших сапо-о-ог…

— Ну так и рот тогда закрой, — вне себя от возмущения, размахивая руками, вскричал человек на хоббита, — чего ноешь? Шёрстка видите ли у него… Ну и сиди тут со своей шёрсткой, и ступни свои хорошие зализывай, а мне некогда рассиживаться. Через семь часов Ворота затворятся, и затворятся навсегда. Понял, коротышка? Навсегда!

— И не называй меня коротышко-о-ой! — ещё пуще прежнего разревелся хоббит.

Человек только махнул рукой, одёрнул свой чёрный чародейский плащ и бодро зашагал дальше. Чудный огонёк вдруг замигал, словно волнуясь, что отстал, и быстро, виляя от стены к стене, понёсся вслед за хозяином.

Хоббит ещё некоторое время сидел, слушая, как удаляются шаги ненавистного человека, и глядя, как темнота, испуганно отталкивая от себя пляшущие блики колдовского света, вновь заполняет положенное ей по праву пространство каменного коридора; последний раз всхлипнул, затем быстро перебросил со спины котомку, достал факел, быстро чиркнув огнивом, с первого раза зажёг тряпицу, пропитанную смесью из сосновой смолы и воска, и на удивление ловко затрусил по шершавой каменной поверхности. Ноги у него вовсе не болели. Хоббит соврал. Да и устал он несильно — просто не привык подолгу ходить.

Путешественники из хоббитов никудышные. Это знает любой.

Своего спутника полурослик нагнал довольно быстро и, потушив факел и засунув его обратно в котомку, тихо пристроился сзади. Человек даже не обернулся, а шагал по-прежнему быстро и усталости, судя по всему, не знал. А потому все надежды хоббита хоть на кратковременный привал одна за одной оставались за спиной, пожираемые ненасытной темнотой.

Шли молча.

Вскоре кажущийся бесконечным коридор стал заметно сужаться, что заставляло человека пригибаться и идти на полусогнутых ногах. Хоббит, видя это, злорадно ухмылялся и тихо, про себя, повторял: “Так тебе и надо… Так тебе и надо, безмозглая громадина…”

Прошло ещё немного времени, и человеку пришлось опуститься на колени и ползти, хоббит же только немного пригнулся. Продвигались они так довольно долго, так что маленький спутник чародея снова начал потихоньку похныкивать. Ему до смерти надоели бесконечные, неменяющиеся стены странных пещер, и очень хотелось домой, — оказаться в своей норке, выпить чаю из мелисы, поесть любимого маминого печенья.

Но, жаль, не смог бы он сейчас оказаться дома, и даже если бы чародей Диво предложил перенести его за одно мгновение в любимое плетёное кресло-качалку, что всегда стоит у камина, дожидаясь хозяина, хоббит не согласился бы.

Как бы не хотел, не согласился бы…

— Не отстаёшь, коротышка? — Диво вдруг остановился, развернулся и сел, опёршись спиной о круглую стену коридора.

— Не называй меня коротышкой! — срывающимся, пронзительно-писклявым голосом вскричал тот, дрожа от негодования и нервно подпрыгивая на месте.

— Ладно-ладно, — примирительно поднял руки чародей, — не буду больше… А как же мне тебя называть… ээхм… хоббит?

— Аббон, — гордо выпятив грудь, ответствовал дерзкий коротышка, — я уже сорок раз говорил…

— Хорошо, хоббит Аббон, — кивнул Диво. — Послушай, а не мог бы ты мне побольше о своём народе рассказать, а то я, знаешь ли, из мест далёких, о вас совсем ничего не знаю…

— А… — махнул рукой хоббит, мгновенно воодушевляясь. — Про нас много кто не слышал… Да мы в общем-то и не славимся особо ни чем…

Они снова тронулись в путь, а Аббон начал рассказывать. Сколько это длилось, он и сам не знал, и только, когда чародей Диво вдруг остановился и, оглянувшись, приложил указательный палец к губам, хоббит понял, что они почти пришли. Вот только куда?..

* * *

Была это огромная пещера или искусственный зал, сразу и не разобрать. Даже яркого огонька чародея было недостаточно, — виднелся всё тот же каменный пол под ногами и больше ничего. Но чувствовалось… чувствовалось огромное пространство, окружающее двух небывалых путников, пространство, под завязку заполненное тьмою: тьмою первозданной, тьмою, никогда не уступавшей место солнечному свету, тьмою говорящей, тьмою разумной; чувствовалось нечто, обитающее в ней, этой тьме, словно в единственно возможной среде обитания, и было это нечто неживым. Но и мёртвым трудно было его назвать…

И тишина… Тишина стояла, что называется, гробовая, и веяло от неё чем-то таким холодным, сырым и противным, что жуть брала… Словно стоишь на старом погосте в холодный, дождливый ноябрьский день… или нет — в ночь, ночь больше всего подходит… и нет ни звёзд, ни луны, ничего кроме старых, полуразвалившихся и потрескавшихся, заросших травой и мхом надгробных памятников и гнилых деревянных, покосившихся крестов, а также того, что стерегут они — своих мертвецов…

Вот такие мысли, подобно скользким пронырливым змеям, тихо и грозно шипя, заползали в голову к сжавшемуся от страха хоббиту. И очень хотелось ему сейчас сорваться с места и куда-нибудь побежать — желательно туда, откуда пришёл…

И наверное он бы так и сделал, если бы вдруг не заговорил волшебник Диво:

— Зажги два своих факела — дай один мне… — Больше он ничего не сказал.

Аббон послушно выполнил поручение. Однако, вопреки его ожиданиям, когда весело заиграли ещё два огонька — два настоящих, живых огонька, — боятся он меньше не стал, а наоборот — сжался ещё больше, потому что ярче не стало. Не расступилась тьма, не захотела — как стояли путники в центре маленького колеблющегося кружка света, так и остались стоять. Не расширился он, — лишь рассмеялся своим дерзким хозяевам в лицо.

Когда же вдруг погас волшебный огонёк чародея, полурослик совсем сник. В голове пронеслась страшная догадка: чародей не хочет беспокоить это место своим волшебством! Что же здесь такое?..

Человек и хоббит двинулись вперёд. Точнее, вперёд пошёл только человек, хоббиту же ничего другого делать просто не оставалось.

Пройдя несколько шагов, Аббон понял, что его мысли не являлись такими уж неправильными. Путники действительно находились на своеобразном кладбище. И шли сейчас меж двух ровных рядов каменных саркофагов. Саркофаги были просто огромными — и в высоту, и в длину, и в ширину. Рядом с одним из тех, кто в них лежал, даже сам мастер Диво, наверное, показался бы хоббитом, а хоббит… вообще непонятно кем. Кроликом, наверное…

Аббон шумно сглотнул подступивший к горлу комок. А Диво только обернулся и, строго посмотрев на хоббита, вновь приложил указательный палец к губам.

Продвигались они так довольно долго. Бедный Аббон уж начал думать, что конца и края этому безумию никогда не будет, что вечно они так будут идти — окружённые многовековым запахом прения и пыли, задыхающиеся от непереносимого, лютого ужаса, струившегося по их кровеносным сосудам.

Но, конечно, это были всего лишь мысли хоббита. По внешнему облику и поведению чародея никак нельзя было сказать, что он обуян страхом, хоть как-то схожим с тем, который терзал Аббона.

Насторожен?

Да.

Боится?

Нет.

Да и непохоже это было бы на мастера Диво, если бы он начал боятся. Впору тогда заподозрить подмену чародея неким двойником.

Хотя, что тут говорить, хоббиту всё равно казалось, что ужас сковал не только его душу, но и душу волшебника. Чародей почувствовал тревогу спутника, остановился и подошёл к нему, присел и положил руку на плечо:

— Не бойся, — сказал он, — здесь довольно безопасно. Тем более, когда я рядом. Просто делай, что говорю, и всё будет хорошо.

— А что, — рискнул спросить хоббит, — может быть не хорошо?..

Чародей уверенно покачал головой:

— Не может. Пойдём…

И они вновь пошли. А некрополь, казалось, шагал в ногу с ними.

Саркофаги скоро кончились, и путь человека и хоббита лёг меж высоких, вставших ровными — будто войско на построении — рядами, каменных колон.

— Где мы? — наконец осмелился спросить у чародея Аббон, безрезультатно пытавшийся разглядеть потолок, который подпирали древние гиганты.

— Это Пограничный Зал, — ответил, не оборачиваясь, мастер Диво.

— А что за здесь граница?

— Граница между жизнью и смертью.

— А причём здесь жизнь и смерть? — не унимался хоббит.

— Притом, — остановился и обернулся чародей, — что в этом зале пересекают эту самую границу — границу между жизнью и смертью. Предыдущий зал называется Залом Смерти.

— А следующий — Залом Жизни? — вновь осмелился спросить хоббит.

Мастер Диво улыбнулся:

— Ты чрезвычайно умён для своих лет, малыш, — с этими словами он отвернулся и вновь зашагал в прежнем направлении.

— Что это значит?! — закричал вслед осмелевший от возмущения Аббон. — Что значит “для своих лет”? Мне в мае пятьдесят шесть стукнуло!

Звонкий смех был ему ответом.

Хоббиту ничего не оставалось, как злобно попыхтеть и вновь последовать за провожатым.

“Сдался мне этот чародей, — думал Аббон, — какая нечисть дёрнула меня с ним пойти? Сидел бы дома — чай пил. Нет — на приключения потянуло. Уйду! Уйду я от него! Пусть другого ученика ищет”.

Прошло немного времени, колонны закончились и путники упёрлись в глухую стену.

— Тупик? — робко поинтересовался Аббон — просто, чтобы нарушить давящее молчание.

— Тупик, — задумчиво сказал чародей, — тупик. А почему? — Мастер потёр подбородок. — Нет, с теоретической точки зрения всё верно, — продолжал вслух размышлять волшебник, — границу жизни и смерти может пересечь каждый, но лишь в одну сторону — в сторону смерти. Назад дороги нет. Потому здесь тупик. Но я же не простой смертный. Я — чародей. И дорога должна быть мне открыта. Мне и моему ученику. Что-то здесь не так… Неужели они…

Диво вдруг замолк и резко повернулся к хоббиту.

— Аббон, — улыбнулся он, — друг мой. Настал час нам с тобой серьёзно поговорить.

— О чём? — насторожился полурослик.

— О твоём ученичестве? Ты ведь ещё не передумал? Ты ведь ещё хочешь стать чародеем?

— Ну… не знаю, — замялся Аббон, — я как раз сейчас думал о том, нужно ли мне это всё?

— Что “всё”? — удивился чародей.

— Ну, это… волшебство и всё такое.

— Как же так? — усмехнулся мастер. — Ты же хотел соплеменникам помогать? Хотел вызывать дождь в засуху и солнце, когда не прекращаются дожди, делать зимы менее суровыми. Исцелять смертельно больных. Почему ты вдруг передумал?

— Вообще-то я ещё не передумал, — почесал затылок хоббит, — так… засомневался…

— Не стоит сомневаться, мой друг, — Диво положил руку на плечо Аббону, — ты идёшь на правое дело.

— Да? — вновь насторожился хоббит. Ему поведение мастера совсем не нравилось — уж слишком тот стал дружелюбным.

— Да! — уверенно кивнул волшебник. — Я последний раз спрашиваю тебя: хочешь ли ты стать моим учеником, а в будущем — великим волшебником?

Аббон растерялся — настолько важно и, даже, несколько церемониально прозвучал этот вопрос. Мысли в голове хоббита кружились с невообразимой скоростью, и ни одну из них он не мог поймать — все выскальзывали из сетей, подобно… подобно скользким змеям. Полурослик вновь почувствовал страх. Единственного он не мог понять — на что направлен этот страх? Если раньше ему просто было страшно находиться в подземелье, то теперь он не понимал, чего боится. Хотя нет — понимал, но боялся себе в этом признаться.

Потому что тогда выходило, что ему надо бояться чародея. А эта мысль казалась нелепой…

— Ну же! Быстрее, Аббон! — поторапливал чародей. — У нас мало времени.

Хоббит поднял голову и встретился взглядом с мастером. В глазах Диво не было ни насмешки, ни зла, ни — главное — обмана. Человек улыбнулся.

Хоббит улыбнулся в ответ. А, была не была!

— Я согласен! — твёрдо сказал полурослик.

Волшебник звонко рассмеялся.

— Отлично, малыш Аббон. Пожмём друг другу руки — в знак скрепления нашего договора.

Ладони человека и хоббита соприкоснулись, и между ними пробежала непонятная лёгкая дрожь. Руку Аббона от кисти до плеча охватил странный озноб. Не успел хоббит испугаться, как всё прошло. Он посмотрел на чародея.

Тот вновь улыбнулся и отпустил руку полурослика.

