Незнакомка

От неожиданности я пролил кофе. Расторопный официант бросился ко мне и стал неистово промакивать полотенцем расползающееся по рубашке пятно. А я мог лишь злиться на него за то, что он перекрыл вид улицы. Через минуту я не выдержал и резко встал.

Но девушки уже не было.

Официант испуганно отпрянул. Я жестом успокоил парня, не глядя сунул ему в нагрудный карман пару купюр и бросился через площадь к улице, в которой, как мне показалось, скрылась незнакомка.

Это было странное, неизвестное ранее ощущение. Сродни пресловутому дежа вю, но во много раз сильнее. Я был убеждён, что видел её ранее. И точно так же абсолютно ясно понимал, что видел её впервые.

Нечто подобное я не раз описывал в своих романах, но испытывать самому до сих пор не доводилось.

Не совсем отдавая себе отчёт в том, что буду делать, когда догоню девушку, я быстро шёл по узкой венецианской улице, огибая одиноких прохожих.

Сиеста. Итальянцы разошлись по домам или сидят в многочисленных кафе, попивая кофе за неспешной беседой.

А жара сегодня была невыносимой. Я даже подумал, не схватил ли тепловой удар? Иначе как объяснить своё поведение?

Ведь правда: что я делаю? Взрослый мужчина, бросившийся словно мальчишка за красивой девчонкой. Рассказать кому — высмеют. И будут правы.

И ведь даже лица толком не рассмотрел…

Выйдя на один из многочисленных мостиков, переброшенных через каналы, я остановился и попытался воссоздать в памяти ту, за которой сломя голову помчался. И которую вероятно потерял навсегда.

Длинное лёгкое платье с открытыми плечами: красное, в белый горошек, а может в цветочек — издалека не разобрать. В руке — тряпичная сумка.

Стройная и хрупкая девушка, глядя на которую возникает единственное желание: оберегать её. И, тем не менее, в лёгких движениях незнакомки чувствовалась какая-то особенная уверенность. И сила. Словно у неё сегодня необычный день. Девушка определённо была счастлива.

Не удивлюсь, если влюблена. Или даже замужем…

Вот и всё, что у меня было.

Я вдруг понял, что стою на солнцепёке, и мир перед глазами вполне реально начинает плыть. Я отступил в тень, постоял, приходя в себя, и пошёл обратно.

На улочке с невероятно сложным для меня названием Sottopassaggio Madonnetta, по которой я шёл, жили люди. Не исключено, что моя беглянка находилась в каком-то десятке футов от меня. Быть может это её окно, украшенное таким разнообразием цветов? А на этот балкон она выходит, чтобы вдохнуть утреннюю прохладу…

Я всегда считал себя здравомыслящим человеком, но сейчас чувствовал непреодолимое желание постучать в каждую дверь на этой улице и поговорить с людьми, живущими здесь. Расспросить о девушке в красном платье. И пусть их здесь сотня, девушек в подобных платьях, я найду ту, которую ищу! Пусть я буду выглядеть недоумком или сумасшедшим в глазах жильцов. Но ведь лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть?

Да и какой тогда из меня к чёрту писатель, если я не способен на подобный поступок? Это меня-то друзья неоднократно в шутку называют последним романтиком? Но романтики в моих романах безрассудны, когда дело касается любви. Это страстные авантюристы и отчаянные сорвиголовы. А я всего лишь романист, выдумывающий миры, в которых мечтаю жить, и мечтатель, создающий героев, которыми хотел бы быть.

Да и с моим итальянским разве что собак дразнить, а не расспрашивать кого-то.

Я вышел на площадь Campo San Polo, к тому кафе, в котором пил кофе… Да, кстати… кофе. Я осмотрел рубашку. Пятно уже высохло, но от этого не стало менее заметным. Хорош жених.

Вздохнув, я вошёл в помещение, нашёл глазами официанта, который меня обслуживал, и подозвал его жестом. Тот улыбнулся и подошёл.

Спросил на английском:

— Чем могу помочь, синьор?