— Теперь ты официально считаешься моим учеником и будущим преемником, — сказал чародей. А затем повернулся к стене и, несколько повысив тон, тщательно выговаривая каждое слово, проговорил: — Клянусь отдать всю силу и все знания, которыми обладаю, моему ученику, когда настанет нужный час и я вновь увижу тебя, о Великий Доре, мой наставник!

С этими словами мастер Диво опустился на одно колено.

Едва он это сделал, в глаза человеку и хоббиту ударил слепящий белый свет. Аббон прикрылся рукой, а чародей даже не прищурился.

— Пойдём, — сказал он хоббиту, поднимаясь с колена, — с этого момента начинается твоё ученичество. И заканчивается. Пойдём, — повторил он, — Эти ворота закроются через четыре часа. А те, что наверху — ещё раньше. Мы должны успеть.

Аббон убрал руку от лица и не поверил глазам — в стене зияла огромная арка прохода. Из неё всё ещё лился небывалый белый свет, но уже почему-то не слепил, более того — свет был приятен глазу. Хоббит посмотрел на чародея. Тот был очень серьёзен — улыбка покинула красивое лицо мастера.

— Пойдём, — ещё раз повторил он.

* * *

Это был Зал Жизни.

А человек и хоббит снова шли сквозь небывалую колоннаду. Только в этот раз было светло и совсем не страшно. Странный свет лился, казалось, отовсюду. И это действительно походило на правду, так как теней путники не отбрасывали. Хоббит восхищённо озирался по сторонам — куда ни глянь, всюду лес белоснежных колонн. Но Аббона поразило даже не их количество, а та простота, с которой они были выполнены. Ведь он полагал, что любое величественное место — а это место он считал самым величественным из всех — должно поражать своей неописуемой красотой. А здесь что? Обычный колонный зал с обычными колоннами. Хотя, стоило признать, невероятно большой зал. А ещё весь белый.

Аббон подошёл к одной из колонн и прикоснулся к её поверхности. Странно — на ощупь обыкновенный мрамор. Да, его здесь много, мрамора, но он самый обычный. Неужели всё величие неизвестных хозяев этого места в том, что они умели создавать такие огромные помещения? Хоббит посмотрел вверх. Да, высота потолка поражала, но потолок нет — такой же белый, как и всё вокруг.

Восхищение сменилось разочарованием.

Размышления полурослика были прерваны раздражённым голосом чародея:

— Аббон, ну что ты там застрял?

— Да я просто… — начал оправдываться хоббит. А потом, сам от себя такого не ожидая, вдруг крикнул: — Я дальше не пойду!

Чародей уставился на хоббита, даже не зная, что сказать.

— Я не пойду дальше, — вновь повторил Аббон, — пока ты мне не расскажешь, что это за место и куда мы идём. И зачем мы идём? И сколько мы ещё будем идти?

Чародей подошёл. Вздохнул и вдруг сел прямо на пол.

— Ладно, слушай, хоббит. Когда-то очень давно в нашем мире не было ни людей, ни хоббитов, ни прочих рас. Были существа, которых мы, волшебники, называем Хозяевами. Хозяева жили в гармонии с природой и в любом виде искусства были непревзойдёнными мастерами: архитекторами, музыкантами, художниками, скульпторами…

— Насчёт архитекторов и скульпторов я что-то сомневаюсь… — пробормотал всё ещё разочарованный Аббон.

Чародей только осудительно посмотрел на хоббита и продолжил:

— Единственной целью существования Хозяев было самосовершенствование, в чём они весьма преуспели. Ни предательства, ни обмана, ни гнева, ни убийства они не знали. У Хозяев никогда не было войн. Только в самом начале их развития.

Но случилась катастрофа. Явились пришельцы из других миров. Наши летописи говорят, что они прилетели со звёзд на летающих кораблях. Мы, чародеи, называем пришельцев Охотниками. По сути так и было. Охотники начали беспощадное истребление Хозяев. Те же, поскольку уже давным-давно позабыли, что такое война, не смогли сопротивляться.

— А зачем они убивали Хозяев? — робко спросил Аббон.

— Затем, что они хотели сами стать Хозяевами. Хозяевами нашего мира.

— И что же случилось? Их прогнали?

— Нет, друг хоббит, — усмехнулся чародей, — пришельцы победили. И стали править нашим миром. И правят по сей день.

— Но кто же они? Почему я о них ничего не знаю? — удивился полурослик.

— Ты знаешь, Аббон. Знаешь. Это мы — люди.

— Люди? — в глазах хоббита загорелось недоверие. — Охотники — люди?

— Да, Охотники — люди? Хочешь знать, что было дальше?

— Да.

— Охотники действительно истребили почти всех Хозяев. Осталась лишь маленькая горстка, укрывшаяся в пещерах под этими горами. Но Охотники были наказаны. Хозяева воззвали к своим богам и потребовали у них справедливости. И те ниспослали с небес холод. Началась так называемая Тысячелетняя Зима. Охотники испугались холода, сели в свои летающие корабли и умчались обратно к звёздам. Но некоторые остались. Тоже маленькая горстка.

Чародей замолчал, давая хоббиту переварить услышанное. Аббон же возмутился:

— Почему ты замолчал? Что было дальше?

— Дальше? — усмехнулся Диво. — Дальше Хозяева вышли на поверхность. И ужаснулись. Онипросчитались — условия жизни были для них совершенно неприемлемы. И Хозяева вновь спустились в пещеры. Чтобы подождать, пока кончится Зима. Или умереть в ожидании.

— Как же они там жили? Что ели?

Диво пожал плечами:

— Об этом летописи не говорят. Как и не говорят о том, как пережили Зиму люди. То есть Охотники. Когда Зима кончилась, Хозяева вновь вышли на поверхность. И увидели города и сёла, в которых жили люди. Стало ясно, что дни Хозяев сочтены окончательно. Тогда они решили, что должны передать часть своих знаний людям, научить их правильно жить. Поскольку им суждено править миром. И тогда Хозяева выступили у людей в роли богов. Дело в том, что за ту тысячу лет, пока мир был окутан холодом, люди в борьбе за выживание и смене поколений забыли, кто они и откуда. Им пришлось строить общество заново. А потому, ещё слабо развитые, они без труда поверили, что Хозяева — боги. Ведь те умели творить настоящие чудеса. Хозяева научили людей практически всему, что знали. Всему, что мы видим в мире сейчас. Среди людей Хозяева также выделяли избранных, которым передавали особые знания — искусство волшебства. Так появились мы, чародеи.

— А мы? — вдруг воскликнул Аббон. — А как появились мы, хоббиты?

— Не знаю, — рассмеялся Диво, — об этом история умалчивает. Наша история. А у вас должна быть своя история. Ты мне скажи, как вы появились.

— Не скажу, — потупил взгляд хоббит.

— Почему?

— Стыдно.

— Да почему же? — удивился чародей. — Ты не должен стыдиться своего происхождения.

— Да? — с вызовом воскликнул хоббит. — А если бы тебе сказали, что ты произошёл от кролика, как бы ты к этому отнёсся?

— Мне было бы всё равно, — улыбнулся мастер. — Главное то, кем ты являешься сейчас, а не кем были твои предки.

— Да? — засиял Аббон. — Ну ладно. А что было дальше?

— Дальше всё. Это конец истории.

— Хорошо, — кивнул хоббит, — а где мы сейчас и куда идём?

— Так, — прокашлялся Диво, — по порядку. Зал Жизни — это нечто вроде храма. Так что мы сейчас в храме Хозяев. Тут они молились, понимаешь? А сейчас здесь обитают их духи.

— Духи? — тут же вжал голову в плечи хоббит.

— Да, духи, — кивнул мастер, — но их не стоит бояться — они добрые. Понимаешь, они наставники чародеев.

— А мы куда идём?

— К моему наставнику, Великому Доре.

— А зачем?

— Чтобы я передал тебе свои силы и знания. Это можно делать только в присутствии наставника.

— И что, — удивился хоббит, — на этом моё учение закончится?

— Да, — кивнул чародей, — ты станешь полноправным чародеем. Если, конечно, наставник не будет против. Пойдём. Мы потеряли много времени.

Сказав это, чародей поднялся с пола.

— Постой! — хоббит схватил Диво за рукав. — Отец мне всегда говорил, что просто так ничего не даётся. Какая цена того, что я стану чародеем?

— Через пятьсот лет, когда вновь откроются Ворота, ты придёшь сюда с учеником и передашь ему всё, что знаешь и чем владеешь. А потом отдашь Хозяевам тело и душу. Что с ними произойдёт потом, я не знаю. Никто не знает. Но такова цена.

— Они убьют меня? — с ужасом воскликнул Аббон. — И отберут тело и душу?

Диво вздохнул:

— Они не убьют тебя. А заберут в другой мир. Наверное. Понимаешь, это как плата тебе за верную службу. Кроме того, даже если бы они тебя потом и убили, разве не стоят того способности чародея и пятьсот лет жизни? А отнекиваться тебе уже поздно — мы заключили договор. Да и не выберешься ты отсюда, не став чародеем.

— Что ж, — на удивление спокойно произнёс Аббон, — раз выхода больше нет… Ты был нечестен со мной, всего не рассказывал, но твои тело и душу заберут Хозяева. Так тому и быть. Кстати, а где остальные чародеи? Я так понял, что Ворота открываются всем волшебникам.

— У каждого чародея свой путь и свой наставник. Все они здесь, в этих пещерах, но мы не увидим ни их, ни учеников. Пойдём… Да, и ещё — дай мне руку.

Аббон послушно дал левую ладонь чародею. Тот к ней прикоснулся и, закрыв глаза, что-то прошептал. И вновь, как и тогда, у входа в Зал Жизни, по руке Аббона от кисти до плеча пробежал лёгкий озноб.

И странные вещи начали происходить с хоббитом. Всё стало казаться нереальным, словно сон. Аббон пытался прогнать это ощущение, но у него не получалось. Туман застилал глаза. И сквозь этот туман он вдруг увидел, что по-прежнему идёт по Залу Жизни среди мертвенно бледных колонн. А рядом увидел идущего хоббита, очень похожего на себя. Этот хоббит казался таким маленьким, словно Аббон был ростом с чародея.

Вдруг он понял, что действительно стал человеком. Более того, не просто человеком, а мастером Диво. Тогда сам мастер Диво стал хоббитом Аббоном? Не может быть!

Хоббит вдруг повернул голову, и Аббон узнал в нём себя.

— Что? — спросил вдруг лжехоббит Диво. — Каково тебе быть чародеем? Правда не совсем настоящим, но всё же?

Аббон ответить не мог — язык не слушался.

— Конечно, — словно прочитав его мысли, продолжал Диво, — ты не можешь ничего говорить, потому что будешь говорить только то, что захочу я. Ты же не думал, что я действительно отдамся в руки этим призракам? Нет, я отдам им тебя, в своём облике. А сам благополучно уйду — в твоём облике. Жизнь — сложная штука, друг Аббон, и нужно уметь жить. Понимаешь? Уметь жить, чтобы выжить.

Аббон хотел сказать, что у Диво не получится обмануть столь могущественных существ, как Хозяева, тем более призраков, но у него опять ничего не получилось. Однако Диво словно бы вновь услышал невысказанную речь.

— Я смогу их обмануть, дружище. Смогу. Они не столь могущественны, как раньше. Более того, они совсем не могущественны. Мы, чародеи, сильнее. Знаешь, я бы и рад не приходить сюда вовсе и не впутывать тебя в эту историю, малыш. Но тогда, пятьсот лет назад, я давал клятву наставнику Доре, что вернусь и отдам себя в руки Хозяев. И нарушив эту клятву, я бы погубил себя. Ты ведь знаешь, у нас, чародеев, так принято. Нарушил клятву — развоплотился. Ты вроде и не хочешь этого делать, но что-то толкает тебя на самоубийство. Такие дела. А ты поможешь мне исполнить мою клятву и уйти отсюда целым и невредимым. Да, кстати, мы пришли. Здесь моё место.

Лжехоббит Диво вдруг остановился и посмотрел на Аббона, а тот вдруг начал говорить. Он пытался остановить свою речь, но волшебство мастера было сильно.

— Великий Доре, — услышал Аббон голос чародея, — я пришёл, чтобы исполнить клятву и передать всё, чем владею, достойному преемнику своему.

На мгновение стало темно. Потом свет появился вновь, но бесконечная колоннада исчезла. Путники теперь стояли посреди небольшого круглого зала, в самом центре. И вот тут-то Аббон наконец восхитился. На стенах он увидел великолепные барельефы, на потолке — чудесные, невиданные росписи, а на полу — прекрасную мозаику. Аббон попытался подыскать слова, чтобы потом, если он каким-то чудом выберется из этой истории живым, кому-нибудь рассказать об увиденном, но не нашёл. То, что он видел, было неописуемо.