— Послушай, дружище, — почесал я затылок, — ты бы мог отпроситься с работы на часок? Мне нужна твоя помощь.

— Я вас слушаю, — в миг посерьёзнел парень.

Ответ заставил меня улыбнуться. Итальянцы — удивительный народ, они всегда готовы помочь, но не следует думать, что бескорыстно. Впрочем, я об этом и не думал.

— Мне почему-то кажется, что ты меня поймёшь. Я минут пятнадцать назад видел здесь девушку. Именно из-за неё я пролил кофе, — при этих словах парень понимающе улыбнулся. — Я думаю, что она живёт на улице Sotto… Sotto… В общем вон там, — махнул я в сторону, где видел последний раз незнакомку. — По крайней мере там я видел её последний раз. Так вот, я хочу опросить жителей на этой улице, чтобы отыскать её. Но мой итальянский ужасен. Поможешь мне? Я заплачу тебе сорок тысяч лир.

— Постойте, синьор, — нахмурился официант, — опишите девушку. Может быть, я её знаю?

Я, как мог, описал незнакомку, понимая, насколько, должно быть, смешно и странно выглядит всё это в глазах официанта. Но тот серьёзно меня выслушал, ни разу не перебив и не улыбнувшись.

— Непростая задача, — сказал, наконец, официант, — здесь ходит множество девушек, подходящих под ваше описание. Хорошо, я постараюсь помочь.

Он крикнул что-то бармену, снял фартук и бросил его на барную стойку.

И мы отправились на улицу с длинным невыговариваемым названием, стали стучаться в двери всех домов и задавать глупые вопросы. Реакция жильцов была ожидаемо эмоциональной. Кто-то хохотал на всю Венецию, кто-то криками прогонял нас прочь, были и такие, которые искренне пытались помочь и подсказывали семьи, в которых жили девушки. Вероятно я настолько жалко выглядел, что у этих людей не возникало никаких сомнений в моих чистосердечных намерениях. Ну и, конечно же, кому ещё верить в романтику, как не венецианцам?

Мы нашли нескольких девушек. Они с интересом выслушивали нас, окидывая заинтересованным взглядом, и мило улыбались. Две даже намекнули на встречу, и я, конечно же, обещал по случаю зайти. Хотя, мне показалось, подобные предложения больше относились к моему колоритному помощнику Габриэлю — именно так звали официанта.

Все найденные девушки были красавицами, но ни одна из них не оказалась той самой. Как я это понял, не рассмотрев лица незнакомки? Не знаю — просто понял.

Впрочем, я уже начал сомневаться, не привиделась ли мне она? Ведь не могла девушка за столь короткое время пройти улицу целиком? Я бы обязательно нагнал её.

Я протянул официанту обещанные сорок тысяч и уже думал было попрощаться, но тот положил мне руку на плечо.

— Ты торопишься, друг? — улыбнулся он.

— Да в общем-то нет, — пожал плечами я.

— Отлично. Тогда поехали ко мне — у меня есть превосходное вино! Его делает мой дядя. Уверяю, ты такого ещё не пробовал.

— С удовольствием, — не раздумывая, ответил я. Всё равно на работу сегодня я уже не был настроен. Книга подождёт.

Жил Габриэль довольно далеко от своего места работы — в соседнем Тревизо. Но автобусы ходили исправно, и уже через час мы подошли к дому моего нового друга. Начинало темнеть.

Габриэль посмотрел на меня и улыбнулся.

— Чувствуешь, как вкусно пахнет? Жена готовит.

— О, так молод и уже женат? — просто чтобы поддержать разговор, спросил я.

— Что ж делать, если влюбился по уши?

Я только улыбнулся.

Мы поднялись на второй этаж и зашли в маленькую квартирку. Запах в ней сводил с ума, заставляя желудок скручиваться в трубочку. Разувшись, мы прошли на кухню, где за плитой колдовала жена Габриэля. На сковородке перед ней что-то громко шипело. Она явно не услышала нашего прихода, потому мой друг окрикнул жену по имени — Елена.

Девушка обернулась, и я обомлел.

Невероятно! Невозможно! Но я понял, что это моя незнакомка. Платье другое, да и лицо я рассмотрел только теперь, но осколки образа собрались в единое целое. Я был уверен.

Она подошла, поцеловала мужа, и Габриэль указал на меня, чтобы представить. Но, увидев мой взгляд, осёкся. Нахмурился.

— Ты что же, её искал? — снова перешёл на английский он.

Я кивнул.

Мой друг выругался, и Елена недоумённо на него посмотрела. Затем Габриэль махнул рукой и сказал накрывать на стол.

Парень снова посмотрел на меня. И улыбнулся.

— Давай, проходи, Ромео. Ты — мой гость, даже несмотря на то, что влюбился в мою жену.

Я лишь кивнул, потому что в попытке упорядочить всё то, что творилось сейчас в моей голове, на какие-либо слова я был неспособен.

Вот так провал, подумал я. Тоже мне «последний романтик». В конце концов я рассмеялся — ведь ситуация была донельзя комичной. Габриэль удивлённо на меня посмотрел, но когда я махнул рукой и сказал, что никогда ещё не чувствовал себя таким идиотом, подхватил мой смех.

Вечер прошёл превосходно. Мы съели мясные стейки и превосходную пасту, запивая всё это не менее превосходным сухим красным, после чего с бокалами устроились на балконе. Елена нарезала какой-то совершенно умопомрачительный сыр — из погребов всё того же дяди Габриэля — и мы говорили с моим новым другом до утра.

Я, конечно же, спустился с небес на землю, пришёл в себя и понял, что не ощущаю более никаких волнующих чувств к Елене. Она была прекрасна и обаятельна, но не могла быть моей. И мои вчерашние ощущения сегодня казались просто сном.

Мы с Габриэлем в эту ночь довольно часто шутили о моих отчаянных поисках прекрасной незнакомки.

Однако, мне не давал покоя один вопрос.

— Послушай, Габриэль, а что твоя жена делала на той улице?

— Я спросил её. Она ходила к какой-то женщине за тканью для штор. Они на рынке так договорились. Вот так и получилось, что когда ты за ней побежал, оказалось, что она уже зашла к той женщине в дом. Ну а потом, когда ты вернулся ко мне в ресторан — вышла.

— Но почему мы тогда не наткнулись на эту женщину, когда обходили жильцов улицы? Она бы рассказала про Елену.

Габриэль пожал плечами:

— Так ведь и не все нам дверь открыли… Послушай, дружище, ты ещё не успокоился?

— Успокоился, — улыбнулся я. — Просто собираю пазл в цельную картину, чтобы потом порадовать друзей подробностями. Вот, кстати, ещё подумал: а почему Елена к тебе на работу не заглянула, когда мимо проходила?

Габриэль рассмеялся.

— Тебе бы в полиции работать… Ну, во-первых, ей было не до того: она была так счастлива! Целый месяц жаловалась мне, что не может найти идеальную ткань, представляешь? И вот, наконец, нашла. А во-вторых, она просто не знала, где именно находится моя работа. Понимаешь, Елена из Болоньи, и Венецию не очень хорошо знает. А поженились мы всего месяц назад — я ещё не успел показать ей, где работаю. Вот она и смотрела на номера домов и названия улиц, а не на вывески заведений.

Я вздохнул. Всё сходилось.

Я покидал Италию с лёгким чувством. Всегда приятно находить друзей. Особенно в такой замечательной стране. Впереди меня ждали Испания и Франция. Издательство не поскупилось на аванс, и я пользовался этой щедростью на всю катушку. Вот только за последнюю неделю не написано ни строчки. Сложно работать, когда находишься в Раю. Хочется целыми днями бродить по улицам итальянских городов. Что я и делал.

Стоя у борта лайнера, который только-только отплыл из порта Неаполя, я вглядывался в берег, стараясь запомнить его как можно лучше. Ведь я не знал, когда вернусь сюда в следующий раз.