Вдруг часть пола перед путниками приподнялась, и на новоявленной кафедре появилась гигантская фигура Великого Доре. И Аббон вновь не смог найти слов, чтобы описать это существо. Одно он понял — Хозяева были совершенны. Служение таким существам, безусловно, должно быть наивысшим счастьем. Как можно предать их, Аббон не понимал.

А ещё он понял, что за мертвецы лежали в тех каменных саркофагах. Наверное, Зал Смерти — усыпальница Хозяев.

Великий Доре смерил путников взглядом, и взор его остановился на человеке.

— Это и есть твой избранник, чародей Диво? — загрохотали под сводами слова Хозяина.

— Да, о Великий, — вновь чужим голосом заговорил Аббон.

Хозяин улыбнулся:

— Интересно… — Он неотрывно смотрел на лжехоббита. А затем вдруг повысил тон: — Интересно, что ты попытался обмануть меня, Диво! У тебя, наверное, ум за разум зашёл, если ты решился на подобное. Обойти клятву невозможно. Как и невозможно обмануть нас.

Аббон, сидящий в теле чародея, ликовал. После того, как он увидел наставника Доре, он верил в то, что коварство Диво будет раскрыто. И не ошибся.

Вдруг лжехоббит хлопнул в ладоши, и Аббон очутился на полу. Рядом он увидел стоящего чародея — в истинном облике.

— Что, друг Аббон? — грустно улыбнулся он. — Наша маленькая хитрость не удалась.

— Хватит, Диво, — грозно сказал Великий Доре, — исполни клятву!

— Хорошо, Доре! — рявкнул Диво. — Я исполню клятву.

С этими словами он вдруг отвёл правую руку за спину и прыгнул на Хозяина. В следующий момент в наставника Доре вонзилось огненное копьё…

* * *

Аббон стоял у Ворот. Точнее, Ворота здесь были, когда они с мастером Диво входили в подземелье. Но теперь это была всего лишь скала. Хоббит не понимал, как он здесь очутился. Он помнил только безумный поступок чародея и страшный оглушающий грохот. Потом удивительный зал, в котором он видел Хозяина, начал рушиться.

Очнулся он здесь. Даже не очнулся, а проснулся. Будто и не было ничего. Будто это всё был сон.

Да, наверное не было безумной прогулки по волшебным подземельям, не было никаких Хозяев, не было мастера Диво.

Аббон с грустью вспомнил чародея. Ему было жаль мастера. Ведь волшебник хотел одного — продолжать жить…

— И выжил, — сказал за спиной до боли знакомый голос.

Аббон обернулся. Перед ним стоял мастер Диво. Такой же, как всегда: высокий и красивый, в своём неизменном чёрном плаще.

— Я рискнул, — вновь сказал чародей, — и победил. Помнишь, я ведь говорил, что Хозяева утратили могущество? Оно осталось там, в Зале Смерти, в саркофагах. Лишь память о былом заставляет чародеев подчиняться духам Хозяев. А я пошёл против их воли и, несмотря на то, что нарушил клятву, остался жив. И даже сохранил способности чародея. Правда, я теперь не так силён, как раньше, но это стоило того. И я благодарен тебе, мой друг Аббон. Ведь без тебя я не справился бы — ты провёл меня к наставнику, благодаря тебе я оказался так близок к нему. Прости, что я хотел погубить тебя.

С этими словами чародей подошёл к хоббиту, встал на одно колено и склонил голову. Прошло немало времени, прежде чем хоббит сказал:

— Я прощаю тебя, чародей Диво. Но чем ты отплатишь мне за обиду?

Мастер поднял взгляд и улыбнулся.

— Я научу тебя всему, что знаю, — сказал он. — Это будет не так легко, как могло бы произойти там, в подземелье. Но ты станешь чародеем. Нужно уметь жить. И я научу тебя этому.

Сон

…Что-то мне во всём этом не нравится. В первую очередь — этот маленький зелёный чертёнок с жёлтой бородавкой на носу, что тащится за мной по пятам и постоянно подстёгивает своими остроумными шуточками. Вот надоел, гад. Вали отсюда, придурок! Нет — не хочет. Ну и ладно. Я сразу же теряю к нему интерес, перестаю обращать на недоумка внимание, и он мне больше не докучает. А может он и вовсе исчез — так же, как и появился…

Больше всего мне сейчас хочется узнать, почему витающая надо мной птица постоянно хохочет. И нагло так, не стесняясь. Я не понимаю, я что, так смешон? Достаю пистолет и стреляю в неё. Пистолет водяной… Подношу дуло ко рту, пью. Эй, да тут пиво… или лимонад… или… фу ты, гадость какая… У-у-у, гадина, — машу кулаком кому-то наверху я, — довела до чего… Странно, птицы там почему-то уже нету… Хотя, что тут странного? Я же вчера вечером, за обедом и съел её, не всю, правда, — на завтрак ещё осталось. Перья, конечно, в зубах застревали и кетчупа не было…

Эх, небо-то какое коричневое, с серебряными росчерками желтоглазой паутины. Бабье лето… Красота. Я, с удовольствием вдыхая пахнущий сиренью и ореховым маслом воздух, приседаю на зелёный ковёр травы. Она тут же расползается в стороны, и я падаю в малиновую пропасть, туда, где слышатся заунывные напевы Тани Булановой.

Танечка, не пла-а-а-ач… На кой хрен тебе мячик этот?..

— Вован, — кто-то настороженно окликает меня, — ты зачем тут?

Хороший вопрос. Хотел бы я это знать?..

Пытаюсь в свободном падении как-то перевернуться, чтобы увидеть того, кто ко мне обращается, и получаю кулаком в нос. Падаю на журнальный столик, который с треском ломается. Ваза с розами, что стояла на нём, откатывается в угол и только там рассыпается серым прахом. Среди кучки пепла остаются три розы. Они пытаются подняться с пола, но не получается. Ба, да они же пьяны в стельку! То-то, я думаю, дырка такая в потолке… Розы, наконец, поднимаются и, обнявшись и тыча в меня иголками, смеясь и перебраниваясь, проходят под высокой сводчатой аркой и с криком «Аллах Акбар!» бросаются в малиновую пропасть. Глупые, думаю я, пыль с колен забыли отряхнуть…

— Вован, — снова раздаётся тоненький голосок, — ты чего здесь?

Уперев руки в бока, оборачиваюсь. Смущённо поводя носком ноги по паркету, понурив голову, стоит зелёный чертёнок с красной бородавкой на носу.

Я не отвечаю на вопрос — сам задаю:

— А чего бородавка не жёлтая?

Чертёнок машет рукой.

— А… — отрывисто бросает он, — перекрасился. Сейчас так модно.

— А-а-а, понятно. А ты сам-то чего тут?

— Как «чего», — изумляется он, — работаю…

— А кем, если не секрет?..

— Сортиры чищу… — мрачно говорит он.

— Молодец, — подбадриваю я его, — а я зачем здесь?

— Работаешь, — пожимает плечами он.

— Сортиры чищу? — недоумённо на него смотрю.

— Не-а, — весело отвечает он, — гадишь в них… — и заливается истерическим хохотом.

Я душу беднягу, чтоб не мучался… Он успокаивается и говорит:

— Да ладно — пошутил я. Садись, поговорим.

Мы садимся: я — в мягкое, низкое кожаное кресло, он — в кресло-качалку. Оно тут же начинает мерно, успокаивающе поскрипывать. В камине тихо потрескивают слепящие синие искры. Чёрт, думаю я, как же надоели эти сварщики!

— Ну что, — спрашивает чертёнок, — зачем ты здесь?

— Не знаю, — пожимаю плечами я, — почему ты всё время спрашиваешь?

Чертёнок опускает взгляд:

— Да не знаю… — Чешет свой левый рог, ранит палец и тут же засовывает его, кровоточащий, в рот. Затем довольно плямкает и так же грустно продолжает. — Скучно мне, грустно, смеются здесь надо мной, издеваются… — он достаёт откуда-то пачку сигарет и протягивает мне. Я, хотя и не курю, беру сигарету — она превращается в бабочку и улетает. Мы с чертёнком провожаем её задумчивым взглядом. Он закуривает, но не смеётся.

— Почему? — спрашиваю я.

Чертёнок тут же оживляется, затягивается и, выпустив изо рта косячок золотых рыбок, наклоняется ко мне и заговорщицки шепчет:

— А никому не скажешь?

— Никому, — мотаю головой я.

— Поклянись.

— На чём?

— На могиле.

— Чьей? — Я смотрю на него, как на полного идиота. Хотя, так оно и есть.

— Твоей.

— Дурак, — говорю я.

— Сам дурак, — восклицает он, — смотри…

Я смотрю на свой надгробный памятник: фамилия, имя, отчество, дата рождения… Чёрт — дату смерти никак рассмотреть не могу, надпись расплывается …

В конце концов я пожимаю плечами. Говорю:

— Лады.

Чёртик увлечённо гоняется за мыльными пузырями, выпущенными из лёгких после очередной затяжки. Услышав мой ответ, он останавливается, тушит окурок в пепельнице, прожигает насквозь её, прожигает журнальный столик — в отверстие тут же падает стеклянная ваза с тремя розами и уносится в малиновую пропасть. Розы, подражая грегорианским песнопениям, что-то грустно завывают. Я прислушиваюсь: «…чёрный во-о-орон, что ж ты вьё-о-ошься…»

Беру ещё одну сигарету. Затягиваюсь… и тут же выплёвываю машинное масло. Смотрю на чёртика — он не смеётся, задумчиво попивает пиво и отрыгивает маленькими корабликами с розовыми парусами. Мои плевки поднимаются с пола и начинают водить хороводы. Я их давлю и раздражённо спрашиваю:

— Ну?..

— Что?.. — Чёртик словно только что проснулся.

— Почему над тобой смеются?

— А ты поклянись, тогда скажу, — он вполне серьёзен.

— Я же клялся, — возмущаюсь я.

— Не-а, — рисует он пальцем по воздуху, буквы бесшумно сгорают, и пепел уносит налетевший порыв ветра. — Ты сказал «Лады», но не говорил: «Клянусь своей могилой».

— Клянусь своей могилой, — послушно повторяю я. — Так почему над тобой смеются?

Он мнётся, но всё же говорит:

— Потому что мой настоящий облик такой… — его лицо начинает расплываться, а вместо него вырисовывается новое, смутно знакомое.

Спустя минуту на меня смотрит Джордж Буш Младший. Тут уж наступает мой черёд смеяться. Смех вырывается из моего горла и ошалело мечется по комнате, однако, нечаянно попав босой ногой в камин, отскакивает и, нервно хохотнув последний раз, срывается в малиновую пропасть.

Буш плачет, и из его глаз сыплются маленькие бомбочки, покрывая «ковровой бомбёжкой» полированный паркет… Ковёр неторопливо подстилается нам под ноги…

Я смотрю на Буша и, улыбаясь, говорю:

— Все мы несовершенны.

Он смотрит на меня с подозрением и надеждой, затем высказывает догадку вслух:

— Саддам?..

Я качаю головой и отвечаю:

— Нет. Прости, но я Вован.

— Зачем ты здесь, Вован? — Он смотрит на меня очень серьёзно — ждёт ответа.

Но я не отвечаю. Я думаю. Мне кажется, что ещё немного, и я пойму, зачем я здесь… Вот только сосредоточиться мне что-то мешает. Не могу понять, что… Ах, да, пить хочется…

Я достаю водяной пистолет, вставляю ствол в рот, взвожу курок и нажимаю на спусковой крючок…

Раздаётся выстрел и, уже без головы, я падаю в малиновую пропасть…

Иногда пробуждение — большое счастье! 🙂

Небо, я твой

Не становись у Смерти на дороге, не надо — она сама тебя найдёт. Не играй с ней…

Она с тобой сама поиграет.

Поиграет так, как то делает всегда. Поиграет так, как собралась поиграть этой ночью. Ей осталось лишь найти игрушку. Сильную, живую, полную радости и стремлений игрушку — человека. Человека, не готового к игре.

Впрочем, не обязательно это должен быть человек. Не обязательно человек в полной мере…

Странная какая-то ночь сегодня, непонятная… голодная… Стоп, почему голодная? Что это мне в голову взбрело? Обыкновенная ночь, красивая, — ночь такая, какой она и приходит всегда к нам, в Долину.

Звёздная ночь… Люблю звёзды, люблю смотреть на них, люблю смотреть на Луну, люблю разговаривать с небом. Небо — отличный собеседник: всегда выслушает, всегда посочувствует тебе, всегда с тобой порадуется, всегда даст совет. Молчаливый совет, беззвучный, но обязательно дельный.