И вдруг заметил девушку, идущую по набережной. Красное платье, тряпичная сумка… Нет, это была не Елена. Это была моя незнакомка. Я не мог детально рассмотреть её лицо, но воображение отчего-то не желало дорисовывать черты Елены. Может быть потому, что походка совершенно не её? Я ведь не один вечер провёл с Габриэлем и его чудесной женой, так что без труда узнал бы её даже издалека.

Может быть тогда, когда добродушный официант пригласил меня в гости, я был измотан и готов был увидеть свою незнакомку в любой девушке? Да что тут говорить — ещё в тот памятный вечер, когда мы подошли к дому Габриэля и он упомянул жену, я усмехнулся про себя и подумал: «А ведь будет очень нелепо, если его жена окажется той самой девушкой».

Моё сознание тут же клюнуло на эту наживку — ведь только так я мог избавиться от наважденья и гнетущих мыслей. «Девушка реальна, — говорил мой разум, — но она не может быть твоей. Потому успокойся».

И я успокоился.

А сейчас берег отдалялся, и намного быстрее, чем хотелось. В моей душе металась буря, а сердце отбивало барабанную дробь. Я смотрел на девушку, пытаясь запомнить каждый её шаг, каждый взмах руки, развевающийся подол платья и трепетание волос на ветру…

Лишь лица я так и не запомнил. Не рассмотрел.

Через несколько лет я всё же вернулся в Италию, чтобы остаться там навсегда. Но мне не удалось застать Габриэля с Еленой в их маленькой квартирке — через два года после нашего знакомства они уехали в Америку.

Я продолжил искать свою незнакомку, и в этих поисках обрёл множество друзей, которые искренне желали помочь и делали для этого всё возможное.

Но видеть девушку мне суждено было только во снах. Всё то же развевающиеся платье, та же уверенная, весёлая походка. Я шёл следом и звал её. И в конце концов она оборачивалась. Несмотря на какой-то десяток шагов между нами, я всё равно не мог рассмотреть черты лица.

А потом просыпался. И думал, что наверное она с самого начала была лишь сном.

Прошло тридцать лет, я оброс семьёй: чудесная жена и двое взрослых сыновей. Но я всё так же звал незнакомку по ночам. Мне было очень стыдно за это, ведь я любил жену. Но поделать с этим ничего не мог.

Один художник, с которым я познакомился пару лет назад, очень долго расспрашивал меня о девушке из моих снов. И на днях нарисовал её.

Мастер назвал картину «Мираж». Она была прекрасна, пусть героиня этого полотна и была безликой.

Я не принял этот удивительный дар, а мой друг не осмелился кому-то продать своё творение. Так картина и осталась в его мастерской.

Мои сны остались там же. Прекрасная незнакомка мне больше не являлась.

Предатель

Отведя своего коллегу и друга Ивана в сторонку, я глубоко вздохнул и выпалил:

– Я ухожу.

– Как уходишь? – захлопал глазами он – Куда?

– В другую компанию, – уклончиво ответил я, – потом скажу.

– Ты что!? – воскликнул Иван. – Как ты можешь? Ведь именно эта работа сделала из тебя настоящего специалиста! Ты ведь стольким обязан нашей компании! Ты фактически вырос здесь!

– Но там предлагают намного лучше условия…

– Это какие же? – скептически наморщился мой друг.

– Ну, во-первых, зарплата в два раза выше… – начал перечислять я.

– Это не аргумент, – махнул рукой он, – здесь тоже можно получать зарплату в два раза выше.

– Но когда это будет? Я здесь уже десять лет работаю.

– Не важно, когда! Ты, главное, работай, старайся, и всё будет. Всё в твоих руках.

– Зачем мне надрываться и ждать с моря погоды, если я уже могу получить больше? – удивился я.

– У-у-у,— сочувственно протянул Иван, – да ты слабак, друг…

– Причём тут это? – возмутился я. – Это просто здравый смысл! И потом, там много чего ещё предлагают.

– Например?

– Например, дешёвые обеды, чай, кофе и печенье бесплатно…

– И только-то? – перебил меня он. – Значит, сманили халявными печеньками? Как мелочно…

– Да нет же! – чуть не сорвался я. – Там ещё медицинская страховка бесплатная…

– Слушай, – вновь не дал договорить Иван, – нахрена нужна та страховка? Заработай больше, и у тебя будут средства на лечение! Да и в конце концов, если наша фирма так уж плоха, то делай что-то для того, чтобы улучшить её! Но нет – ты сбегаешь, поджав хвост!

– А что ты предлагаешь делать? – заинтересовался я.

– Я уже тебе сказал. Начни с себя. Трудись, старайся, проявляй инициативу!

– И что это даст?

– Ну как это “что даст”? – удивился Иван. – Если каждый сотрудник будет сильным, то и фирма будет сильной! И условия в офисе автоматически улучшатся. Начальство оценит наши труды, в конце концов, и пойдёт навстречу.

Он замолчал, ожидая моего ответа. А я вздохнул, подумав, насколько же мой друг ещё ребёнок. Иногда такую ахинею несёт, что диву даёшься. И спорить невозможно – он просто гнёт свою линию, даже не обращая внимания на факты. Самое интересное, что я сам раньше мыслил точно так же. Да вот – перерос, видимо…

– Иван, – медленно и чётко проговорил я, – условия не улучшатся. Начальство решит, что поскольку сотрудники и так прекрасно работают, улучшать ничего не нужно.

– Значит, делать надо больше! Брать всё в свои руки! Вспомни: мы ведь скинулись отделом на доставку воды, и не умерли, правда? Мы своими силами можем всё изменить!

– А в той фирме не нужно скидываться на воду, – как бы зевая, сказал я, – и так привозят. А ещё бесплатные курсы английского…

– Блин, – презрительно скривился Иван, – мало того, что слабак, так ещё и доверчивый. Да кто тебе сказал, что там так будет?

– Да вообще-то Санёк там работает, ты его должен помнить. Он и сказал.

– Тот кучерявый?

– Ага. Конечно, говорит, выкладываться придётся по максимуму – не без этого. Но и отдача соответствующая.

– Да гонит он всё! Не верь ты ему!

– Да почему не верить? – удивился я. – Хороший же парень. Кстати, говорит, что ручки у них со столов не воруют.

– Ну вот, – победно заулыбался Иван, – и ты поверил? Ручки везде воруют.

– Да, поверил! – раздражённо сказал я.

– Ну-ну… Я вообще не понимаю тебя, если честно. Почему просто немного не потерпеть? Я вот верю, что всё наладится. И даже знаю это. Туалет же починили полгода назад. И дальше ремонт будут делать. Точно тебе говорю. Девчонки из бухгалтерии сказали, что ремонт уже заложили в бюджет на будущий год.

– Новости про ремонт ещё пять лет назад появились, Иван. Да и разве дело только в ремонте? Тут по всем фронтам нужно реформы проводить. Посмотри, какая нищета в офисе: компы те же, что и были десять лет назад. Воруют, опять же; бухают, срач развели… А Смирнову, ты сам знаешь, каким образом повысили. Или не знаешь?

– С шефом переспала?

– Да нет, папа за неё попросил. Во-о-о-от с такенным пакетом приходил месяц назад.

– О, Господи! Тоже мне аргумент… “Хочешь жить – умей вертеться” – слышал такое? Вот и вертятся… Да и туалет ведь починили! Я же говорил!

– Починили, но…

– Вот то-то же! – ткнул мне в грудь пальцем Иван.

– Но кроме туалета никаких изменений, – пожал плечами я.

– Ну так работай, в сотый раз тебе говорю!

– Слушай! – вспылил я. – Сколько можно талдычить одно и то же? Чтобы здесь что-то изменить, нужно стать президентом холдинга. Ну и нафига мне это надо? Что мне, всю жизнь посвятить этой компании? У меня семья есть, в конце концов!

– Ну-ну. Наслушался сказок непонятно от кого. Забыл старые мудрые слова: “Хорошо там, где нас нет”?

– Да, очень мудрые слова, – подхватил я, – согласен. Вот я туда и отправлюсь, где меня пока ещё нет.

Замявшись в поисках достойного ответа, Иван затянул старую песню.