Вот и сейчас оно неслышно смеётся вместе со мной, а я смеюсь вместе с ним и понимаю, что и ему, небу, и мне — сейчас хорошо.

Мне всегда хорошо здесь, на Холме. Только здесь можно по-настоящему ощутить красоту мира, в котором живёшь, только здесь понимаешь, что жить стоит…

Я смотрю на север и вижу далёкий, подёрнутый тёмной пеленой и почти растворившийся в ночном небе горный хребет; смотрю на восток и вижу бескрайнюю величественную равнину, освещённую призрачным, волшебным лунным светом и оттого кажущуюся нереальной, но ещё более живой; смотрю на юг и вижу недалёкую кромку темнеющего леса и сливающиеся в невообразимый океан волны древесных крон, уходящие за горизонт; я смотрю на запад и вижу манящие, тёплые, греющие не тело, но душу, огоньки деревни. Там стоят уютные бревенчатые домики, которые я рассмотреть сейчас не могу, но знаю, какие они, потому что это моя деревня. Я живу в одном из этих домиков. Днём живу…

Дольше всего я смотрю на запад. Затем медленно перевожу взгляд на Луну, сегодня снова — снова и наконец-то — полную, сбрасываю одежду и опускаюсь на четыре лапы. Затем не спеша, давая им хорошенько размяться, вспомнить себя, разворачиваю крылья, делаю два пробных взмаха; повожу из стороны в сторону чешуйчатым остроконечным хвостом.

Отталкиваюсь от земли и взмываю…

Небо, я твой…

Смерть остановилась, прислушалась. Затем, словно матёрая волчица, вышедшая на охоту, повела носом из стороны в сторону, безошибочно выбрала направление и вновь тихо заскользила по тёмному лесу.

Добыча близко…

Смерть уже отчётливо слышала её: слышала взмахи могучих крыльев, рассекающих воздух, слышала протяжный радостный рык, воздающий хвалу небу и горящим на этом небе звёздам; рык, воспевающий Царицу-Луну, что величаво восседает на своём бриллиантовом троне…

Это был ликующий рык, и весь мир, живущий в столь поздний час, отзывался на зов…

Смерть улыбнулась. В этом зове она услышала призыв и для себя. Однако для неё он звучал по-иному. Совсем по-иному…

Странно — в эти мгновения: когда ветер свистит в ушах, когда стрелою вспарываю горящую золотом — от пронзающего её лунного света — завесу одиноких, пугливых барашков-облаков, а где-то далеко-далеко внизу проносятся погружённые в мирный сон земли, — мне почему-то всегда хочется высунуть язык изо рта. Не от жажды, а просто — от удовлетворения. Вот так вот взять и свесить его набок, как делают собаки. Но почему-то я всегда сдерживаюсь… Не знаю, может стыд берёт своё — не хочется уподобляться глупому животному…

Эх, никто меня не поймёт, — никто из ныне живущих. Давно минули времена, когда были те, кто меня понимал, те, кого понимал я. Их имена теперь только в моей памяти, и в ничьей больше; их воспоминания, их жизнь стали моими жизнью и воспоминаниями, а их мечты — стали моими мечтами.

Я — последний…

…Я вижу большое светлое пятно посреди бесконечного моря лесов и начинаю снижаться. Жадно глотаю встречные потоки прохладного воздуха и с удовольствием выдыхаю через ноздри маленькие язычки пламени. Мне это почему-то всегда очень нравится… Затем делаю ещё пару кругов над большой поляной, что, словно огромная проплешина, сияет своей “безволосой” поверхностью посреди густых, дремучих зарослей и разросшихся древесных великанов. Приземляюсь в центр её.

Медленно иду по поляне, подхожу к тёмной лесной стене и под небольшим кустом “волчьей ягоды” нахожу грубые холщовые штаны и сорочку. Обращаюсь в человека и одеваюсь. Возвращаюсь в центр поляны, сажусь на траву и жду…

Ожидание длится слишком долго, но я не волнуюсь — так бывает… иногда. Наоборот, мне даже это чем-то нравится — я успеваю о многом подумать.

Сегодня я думаю о том, что не совсем прав, полагая, что меня никто не понимает. Такой человек есть. Пусть всего лишь человек, но он меня понимает…

Она меня понимает…

А я её люблю. И этого уже достаточно для того, чтобы забыть, кто я такой и кто такая она. Главное, кем мы являемся, когда вместе… Но…

Что это?.. Кажется, я слышу шаги…

Наконец-то…

Смерть осторожно отогнула упругие ветви и посмотрела на людей…

На поляне, обнявшись, стояли парень и девушка. Они о чём-то тихо-тихо разговаривали. Но чаще целовались. Долго так, страстно, полностью отдавая себя во власть сладостного вихря желания… Хотя нет — не полностью. Смерть ясно видела, как парню хотелось сорвать со своей возлюбленной её тоненькое шёлковое платьице, как пылал этот огонь в его глазах. Но, хотя было ясно, что девушка не станет противиться, ибо это и её желание, парень сдерживал себя…

Смерть нахмурилась: она ждала не этого — не парочки влюблённых. Ей виделось нечто большее. Гораздо большее…

Смерть вновь внимательно всмотрелась в девушку: ничего особенного, самая обыкновенная — и внутренне (лишена магического Дара), и внешне: заурядное личико, миленькое, конечно, но не более, хотя стройна и грациозна, словно принцесса какая-нибудь. Нет, не к ней Смерть шла — её нить жизни ещё не скоро прервётся…

Теперь Смерть всмотрелась в парня. Вроде бы тоже ничего особенного, но… что это? Неужели!?

Вот оно!!!

Парень, оказывается, не простой. Теперь Смерть видела и это. Он сейчас сдерживал себя не в желании, а яростно боролся сам с собой — боролся с тем, кто живёт в нём. Боролся со зверем. Да, зверем благородным, зверем красивым, зверем разумным… Пусть даже Зверем с большой буквы…

Пусть даже последним Зверем…

Но всё-таки зверем…

Смерть грустно покачала головой. Она решила, что не будет сегодня играть. Сегодня она поможет. Поможет этим двоим. Это необходимо.

Потому что эта любовь — несчастливая. Это любовь без судьбы — мёртвая любовь. И чем раньше ей придёт конец, тем будет лучше. Для обоих влюблённых.

Смерть вышла из своего укрытия…

Ах, если бы кто знал, как мне трудно. Мне ещё никогда не было так трудно. Я держусь из последних сил: держусь, не давая волю моему второму Я; держусь, проклиная себя в том, что не рождён человеком и благодаря судьбу за то, что способен им становиться.

Ибо мне никогда не было так хорошо. Да, мы просто целуемся, но это не обычные поцелуи — мы целуемся так, словно делаем это последний раз в жизни. Конечно, смешно это говорить мне, живущему века, но всё же создаётся именно такое ощущение…

Я понимаю, что ещё немного, и я не выдержу…

И любимая, словно прочитав мои мысли, отстраняется. Я мысленно благодарю и её, и Судьбу за это…

Смотрю в глаза возлюбленной и с удивлением понимаю, что она плачет.

— Что такое, Звёздочка моя? — улыбаясь, спрашиваю я.

Она опускает взгляд и, по-видимому не в силах сдержать слёзы, прижимается к моей груди. Я беру её за плечи и нежно отстраняю от себя, вновь заглядываю в глаза и спрашиваю:

— Что случилось?..

Она наконец немного успокаивается и произносит:

— Нам нельзя больше видеться…

Я не понимаю до конца смысла сказанного и, всё ещё нежно, утешающее улыбаясь, спрашиваю: “Почему?” — как тут же замечаю за её спиной, в зарослях какое-то движение.

Ещё мгновение, и на поляну выходит…

Мне кажется, я знаю эту ночную гостью, но боюсь себе в этом признаться. Мне удаётся прошептать только одно слово: “Нет…”

Моя любимая смотрит на меня и оборачивается вслед моему взгляду. Видя, кто к нам пожаловал, она почему-то кричит: “Теодор, нет!!!”

Я ещё успеваю подумать, что имя это для Смерти немного странноватое, как вдруг ощущаю острую боль в правом боку. Боль эта так неожиданна и нелепа, что я даже не двигаюсь с места — по-прежнему стою, в недоумении уставившись на вонзившуюся в меня стрелу. Ещё миг я наблюдаю за тем, как по рубашке расползается тёмное бесформенное пятно и, всё ещё ничего не понимая, бросаю тело в сторону, спасаясь от второй стрелы, пронесшейся у моего правого плеча.

Кричу: “Звёздочка, ложись!..” Но она меня не слушает — стоит на месте, обхватив голову руками и тоже кричит: “Странник, лети! Лети-и-и!.. Не бойся за меня — это за тобой… Лети же…”

“— …Как тебя зовут?
— Разве это имеет значение?
— Ну, должна же я тебя как-то называть?..
— Зови меня Странником. Небесным Странником…”

…Хорошая мысль — полететь, думаю я. Странно — ещё совсем недавно не знал, как удержаться в человеческом облике, а теперь, — теперь у меня нет сил вернуть свой, истинный облик… Неужели так и умру?.. Человеком…

Пока я думаю, в меня успевает вонзиться ещё две стрелы, причём с разных сторон: одна в бедро, другая в поясницу, — кто сказал, что у Смерти может быть только одно орудие убийства?..

Словно в подтверждение моих мыслей, ещё одна стрела вонзается мне в грудь.

Я падаю…

“— Ну что ж, Странник, а меня зови Звёздочкой.
— Звёздочкой?.. Что ж ты не в небе, Звёздочка? Зачем ты здесь?..
— Наверное затем же, что и ты, Небесный Странник?..”

Я ещё что-то слышу: какие-то крики, окружающий меня топот крепких кованных сапог; слышу где-то совсем рядом голос рыдающей Звёздочки, которую наверное кто-то держит, потому что она кричит, чтобы её отпустили; а ещё она проклинает какого-то Теодора и говорит, что больше он ей не брат, а Теодор бубнит что-то невразумительное и по этому тону можно понять, что он виновато разводит руками: мол, кто ж знал, что Фимке-лесорубу спьяну тогда дракон померещился, а мы и поверили, тем более, что и Радик-мельник вчера его вроде в небе видел — видел, как спускался, как в человека обращался, а кому ж дракона не хочется убить — он же ж, гад, кучу народу может пережрать, скота всякого, вот и убили, а тут лежит — человек человеком…

Больше я ничего не слышу — чувствую… чувствую, что вновь становлюсь собой — обретаю себя… Последний подарок Судьбы… Спасибо ей за это… Представляю, как сейчас прыгает от радости Теодор…

…Смотрю на небо — оно по-прежнему смеётся. Вот только со мною или надо мной?..

Неважно. Все равно…

Всё равно, небо — я твой. Жаль только, что ты не моё…

30.05.2003 — 11.06.2003

Инферно

…Он ввалился в двери с таким грохотом, что девушка за стойкой сразу же бросила тревожный взгляд на полки с прохладительными напитками — не повалились ли? Увидев, что там всё в порядке, она перевела взгляд на новоприбывшего. Да так и замерла, совсем по-детски вытаращив глаза и раскрыв рот.

Гость шумно сглотнул слюну — в наступившей тишине это прозвучало невероятно громко, — и медленно, сосредоточенным взглядом обвёл помещение закусочной. Затем скептически осмотрел себя и начал быстро обдирать прилипшие к… скафандру(?!) пучки какой-то тёмно-зелёной растительности, очень напоминавшей морские водоросли, и целые комья свежей, текущей и сползающей грязи, — словно и не стояла во всей округе которую неделю засуха. Покончив кое-как с этим занятием, он выбросил мусор в урну, стоявшую у двери, глубоко вздохнул и проковылял к ближайшему столику.

Молодые люди, сидящие за ним и до этого так мило державшиеся за руки, вскочили как по воздушной тревоге и быстро пересели за столик в самом дальнем углу. Сидеть рядом со странным человеком влюблённые не решились, но и не ушли, — очень хотелось посмотреть, что же будет дальше.

Пришелец тем временем безуспешно пытался устроиться на стуле — слишком уж негибок был его удивительный костюм. Человек долго ёрзал, потом ему всё-таки удалось приобрести некое “полусидячее” положение, и он, наконец, подал голос.

Что было сказано, не понял никто. Никто, наверное, и не пытался что-либо понять — весь народ в закусочной находился в состоянии какого-то невероятного обалдения. Нет, конечно все слышали удивительные истории о странных людях, неизвестно откуда появляющихся в городке с милым названием Инферно и пропадающих неизвестно куда. Но, как правило, событие это происходило в ночное время, при одном, максимум двух свидетелях, да и те обычно оказывались либо пьющими, либо страдающими каким-то психическим расстройством, либо просто людьми ненадёжными и, соответственно, не заслуживающими никакого доверия.

Были такие слухи, действительно были. Да и сейчас, собственно, есть. Хотите послушать? Пожалуйста. Вы только дома не сидите, а сходите вечерком куда-нибудь — в бар или кафе. Многого наслушаетесь: и про однорукого голого индейца, бросающегося на витрину магазина с томагавком; и про пожилую даму в платье и шляпке девятнадцатого века, растерянно блуждающую по пустынной ночной улице с вымазанным в зелёную краску пекинесом на поводке; и про усатого белогвардейца в папахе, что на вороном коне, с шашкой наголо и безумными глазами мчится в сторону полицейского участка, крича это русское “ура”; и про стриженного священника в выцветшей рыжей рясе с серебряным крестом на груди, что стоит в полночь перед дверьми церкви на коленях, сложив руки в молитвенном жесте и скорбно понурив голову; вы услышите про Линкольна и Кеннеди, узнаете, какой табак курил Сталин и какое вино предпочитал Гитлер. В общем, вы много чего ещё можете узнать, но увидеть самому — дудки…

А тут — нате вам: средь бела дня, в людном месте объявляется чудо как раз из разряда вышеперечисленных. Конечно, про космонавтов в обвешанных водорослями скафандрах — без шлема, правда — никто не слышал, но кто сказал, что и такого не может быть. Понятное дело, что этого всего вообще не может быть, но раз оно есть, то, собственно, почему бы ему и не быть? Верно? Так, вроде бы, дела обстоят. Другое дело, что раньше эти слухи считали просто слухами, а теперь…

Человек снова что-то произнёс. Но и в этот раз его никто не понял, лишь самые внимательные разобрали одно знакомое всем слово — “водка”.

Кто-то из посетителей тут же прокомментировал понятое вслух:

— Эй, да он водки хочет! Русский, наверное…

Стоило внимающей аудитории вникнуть в смысл этих слов, как тут же помещение закусочной наполнилось многоголосым нетерпеливым шёпотом — каждому хотелось поделиться неожиданными умозаключениями с соседом. Хотя, нужно отметить, остроумием или оригинальностью они не отличались. А были прям-таки по-сестрински похожи одна на другую. “Опять эти русские что-то замышляют…”, — говорил один, не прекращая жевать табак. “Угу, проверяют нас, эксперимент какой-то проводят, Инферно ведь глушь — до большого мира эти вести не дойдут”, — кивал другой, с ненавистью вперившись взглядом в пришельца. “Это вторжение — точно тебе говорю…”, — испуганно говорил третий. “Да, слышал я что-то такое — про операцию… э-э-э… “Космонавт в пустыне”, — вздыхал четвёртый. “Смотри-смотри, не задевай его, русские ведь знаешь народ какой: палец в рот не клади — враз откусят…” — говорил пятый в лихой ковбойской шляпе другу, который собирался заговорить с незнакомцем…

Шестой, седьмой и остальные тоже что-то болтали. Но “космонавта” это мало волновало.

— Так что, водки нет? — вдруг совершенно отчётливо и понятно произнёс он.

В помещении вновь повисла тишина. Девушка за стойкой, обретя наконец бесценный дар речи, ответила:

— Э-э-э… нет, простите, но у нас закусочная, а не бар…

— Плохо, — произнёс человек в скафандре, — вообще ничего спиртного нет?

— Нет, — замотала головой девушка.

— Совсем плохо, — вновь подал голос “космонавт”. — Тогда можно мне… — он задумался, затем махнул рукой, — а, нет, ничего не надо…

Странный человек начал неторопливо подниматься со стула, что-то бормоча про себя, наверное по-русски, потому что опять никто ничего не понял. Лишь у выхода он вдруг обернулся и каким-то обиженным тоном, по-английски, произнёс:

— Нет, ну достали! Сколько можно?.. Напутают вечно с Зонами своими, а я расхлёбывай… — “Космонавт” вздохнул. — Работать не дают…

С этими словами он и вышел. Весь народ, не сговариваясь, ринулся следом. Люди ещё успели заметить, как странный человек свернул в ближайший переулок, бросились туда, но было уже поздно — за поворотом никого не было, даром, что переулок тупиковым был. Лишь у стены валялся небольшой пучок загадочных водорослей…

И на улице никого нет — спросить, куда подевался; да кто ж вылезет на улицу — в такую-то жару?..

В закусочную все вернулись молча — то ли обдумывали происшедшее, то ли просто не хотели об этом говорить.

Массовая галлюцинация? Чья-то недобрая шутка? Или действительно какой-то эксперимент? Может, сверхцивилизация какая проверяет нас? Да нет — бред… Фух, жара-то какая! Пекло! И не мудрено, что мерещится всякое. Надо у кого-нибудь спросить… Может, это только мне привиделось?..

Эх, всё у нас ни как у людей! Одно слово — Инферно…

Дверь с тихим шипением отъехала в стену. Вошёл мистер Ричардс, холодно обвёл пристальным и очень нехорошим взглядом техническую лабораторию. С полминуты он молчал, пристально вглядываясь в лицо первого техника, затем, наконец, потребовал:

— Докладывайте!

Первый техник тут же вскочил со своего кресла, поправил очки на носу, быстро схватил несколько листов, только-только выехавших из принтера, пробежал по ним глазами и поднял взгляд на шефа.

— Э-э-э… что именно? — боязливо осведомился он.

— Обстановка в Зоне четырнадцать, “Инферно”, — терпеливо пояснил мистер Ричардс.

— Так-так-так, — нервно затараторил техник, вновь углубившись в данные, отпечатанные на листах, — Зона четырнадцать, “Инферно”… — Он смолк, затем удивлённо воззрился на шефа, — никаких происшествий — всё, как всегда…

Шеф шумно выдохнул, но затем вновь глубоко вдохнул и щёки его вдруг сделались раздутыми и пунцовыми, брови медленно сошлись на переносице…

Он всё молчал и молчал, лишь сопел в негодовании. Затем, по-видимому дойдя до точки кипения, мистер Ричардс открыл рот, и всё это, накипевшее, вырвалось на волю:

— Как всегда?! — заорал он. — Всё, как всегда, говоришь?! А про сбой забыл? Или ты думал, я ничего не узнаю?.. Ну ладно, сейчас я тебе… — уже тише буркнул шеф.

Он повернулся к двери и крикнул:

— Черенков! Сюда!

В лабораторию вошёл молодой человек в измазанном грязью и обвешанном какой-то иссушенной растительностью скафандре.

— Да, сэр? — холодно осведомился он.

— Черенков, — торжественно начал мистер Ричардс, — в какой Зоне вы сейчас работаете?

— Зона два нуля четыреста пять, “Сириус-Один”, — отчеканил тот. — Исследую местную флору — выявляю зависимость между восходом луны и появлением отравляющих веществ в цитоплазме клеток так называемых “суточных водорослей”, а также исчезновение упомянутых веществ в дневное вре…

— Черенков! — нервно прервал молодого человека мистер Ричардс. — Чем вы там занимаетесь, на своём Сириусе, меня сейчас не интересует… Скажите лучше, почему вы не на рабочем месте?

Черенков обиженно посмотрел на шефа и оправдывающимся тоном, совсем забыв про свою военную манеру поведения, забубнил:

— Ну так, мистер Ричардс, я же говорил… стою там раком, в болоте копаюсь, а тут бац — вспышка, и я уже не в болоте, а на солнцепёке, посреди улицы какой-то стою, без шлема на голове. Его, наверное, во время перехода как-то сорвало — хорошо, что не вместе с головой… А голова-то трещит — видать, и впрямь чуть не оторвало… Ну, думаю, надоели — четвёртый раз уже… Сколько можно? — Он с обидой посмотрел на техника. — Они меня раз знаете куда закинули? Под Сталинград, как раз в разгар танковой битвы… Думал, там меня и похоронят, если останется что, конечно… Но, слава богу, вернули быстренько, я даже обделаться, как следует, не успел…

— Да хватит вам, Черенков! — вновь гаркнул шеф. — Вы про последний случай расскажите.

— А, — махнул рукой молодой человек, — чего там рассказывать? Самый безобидный случай… Ничего такого. Осмотрелся — гляжу, вывеска на английском: “У Джо”. И так мне обидно за свой шлем стало, что, дай, думаю, зайду — тяпну сто грамм. А у них не было водки. Представляете, мистер Ричардс, не было? Здесь, говорят, не бар, а закусочная…

— Ладно-ладно, — уже спокойно сказал шеф, — спасибо, можете идти.

— Есть, сэр! — вновь подобрался Черенков, развернулся и вышел.

— Ну?.. — холодно поинтересовался у ма-а-аленького-премаленького первого техника мистер Ричардс. — Что скажете?

Техник, бледный как поганка, по-видимому не нашёлся, что сказать. Тогда вновь заговорил шеф:

— Это не единственный случай. За последний месяц пересекались реальности минимум семи Зон. Четыре из них, включая нашу, контактировали с “Инферно”. Вы что-то можете сказать по этому поводу? Случайность исключена.

— Я… это… — начал техник, — не знаю, почему… я…

— Уволен, — чуть наклонившись к его лицу, спокойно произнёс мистер Ричардс, — можешь сегодня же отправляться домой. В свою… э-э-э… три нуля сто пятнадцатую. Там тебя ждут — как раз революция началась… Как бишь её?.. Великая Октябрьская?.. Я уже нанял человека на твоё место.

Шеф, очень довольный собой, развернулся, оставив маленького лысого человечка в белом халате с криво сидящими на носу очками в одиночестве.

Сейчас, к счастью, был обеденный перерыв, поэтому никто ещё из коллег не знал, что их руководителя уволили, и никто не видел, как этот самый бывший руководитель технической лаборатории последний раз склонился над приборами…

* * *

— …Сюда, мистер Ричардс, — позвал шефа биолог Черенков, — тут, за углом как раз и будет та самая закусочная, о которой я говорил. Сейчас самое время перекусить, оклематься немножко… Что?.. А, да, сэр, Инферно — Зона четырнадцать, она самая… Да, сэр, здесь какая-никакая, но цивилизация — никаких тебе рыцарей в доспехах… Вы знаете, нам всё-таки крупно повезло — ну, с Ледовым Побоищем; под Сталинградом хуже было — я вам говорю…

22.05.2003

Спасение

…вы будете, как боги, знающие добро и зло.
Ветхий Завет, Бытие, гл. 3, ст. 5.

Сэди бежал. Воздух, который он захлёбываясь глотал, рвал ему лёгкие; окоченевшие ноги с трудом несли непослушное тело. День и ночь. Эта ночь… Сколько он ещё протянет? Сколько времени пройдёт, прежде чем он, обессиленный, рухнет на землю и станет добычей убийц? Сколько времени пройдёт?..

Под ногу подвернулся какой-то злобный древесный корень, и Сэди не удержал равновесие — постыдно растянулся на влажной земле тропических джунглей…

“Всё. Это конец! — мелькнула мысль. И ещё одна. — А как это — умирать?..” Наверное, именно это — осознание того, что умирать — это всё-таки страшно… страшно и больно, бросило его измученное тело вперёд — к спасению, а точнее — к надежде на спасение. Именно эта мысль влила в него ещё одну каплю силы, которую он тут же использовал — сорвал с шеи медный кулон, висевший на серебряной цепочке и, прошептав заклинание, бросил за спину — её тут же обдало горячим обжигающим ветром.

Полыхнула ночь, на миг озарилась огненным светом… Волшебство отозвалось пронизывающей болью в висках, судорога на миг овладела телом — Сэди вновь упал. Но в этот раз ему не понадобилось заставлять себя, в этот раз он уже был уверен — надежда есть. Спасение… оно здесь, рядом.

Сначала он пополз, но затем, презрев бессилие, с криком отчаяния и… всё-таки торжества — поднялся. “Ничего, — думал Сэди, — мы ещё поборемся… Ну… наконец-то…”

Он вывалился на пустынный песчаный берег. Напротив серебрилась лунная дорожка, над ней во всю свою неистовую силу блестела её родительница.

— Здравствуй, Сестра, — поклонился ей Сэди. — Поможешь мне?

— Помогу, — сам же за неё и ответил.

— Спасибо…

Сэди торопливо огляделся, сориентировался, повернул направо и побрёл по берегу, вдоль нависающей стены джунглей. Он уже почти не сомневался, что спасся. Луна в нужной фазе, Зерно Гнева брошено — наверняка многие преследователи погибли. А если и не погибли, то вряд ли способны хоть к какому-то передвижению.

При этой мысли Сэди хищно оскалился… Не ухмыльнулся, а именно оскалился. Гнев, как и недавний страх, всё ещё не до конца утихли в нём.

Теперь бы только добраться до Святилища. Сэди чувствовал, что оно уже совсем близко.

Ноги, проклятые ноги не хотели идти. Мозолей же на них, мозолей… Страшно подумать. Хваленые-перехваленные заморские сапоги разлезлись в первые же три часа непрерывного бега. Сейчас в каждый сапог набилось по доброй пригоршне песка, а это совсем уж не благоприятствовало удобному передвижению.

Несколько раз Сэди падал, полз и поднимался, несколько раз отплёвывался песком, настырно забивавшем при каждом падении не закрывающийся рот. В конце концов он пошёл по самому краю берега, там, где тихие волны сглаживали песок. Так было легче…

Сэди познал вечность, ибо шёл он по берегу не меньше, а когда увидел то, к чему так спешил, чуть было не расплакался от радости. В каких-то сорока футах от берега находился небольшой каменный островок, на котором стоял высокий чёрный столб. Настолько он был невзрачен и неправилен, что у любого, впервые сюда пришедшего, сразу же возникали справедливые подозрения: “Это и есть Святилище Ночи? Великий Лунный Обелиск?..”

— Да, это он, — благоговейно ответил бы тогда Сэди. — Это он, — повторил бы он вновь.

От берега к острову вёл древний, не внушающий доверия, деревянный мост, но Сэди сейчас думал об этом меньше всего. Сейчас он видел лишь одно — спасение. Нетерпеливо его заплетающиеся ноги ступили на прогнившие, уже даже забывшие, как надо правильно скрипеть, доски. Звук шагов заглушался тихим шёпотом прибоя. Ночь расступалась перед одинокой человеческой фигурой, щедро поливаемой ярким светом Луны.

Едва ступив на камень, Сэди грузно опустился на колени и упёрся лбом в твёрдую поверхность, тихо прошептал Слова Поклонения и, с трудом, поднялся.

“Это он, — повторял про себя Сэди, — неизменный, постоянный во всех мирах, — нужно лишь уметь найти его, уметь видеть его, а самое главное — уметь им воспользоваться, — и тогда в твоих руках не только спасение от шайки наёмных убийц, тогда…

…Тогда в твоих руках ВСЁ”.

Только теперь он позволил себе оглянуться назад. И, конечно, ничего не увидел. Он знал, что Зерно Гнева если и не убьёт, то задержит преследователей, — он знал, что оно даст ростки для него. Он знал. И то, что ему вскоре придётся пожертвовать изрядным количеством крови, он тоже знал. Он всё знал… кроме одного. Сможет ли он свершить задуманное? Когда Сэди шёл сюда, сомнений не было… почему-то, но теперь… Только теперь он осознал, за что решил взяться. Ведь этого ещё никто никогда не делал. Никто, кроме того, кто СОЗДАЛ ЭТОТ МИР, кто создал существующую Вселенную.

Сэди глубоко вздохнул. А ведь, если ничего не выйдет, он умрёт, и не просто умрёт — его дух навсегда исчезнет. Всё будет так, словно бы и не было никогда такого понятия как “дух Сэди”, не было человека с таким именем, он никогда не рождался, никогда и не родится. Его просто НЕ БУДЕТ. Страшно ли это? “Да”, — говорил себе Сэди, но понять почему — не мог. Может быть потому, что это тоже своеобразная смерть, а смерти Сэди очень боялся. Очень.

Ну ладно. Пора.

Сэди стал так, чтобы Луну он видел прямо над обелиском, и поднял вверх руки с опущенными вниз кистями. Тогда он заговорил. Сначала слова ему давались с трудом — древний язык редко кому подчинялся, а если и подчинялся, то нехотя. Однако, постепенно говор Сэди приобретал правильные интонации, произношение улучшалось и он уже не перескакивал с слова на слово, словно с кочки на кочку, а перекатывался с волны на волну… с волны на волну… С течением заклинаний руки Сэди начали медленно опускаться вниз, разводиться в стороны, ладони развернулись вверх, к звёздам, затем в стороны и снова вверх…

И вот уж изломанная ветвь молнии сверкнула на абсолютно чистом звёздном небе, озарив неестественным светом тёмную, спокойную гладь воды до самого горизонта. И новая молния неистово вспыхнула, чтобы в следующее мгновение бесславно, но выполнив свой долг — открыв для Сэди ещё один источник Силы — погибнуть.

И, наконец, мучительно, яростно разрывая грани реальности, родилась третья молния, зловеще разбросала по небу ненасытные, ломанные щупальца, впиваясь ими в скользящие сквозь Вселенную, даже самые маленькие, ручейки, несущие в себе Силу. Одно из щупалец протянулось к маленькому каменному островку, радостно ударило в чёрный Обелиск и перебросилось на Сэди, заставив того забиться в жестоких судорожных схватках — горячие, обжигающие искры окутали его с головы до ног, одежда в некоторых местах начала тлеть. Ещё одно щупальце тем временем ринулось к Луне, голодно в неё впилось, в один миг вобрав в себя весь свет, что дарила та земле… Страшно представить, что бы было, если бы какой-нибудь безумец попытался воспользоваться Силой солнечного света. Не отражённого от Луны, а прямого. Не нашлось бы никого, кто смог бы удержать эту мощь. Такой человек и Мир, его родивший, неизбежно должны были погибнуть…

…В один миг всё прекратилось. Всё стало так, как раньше. Словно ничего не было. Сэди понял, что его задумка с треском провалилась, все усилия были напрасными. Он стоял, согнувшийся, обессиленный, глаза предательски защипало.

Но стоило ему опустить руки и бессильно опуститься на колени, как вдруг, прорывая всяческие препоны и запреты Вселенной, разрывая плоть множеств миров, прокладывая себе дорогу в невообразимой круговерти измерений, до него донеслись страшные последствия его колдовства. Ведь даже ребёнку известно, что не бывает молнии без грома…

Страшный всепоглощающий грохот швырнул Сэди к самому краю островка. Он закрыл уши ладонями — бесполезно, этот шум не заглушить ничем. Ибо его породила не Природа. Это был плач самой Вселенной, стон, вызванный дерзким колдовством Сэди. Всё было в нём: и страдание, и скорбь, и гнев. Вся сила Грома обрушилась на маленького, беспомощного человечка…

Беспомощного ли?..

Но это был только первый удар…

…Тишина. Как же она хороша! Как прекрасна! Целую вечность бы её слушать. Целую вечность… Даже мягкого шёпота волн не слыхать.

Это хорошо…

Сэди открыл глаза. Его окутывала тьма. Мир, наверное, тоже померк, умер вместе со страшным Громом… Тьма над ним, тьма под ним, тьма вокруг. Смерть?.. Неужели ты такая?..

Но… что это? Под ногами Сэди что-то заблестело — словно маленькая светящаяся песчинка. Вон и ещё одна, и ещё… Казалось, Мир встал с ног на голову, подложив ночное небо, словно ковёр, человеку под ноги. Вот только земли человек над собой не видел. Лишь странный серебристый, переливающийся песок под ногами, тропкой уходящий вдаль — в бесконечность. Не может быть? Получилось. Это же…

Сэди засмеялся. Он видел перед собой Дорогу — Звёздную Дорогу, на которой было написано его имя, на которой была написана его судьба… И вот он уже ступает по ней, вновь совершая магические пасы руками и произнося необходимые слова заклинаний, ступает и смеётся. У него получилось. Теперь будет легче… Должно быть легче. Только бы не ошибиться.

Он шёл по Звёздному Пути и не на миг не прекращал говорить, помогая заклинаниям жестами рук. Он понимал, что, по сути, только эти слова и были важны, жесты — лишь для корректировки сил и энергий — теперь их было вдосталь, — скользящих в Великом Аэре. Если ты опытный маг — тебе ни к чему глупые взмахивания рук, достаточно только умственного напряжения. Сэди был опытен, но он боялся совершить малейшую ошибку — тогда ничего не повернёшь, тогда КОНЕЦ.

Сэди стал на колени, сжал ладони в кулаки, сложил руки крестом на груди и, вдохнув Звёздную Пыль, поднятую с Дороги его Шагами, молча, резко рванул руками в стороны, словно разрывая невидимые путы. И что-то отозвалось. Что-то поддалось — какая-то незримая, неосязаемая нить дрогнула в ответ на его действия. Сэди улыбнулся, затем поднялся, сделал ещё несколько шагов по Звёздной Дороге, снова встал на колени и вновь рванул невидимые путы. И вновь — та же реакция, но только более сильная. Словно бы некоторые волокна нити не выдержали — лопнули с вполне человеческим криком боли и ярости, оборванные концы стегнули по обнажённой сейчас, незащищённой душе человека. Душа закричала. Но человек выдержал. Подавил в себе крик и всё повторил снова. Рванул и… нечеловеческим усилием удержал рваные, требующие отмщения концы нити, что окутывала некогда его душу, удерживала на привязи, прикреплённой к родному Миру. Теперь Сэди ничто не могло остановить. С отвращением он разжал пальцы, выпустил беспомощные, уже мёртвые обрывки. Глубоко вздохнул и заговорил…

Вновь бурлящей рекой из него полились слова, — слова, которые он учил с детства, с тех пор, как стащил из забытого тайника в кабинете деда старый фолиант под названием “Рукопись Творящей Ночи”. Именно тогда определилась, была решена его судьба…

…Что-то пошло не так. Пространство вдруг заполыхало яркими, слепящими разноцветными огнями, а в следующий миг всё погасло. Давящая пустота тьмы и ничего больше. Сэди даже замолк в страхе на мгновение, но затем вновь, дрожащим голосом, заговорил, и вновь совершал магические пасы руками, и вновь говорил, и вновь нелепо взмахивал руками…

И вскоре Сэди снова увидел, как проявляются под ногами погасшие было огоньки. Он вздохнул с облегчением…

Сэди не знал, сколько времени прошло с тех пор, как ему были открыты Врата и он ступил на Дорогу, — наверное, не один час. Он долго произносил заклинания, очень долго. Но гораздо дольше он их учил. Почему-то сейчас, когда он прервался на мгновение, чтобы перевести дух — теперь это можно было себе позволить — ему вспомнилось, как он это делал: долгими бессонными ночами, под одеялом, в дрожащем свете магической лампадки — очень слабой, чтобы дед вдруг не заподозрил неладное. Конечно, он остро чувствовал любое волшебство — даже самое малейшее, но мало ли, что там непутёвый внук мог себе наколдовать — очередной красочный сон? И скорее всего эротический. Знаем мы эту молодёжь…

Не было и единой возможности воспользоваться магией и просто-напросто вогнать в себя все, необходимые для ритуала, знания. И даже не потому, что дед мог заметить столь сильную волшбу. А потому, что просто не получалось. На книге была наложена странная печать — не в пример сильней той, которой дед запечатал свой тайничок (ох, если бы он узнал, что его вскрыли, — если бы он узнал, каких высот достиг его внук?..). Всё приходилось делать своими силами. А сил, этих самых сил у Сэди осталось ой как мало… Но закончить он обязан. Иначе — небытие…

И он продолжил. Немного осталось, только бы сил ещё поднабраться… А может взять, зачерпнуть пригоршню этого песка и… Нет, нельзя злоупотреблять подвластной тебе мощью. Иначе всё может кончиться весьма плачевно. И не только для Сэди. Для всего Сущего. Такую мощь не удержать. Даже теперь. Ведь это даже не одна звезда, а сотни…

…Ритуал подходил к концу — теперь Сэди предстояло пожертвовать кровью…

И вот в этот момент — завершающий момент, он вдруг почему-то остановился и подумал: “Неужели всё так просто? Неужели любой мог сюда прийти и совершить этот ритуал?.. Наверное. Иначе бы дед, Великий Маг Тысячелетий, не забыл нарочито о существовании “Рукописи”. Не забыл бы… Слишком много охотников за всемогуществом объявилось бы тогда. Слишком многим хочется стать богами. Как и мне. Дорога открыта любому, — любому, кто владеет достаточными знаниями, чтобы найти и пройти Врата, у которых она берёт своё начало. Врата, которые я прошёл. Надо же — всё было хорошо. Книга всеми считалась затерянной в водовороте времени, пока… пока не появились эти выродки-наёмники во главе с их ублюдком-предводителем, всё было хорошо…”

Сэди вынул из ножен на поясе нож и хотел уже было резануть себя по запястью, как вдруг что-то изменилось. Снова. Дорога под ногами стала быстро, необратимо исчезать. Сэди не знал, что происходит, но понимал, что угроза шла оттуда, откуда он пришёл. Что-то странное творилось за спиной. Он обернулся. Там, вдали, над гаснущим серым отражением Пути, горело какое-то кроваво-алое зарево, словно закат на чёрном, мёртвом небе. И это непонятное огненное мерцание приближалось. Гигантской волной неслось оно на Сэди. Но он только растерянно смотрел на неё, не понимая, что это, откуда взялось и, самое главное, чего от этого можно ждать…

А в следующий миг волна накрыла его…

…Адская боль вырвала его разум из забытья, — боль, заставившая Сэди судорожно выгнуться назад. “Боже, откуда?..” Когда Сэди наконец обрёл способность видеть, он увидел звёздное небо — обычное, земное, Луну, градусов на сорок сдвинувшуюся вправо, неудержимо клонившуюся к закату; он увидел Лунный Обелиск, а затем опустил взгляд вниз — к источнику боли…

Создатель Всемогущий!!!

Из его груди торчало густо залитое кровью остриё меча. Ещё миг, и оно резко дёрнулось, втянувшись в тело. Сэди почувствовал, как клинок вышел из спины. Едва это произошло, его ноги подкосились, он упал на колени. Левой рукой он опёрся о мёртвую каменную поверхность, правой зажимал извергающую потоки горячей крови рану. Сил не осталось. Сэди завалился на бок, и только теперь смог рассмотреть своего убийцу. Ссутулившись, над ним стоял высокий крепкий человек… Вот только на ногах он еле держался. Его голову покрывала густая, но абсолютно белая шевелюра. Человек дышал тяжело и часто, с хрипотцой и присвистом. Остриё окровавленного длинного меча упиралось в камень. Некогда великолепный кожаный походный костюм обгорелыми, оплавленными лоскутами и лохмотьями облепил незнакомца. Он чуть повернул голову, и Сэди ужаснулся — в свете Луны стало видно, что у человека нет половины лица, как и волос — на виске и дальше, ближе к затылку; кожа подобно его одежде обрывками свисала с оголённого черепа. Пахло горелым мясом…

Сэди зашёлся болезненным кашлем, выплёвывая сгустки крови.

— Что пугаешься? — Хрипло и очень тихо произнёс человек. — Это всё твоё Зерно. Ты что же, не знал, как оно действует?

Сэди не ответил. Вместо этого он выплюнул очередную порцию крови. Вокруг места, где он лежал, медленно расползалась густая черная лужа.

— Где фолиант? — Спросил человек.

Только теперь Сэди смог его узнать.

— Машад?.. — Одними губами прошептал он, про себя проклиная несправедливую Судьбу, позволившую злейшему и наистрашнейшему врагу добраться до него. Но он один… И в таком ужасном состоянии… Зерно не подвело.

— А то кто? — Зло фыркнул человек. — Где фолиант, сучья твоя морда?

— Тебе… этого… никогда не… уз… узнать, — выдавливая слова вперемешку с кровавыми пузырями, вырывающимися из гортани, сказал Сэди.

— Я тебя прикончу! — Прорычал Машад.

— Ты… уже… — Сэди вновь зашёлся в болезненном приступе кашля — жизнь медленно, но верно покидала его. Но странно — он почему-то не боялся…

Машад вдруг в неожиданном порыве отчаяния и гнева закричал, задрав голову верх и расставив в стороны сведённые судорогой окровавленные руки. Затем вновь твёрдо взглянул на Сэди. Сказал:

— Ты скажешь мне заклинания, расскажешь весь ритуал. Сейчас.

— Нет. — Быстро ответил Сэди.

— Нет?.. Нет?! Да, чёрт возьми! Да! Иначе ты узнаешь, как это — умирать под пытками. Я буду резать тебя кусочек за кусочком — за каждого моего человека, что погиб от Зерна. Ясно?

Сэди попытался вздохнуть — из его раны на груди, через дыру в тонкой шёлковой рубахе, пузырьками вырывалась кровь. Он вновь изогнулся в приступе кашля. Затем сказал:

— Ты… не запомнишь… слишком много.

Машад улыбнулся, и его чудовищную маску исказила гримаса боли. Он схватился за волосы и вновь закричал. Когда ему удалось совладать с собой, он посмотрел на Сэди.

— Запомню. Не волнуйся. Я ведь тоже свой хлеб не зря проедаю — кой-чего умею. Как, думаешь, я выследил тебя — нюхом?.. Говори, повторяю. Мне больно. Я экономил силы — не глушил эту боль. А ты говоришь — “не запомнишь”… Говори, сука!

— Нет… даже… с магией… не сможешь.

— Говори!

— Нет.

— Нет? Ну тогда пеняй на себя… а хоть и на меня — всё равно… Дай-ка сюда свою ручку, положи на бугорок… Вот так…

Сэди не чувствовал боли. Он видел, как его собственная кисть отделилась от остальной части руки, с безразличием взирал на свою кровоточащую культю. Странное спокойствие овладело им. Он понимал, что происходит, но боли не чувствовал… как будто это всё не с ним происходило. Он видел, как огорчился Машад, когда Сэди не отреагировал на нанесённое ему увечье. Видел, как убийца склонился над ним, проверяя, жив ли. Сэди поднял взор и посмотрел на него. Спокойно, с любопытством. Тот же вдруг выпрямился и забегал по островку, в бешенстве размахивая руками. Его рот беззвучно открывался, летели во все стороны кровавые слюни. Машад, по-видимому, залился несусветной руганью — Сэди её не слышал. Вот его палач вновь остановился, напрягся весь, выгнулся, открыл рот — видать вновь закричал, подошёл и отрубил Сэди другую кисть.

Сэди улыбнулся — он вновь видел перед собой Звёздную Дорогу, свой собственный Млечный Путь. И он вновь на нём стоял. И сделал шаг. И ещё. И ещё, и ещё… туда, где ярче яркого, всеми цветами радуги, искрился и играл живыми красками неугомонный свет его Мечты. А затем раскалённым металлическим клином его голову пронзила мысль — простая и хорошая. Кровь… Её же больше, чем достаточно…

Очень легко Сэди открыл глаза. И, как сквозь сон, он увидел мечущегося по острову Машада — в руке тот держал отрубленную кисть и в бешенстве, что есть силы, ломал её, вырывал пальцы. Ничего человеческого, казалось, не осталось в этом безумном существе.

Поистине, сильны ненависть и отчаяние. И очень жаль, что иногда гораздо сильнее других чувств, присущих человеку…

— Машад! — Громко сказал Сэди. Тот моментально прекратил своё мерзкое занятие и с сумасшедшим, но, всё-таки, изумлённым взглядом повернулся.

— Ты ещё жив?.. — Скорее прорычал, чем проговорил он.

— Да. — Сэди так и лежал — изувеченный и истекающий кровью, но… о чудо, он улыбался. — И теперь слушай, а если хочешь — запоминай, что я говорю: Nae ertyth warte vort, bert a nae ertyth. Sqworth a kathre — ertyth vort, bert a nae ertyth. БОГ!!! — Сэди залился громким, победным смехом.

— Нет… — прошептал Машад, — нет… — повторял он, глядя то на отрубленную кисть в своей ладони, то на Сэди, сейчас поднимающегося с камня — целого, невредимого и смеющегося. И такое яркое свечение шло от него, что глаза отозвались сильной режущей болью — пришлось прикрыть их рукой.

— Прощай, Машад, — сказал Он, и голос Его лился подобно чистому горному ручью, — или нет — до свидания…

— Нет…

— Мы ещё встретимся, Машад. Я про тебя не забуду… в СВОЁМ мире… Ах, — воскликнул Бог Сэди, — я придумал. Ведь всё не так просто. Ты хотел быть богом — ну так будь им. Твой мир отныне — обитель зла и отчаяния, страданий и ненависти, вечной зависти и вечной же обиды, вечного гнева. Ты будешь править в ЭТОМ мире. Ты будешь править — век за веком, тысячелетие за тысячелетием, вечность за вечностью — ибо я дарю тебе вечную жизнь, — пожираемый гневом и завистью, неудержимым и неисполнимым желанием мести. Но ты не будешь всемогущим… Отныне твои хозяева — Огонь и Тьма. Огонь — это тот огонь ненависти, что вечно будет гореть в твоей сухой душе — отличном, неиссякаемом топливе для него; а Тьма — это та Тьма, которая тебя наполняет. Твой мир — Тьма, а ты со своим Огнём будешь единственным светом в ней. И пусть этот свет тоже чёрен — он будет освещать тебе твой мир, твой путь в мире Тьмы и Пламени. Ибо без света не сможешь выжить даже ты. Вот моё условие твоего бессмертия. И ты примешь его, ибо при всей твоей отваге и решимости, при всём твоём безумии ты боишься смерти, и даже страдая — будешь жить. Я знаю — ты будешь сеять смерть и разрушение на Новой Земле, что будет создана мной, зло и страдания — и смирюсь с этим, ибо я — жизнь и созидание, добро и радость, и не может быть доброй силы без злой, как не может быть дня без ночи. Ты — условие моего могущества. Заметь — тоже не ВСЕмогущества. Радуйся — мы будем равны. Мои хозяева — Свет и Вода, то, что даёт жизнь. Тебе не победить меня, а мне — не победить тебя. Равновесие — закон, который преступать нельзя. Стоит его преступить, и Вселенную охватит Хаос — третья равноценная, но не равноправная нам сила… Я всё сказал. Осталось лишь сделать…

Машад вдруг выпрямился, брезгливо отбросил изувеченную кисть и, с презрением посмотрев на своего Врага, очень спокойно произнёс:

— Молодец, Сэди. Какие красивые слова: “Свет и Вода”, “жизнь и созидание”, “добро и радость”… “Огонь и Тьма”. Ты добился своего. Но, подумай, какой ценой! Ценой обмана, страха и ненависти. Ценой обмана ты завладел фолиантом. Страх и ненависть привели тебя сюда. Страх перед смертью и ненависть ко мне. Ты бы никогда не решился на это сам. Эту Силу тебе дали Ночь — отныне моё время суток, судя из твоих слов и участи, что ты мне предрекаешь, — и страдание — отныне одна из моих стихий, ведь именно боль тебе дала силы на завершающую стадию ритуала. Боль — это Свет и Добро?! Если так, то я не хуже…

Он посмотрел на Луну, вздохнул.

— Тьма, Сэди… Тьма, а не Свет. Это ОНА твоя хозяйка. И Огонь — тоже твой… Лишь по какой-то прихоти ты желаешь быть “добрым”, а меня делаешь “злым”. А так ли это, Сэди? Так ли ты “добр”, как думаешь? Подумай над этим на досуге, когда отвлечёшься от “жизни и созидания”. А то, что ты УБИЛ прежнего Бога, заняв его место, тебя не задевает? Ты не подумал об этом? Прежний Бог исчез. О нём даже напоминания не осталось во Вселенной. Разве что этот Мир. Да и сама Вселенная. Но ты их скоро изменишь… заменишь… Это хуже, чем смерть, и ты это знаешь. Ты сам рисковал очутиться ТАМ, в Великом Ничто, когда решился на ритуал. О да, ты жесток, Сэди. Ты загубил душу… Ой, прости, я и забыл, что жестокость и хладнокровие — тоже мои добродетели…

— Ты думаешь, ты вечен? — Вновь не дождавшись ответа, продолжил Машад. — Рано или поздно найдётся такой же, как ты, и займёт твоё место. Тысячи ног ступало по Звёздному Пути, ещё столько же будет ступать. Даже в СВОЁМ мире ты не всё сможешь решить. Как не смог твой дед… Что же ты молчишь? Что молчишь?.. Ответь!..

Но Бог только улыбнулся и сказал:

— До встречи, о Лучезарный.

04.03.2003

Право на убийство

Я посмотрел на отражённое водой небо, искрящееся миллионами крошечных огоньков, посмотрел на свою руку, на которой ещё не успела высохнуть кровь. Она, кровь, была всё ещё тёплой. А я — всё так же холоден. Попытался прислушаться к своим чувствам, мыслям. Ничего. Никакого сожаления. Никакой жалости. Только тоска — вечная и неизбывная…

Ночь томилась в ожидании нового восхода луны, а я всё так же стоял — запрокинув голову, пытаясь заглянуть себе в душу. Ещё одна смерть — ещё одно мимолётное безумие, ещё одна ночь. Так всегда бывает. Так всегда будет. Я знаю это, но ничего не могу изменить. Уже слишком поздно что-либо менять. Человека не переделаешь. Впрочем, человек ли я? Может ли быть человеком тот, кто ночами совершает такое?

Вопрос остался без ответа. Я опустил взгляд. Девочке, наверное, лет двенадцать. В пустых глазах не было ужаса — только безмерное удивление: она не могла поверить в то, что с ней происходило. Как и я. Сознание приходит уже после. Всё приходит после, кроме сожаления и жалости. Платье немного разорвалось, не до конца сформировавшаяся грудь наполовину обнажена. Нет, я не насильник. Просто слишком резко и сильно рванул — девчонка сопротивлялась.

Я присел и поправил платье, затем, повинуясь какому-то странному наитию, наклонился и поцеловал её в лоб, сказал: “Прости”. Поднялся и пошёл прочь. Напьюсь, пожалуй, сегодня.

Засунув руки в карманы, я прошёл по пляжу, пересёк дубовую посадку и вышел на дорогу. Даже руки не додумался вымыть в ставке. Дурак.

Было не слишком поздно — троллейбусы ещё ходили. По-прежнему не вынимая измазанную кровью руку из кармана, я благополучно доехал до своей остановки, очень быстро оказался дома. Так же быстро вымылся, переоделся, взял немного денег и вышел: напиваться одному у себя в квартире — маразм.

Я не спеша добрёл до ближайшего кафе и, не потрудившись даже взглянуть на его название, вошёл в подвальное помещение.

Тихо играла музыка. В приятном полумраке за несколькими столиками сидели люди. В основном молодёжь — по два-три человека. Я прошёл к барной стойке, взял бутылку водки и нарезанный лимон. Свободных столиков было три: я выбрал тот, на который падало меньше всего света. Усевшись, налил полную рюмку, но пить почему-то не спешил. Своё настроение мне было непонятно. Впервые у меня не было желания пить в одиночку. Странно. Похоже, что мне хотелось с кем-то поговорить. Я вдруг подумал, что действительно, хорошо бы вот так, за бутылочкой, поболтать с кем-нибудь, пофилософствовать на жизненные темы…

Не знаю, может это желание как-то отразилось на моём лице и было заметно даже в такой темноте, но она подошла именно к моему столику. Я огляделся — два по-прежнему были свободны.

— Привет, — сказала девушка, присаживаясь напротив меня и кладя сумочку на стол.

— Привет, — улыбнулся я, — ты кто?

— Лена, а ты?

— Андрей, — не переставая улыбаться, ответил я. Мне понравилась её простота.

— Грустишь? — Лёгкий кивок на бутылку.

— Грущу, — подтвердил я, — хочешь, будем вместе грустить?

— Давай, — вздохнула Лена, — только немножко.

Я молча встал, подошёл к стойке и взял ещё одну рюмку. Вернулся, наполнил её на треть, посмотрел на девушку. Она кивнула — хватит.

— За знакомство? — предложила она.

— За знакомство, — согласился я.

Мы чокнулись и выпили. Я неторопливо взял дольку лимона, сначала понюхал её, затем положил в рот и так же, не спеша прожевал, задумчиво следя за Леной. Та, быстро проглотив водку, скривилась, тут же схватила лимон и швырнула в рот. Скривилась ещё больше. Отдышавшись, спросила:

— Почему без сахара?

— Сахар портит лимон, — пожав плечами, ответил я.

— Да? Ну ладно.

— Попросить сахар?

— Нет, спасибо, — вновь вздохнула она.

Ей явно было неловко. Одного взгляда хватило, чтобы понять — она не пьёт совершенно. И это наводило на мысль, что у Лены в жизни случилось что-то очень неприятное. Что-то, что заставило её сюда прийти и подсесть к парню, который, словно алкоголик, одиноко сидит перед полной бутылкой водки. Одета она была не вызывающе: короткая куртка и джинсы. На проститутку не походила — косметики на ней был тот минимум, который способен именно приукрасить девушку, не скрывая при этом истинное лицо. Девицы с тройным слоем “штукатурки” меня бесили.

Девочка, сидевшая напротив, была именно тем типом, который мне нравился: невысокая брюнетка с длинными волосами, собранными в прямой хвост, простенькое, но отнюдь не лишённое привлекательности лицо, лёгкие, плавные движения. Да, пожалуй в такую бы я мог влюбиться.

— Что у тебя стряслось? — спросил я, наливая ещё по рюмке.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что просто так красивые девушки не подсаживаются к незнакомым людям и не выпивают с ними. И даже если им эти незнакомые люди понравились, девушки практически никогда не заговаривают первыми. Да и вряд ли тебе мог понравиться парень, пусть и симпатичный, — я подмигнул, — выпивающий, а точнее напивающийся в гордом одиночестве.

— Ты прав, — серьёзно ответила она. — У меня действительно паршивое настроение и не всё ладится. Есть одна проблема, которая засела в голову. Именно поэтому мне захотелось с тобой поговорить. А насчёт выпивки — понятно, что у тебя просто не задался день. Поэтому успокойся — это вполне логично. Нам обоим нужно поговорить.

— Да, нужно, — согласился я, хотя было ясно, что она что-то не договаривает. — Только сказать тебе я ничего не могу.

— Почему? — с интересом спросила Лена.

— Потому что это страшно.

Она молчала. И неотрывно смотрела мне в глаза. Я смутился и поднял рюмку:

— За жизнь. Какой бы она ни была.

— За жизнь, — как заклинание повторила она и опрокинула рюмку — второй раз у неё получилось лучше — почти удалось сохранить невозмутимость на лице. Только на глазах, вроде бы, заблестели слёзы.

Я усмехнулся.

— Так что у тебя стряслось?

— Пожалуй, — сказала она, — я тоже ничего не могу тебе сказать.

— Почему?

— Потому что это тоже страшно.

— Интересный у нас получится разговор. — Я хохотнул, затем хитро прищурился и вкрадчиво добавил: — Я не испугаюсь.

Девушка фыркнула:

— Это ничего не меняет… Давай просто поговорим. О чём-нибудь.

Я снова налил, поднял рюмку. Лена подозрительно посмотрела на меня, затем на свою порцию — чуть больше половины.

— Споить меня решил?

Я покачал головой:

— Третий тост. Я очень серьёзно к нему отношусь.

— Ага. Понятно, — улыбнулась она.

— За любовь, — торжественно изрёк я и напомнил, — левой рукой.

— Угу.

Мы выпили. Я понял, что девушку начало потихоньку пронимать — нормально для человека, практически никогда не употреблявшего спиртное.

Я по-прежнему оставался трезвым.

И вдруг понял. Мне очень хочется затащить её в постель. Тем более, что водка в этом деле — лучший помощник. Но почему-то, когда я начинал об этом думать, становилось не по себе. Словно я намеревался сделать что-то плохое, словно насильно хотел ею овладеть. Но, конечно же, всё не так. Ещё до того, как закончится эта бутылка, Лене самой захочется секса. Её настроение располагает к этому так же, как и моё.

Но почему же эти мысли кажутся аморальными? Словно передо мной не обычная девушка, а… ну, положим, не святая, но приближённая к таковой. Ответ крылся неглубоко. Просто она мне действительно очень понравилась: её прямота, скрытность, странно уживающаяся с открытостью, её милое лицо, точеная фигурка. Мне нравилось всё.

— Андрей… — Девушка замялась.

Ну вот, разочарованно подумал я, сейчас она скажет “мне пора”. Но верить в это я отказывался и до конца надеялся услышать: “Может, уйдём отсюда?”

Однако, разочарование сменилось безмерным удивлением.

— Андрей, — повторила она, — почему ты это делаешь?

— Что? — не понял я.

— Почему, Андрей? Ответь. Я хочу понять. Я должна понять. Это важно…

— Для тебя? — вдруг зло спросил я, почему-то ни капли не сомневаясь в сути её вопроса. И не задумываясь о том, что выдаю себя.

— Да, — тихо сказала она, — для меня. Но для тебя важней…

Я очень долго смотрел на Лену — она не отводила взгляда. Затем, уже спокойно, ответил:

— Не знаю. Просто ничего не могу с собой поделать. И вместе с тем не испытываю угрызений совести, так как уверен, что поступаю правильно. Я просто вижу человека, и понимаю — должен он жить или нет.

— Ты видишь будущее этого человека? Его плохие поступки? Предотвращаешь беду? Наказываешь за проступок?

— Нет. Я ничего не вижу. Я просто знаю.

— И что ты знаешь обо мне? — с вызовом спросила Лена.

Я пожал плечами.

— Я знаю, что ты хороший человек. Знаю, что должна принять какое-то очень важное решение. Знаю, что оно будет верным. Знаю, что ты должна жить.

— Но почему? — воскликнула она. — Почему всё так происходит?

— А вот этого я не знаю… — только и смог сказать я.

Она вдруг закрыла глаза рукой. Послышалось тихое всхлипывание. Я смотрел на девушку и чувствовал, что меня всё больше к ней тянет. Неотвратимо и начисто лишая разума. И именно поэтому я должен был сейчас просто встать и уйти. Не говоря больше ни слова. Но я всё сидел и смотрел на неё. Смотрел и корил судьбу за то, что она сделала меня таким: вечным отшельником, одиночкой, не могущим иметь ни семьи, ни друзей; запрещающим себе хоть когда-нибудь влюбиться, даже не влюбиться — просто увлечься. Вдруг однажды я пойму, что человек, которого я люблю, или, что хуже, который любит меня — должен умереть?

Я не имею права на любовь. Я не имею права на дружбу. Я имею право на убийство. Оно приходит всегда неожиданно, это право, оно всегда непреклонно и требовательно. Это у него, права, есть я, орудие убийства, а не оно у меня. Вот в чём дело. Не я убиваю, а что-то намного сильнее меня.

— Андрей, — Лена подняла мокрые глаза, — а ты никогда не ошибался?

— Это невозможно, — уверенно сказал я.

— А если ты вдруг ошибся?

Меня бросило в жар. А через мгновение — в холод. В висках застучало. Мысль об ошибке была слишком страшной.

— Если ты ошибся? — с нажимом повторила девушка. — Что тогда?

— Если ошибся, — хрипло сказал я, — то не имею права на жизнь.

— А если перестать это делать? — с надеждой спросила Лена. — Просто перестать. Быть может у тебя есть шанс снова стать обычным человеком и… и не убивать? Я должна знать.

Я лишь сокрушённо покачал головой. Помолчал, успокаиваясь. Вспомнил один из моих стишков, который написал в юности, когда ещё жил нормальной жизнью. Закрыв глаза, задумчиво прочёл всплывший в памяти отрывок:

Суждено ли звёзды свергнуть
Тем, кто их не зажигал?
Суждено ли Солнцу меркнуть
Так, чтобы никто не знал?..

Красиво, — тихонько проговорила Лена.

— Наверное, — вздохнул я.

— Уйдём отсюда? — спросила вдруг она. — Проводишь домой?

Я кивнул, с облегчением посмотрел на бутылку, полную больше чем наполовину. Не было никакого желания её допивать.

Мы шли по ночному городу и разговаривали про всякую чушь. О звёздах, которых было всё ещё вдосталь на начинающем светлеть небе. О внеземных цивилизациях и возможных альтернативах, что откроются нам после контакта с таковыми. Мы говорили о погоде, о завтрашнем дне, о пролетевшем детстве и далёкой, но близкой старости. Мы говорили о литературе, кинематографе, не забыли упомянуть философию с неизменными законами диалектики, затронули так любимую философами тему параллельных миров: в частности обсудили существование так называемого “тонкого мира”. Мы попытались предположить, что будет с нами (точнее с нашими душами, если таковые есть) после смерти?..

После этого мы почему-то очень долго шли молча. Затем Лена, до этого улыбавшаяся, посерьёзнела и спросила, верю ли я в Бога. Я честно ответил, что не знаю.

— Как это, не знаешь? — удивилась она.

— А вот так, — пожал плечами я. — Иногда очень хочется верить, а иногда кажется, что бред это всё. Но иконку своего святого я всегда в кармане ношу — надеюсь, что он мне удачу приносит, хотя иногда кажется наоборот.

— Так нельзя, — покачала головой она.

Мы проходили мимо какого-то тёмного переулка, и Лена уверенно в него свернула. Я молча последовал за ней. Интересно, она не побоялась пойти сюда только потому, что я рядом?..

— Почему? — спросил я.

Девушка вдруг остановилась и повернулась ко мне.

— Потому что… — она замялась, подбирая слова, а затем чётко произнесла: — Потому что так правильно. Я ведь тоже многое знаю, Андрей. Только, в отличие от тебя, мне не нужно видеть человека.

— И что же ты знаешь обо мне? — недоверчиво усмехнулся я

— Знаю, что если бы ты попробовал измениться, у тебя был бы шанс.

Я больше не улыбался. Мой взгляд приковался к её глазам, выражение которых было неразличимо в темноте. Я старался понять. Разгадка была очень близко.

Но Лена не позволила её ухватить.

— Ты должен определиться, — с нажимом сказала она. — Хотя бы сейчас сделай что-то для себя. Ты должен поверить. Так легче.

И я снова усмехнулся.

— Что легче? Жить?

— И умирать, — выдохнула она.

— Но я пока не собираюсь… — начал весело я и осёкся.

— Прости, Андрей. В этот раз ты всё-таки ошибся.

А в следующий миг — последний миг ещё одной жизни — прогремел выстрел.

Сожалений не было.