– Слабак, – презрительно бросил он, – слабак и нытик. Позорище. Знаешь, мне уже стыдно быть твоим другом.

– Это хорошо, что тебе стыдно, – кивнул я, – мне бы тоже было стыдно быть таким другом, как ты.

Пока он, задыхаясь от злости, искал, что ответить, я вдруг выпалил:

– Я, кстати, видел, как ты ручку стырил у Васильева…

И сразу же пожалел о сказанном – друг всё-таки. Но очень хотелось ответить на обиду. Глаза Ивана сделали попытку вылезти из орбит, щёки раздулись, а лицо покраснело до неузнаваемости.

– Да пошёл ты в жопу! – заорал Иван. – Правильно делаешь, что валишь! Нам такие не нужны! Только сильнее станем без вас, мягкотелых! Предатель!

Он плюнул на пол – видимо, в знак неприязни – и пошёл прочь.

Я ещё постоял пару минут, задумчиво глядя на плевок, и окончательно решил, что поступаю верно. Затем вздохнул и пошёл писать заявление.

Отпуск

“…Лежать в гамаке, натянутом между пальмами. Любоваться океанской гладью, потягивая фреш из киви и апельсина.

Или, закрыв глаза, слушать мерный шёпот волн.

А ночью – танцевать до умопомрачения на пляже с аборигенами и такими же искателями приключений, как ты сам.

Утро обязательно встретить в нежных объятьях мулатки…”

“…Гонять на квадроцикле по серым предрассветным пескам. А затем, заглушив двигатель на вершине окрасившегося красным золотом бархана, встретить рассвет. Забыть на мгновение, кто ты такой и поверить в то, что на Земле нет больше ни единой живой души.

А спустя пару часов вновь окунуться в курортную суету. Вдоволь наныряться в кристально-чистом море, рассматривая кораллы и стайки безумной красоты рыб.

И обязательно попытаться поймать их в объектив фотоаппарата…”

“…После трудного перехода сбросить наконец походное снаряжение и встать под обжигающие холодом струи горного водопада, мгновенно снимающие усталость. С удовольствием почувствовать, как изнутри по телу растекается тепло – обманчивое, но невероятно приятное.

Развести костёр.

Приготовить на нём и с наслаждением съесть самую вкусную пшеничную кашу.

Лечь на самую мягкую, травяную перину.

Уснуть самым крепким и самым здоровым сном…”

“…Плыть на яхте по пьяным волнам и ощущать совершенную свободу. Вдыхать пьянящий морской…”

— Любимый, ты уснул?

Голос жены доносится издалека, кажется нереальным. Лишь нежное прикосновение её руки к моей щеке позволяет вынырнуть из дрёмы.

Я потягиваюсь и сладко зеваю. В мыслях яхта ещё плывёт, обречённо растворяясь в реальности. Я чувствую запах моря.

Идёт второй день отпуска.

— Задремал, – улыбаюсь я. – Что-то случилось?

— Случилось, – картинно надувает губки жена, – твой сын опять бьёт свою мать.

Я приподнимаюсь на локте и грожусь пальцем её заметно округлившемуся животу со смешно торчащим пупком. Строго говорю:

— Маму не обижать.

И нежно целую.

Усмехаюсь. Пальмы, яхты, водопады… мулатки. Важен не сам отдых, а то, кто находится в этот момент рядом с тобой.

А мечтать не вредно 🙂

Свобода

“Весьма невероятно ощущать полную, незамутнённую свободу. Чувствовать каждой клеточкой уязвимого, непослушного тела необычайную лёгкость — физическую, духовную, моральную. Сжиматься, ощущая пробирающую тебя насквозь дрожь, отмечая её каждым из миллионов синапсов. Осознать вдруг совершенную пустоту в голове. Забыть, что такое мысли, переживания, проблемы, боль, ярость. Даже любовь. Заглушить её и всё прочее глотком хмельной, спасительной свободы! Умереть, родившись. Родиться, умерев. Чтобы не знать, не видеть, не слышать, не восторгаться, не ужасаться, не унижаться и не возноситься. Познать абсолютное, непредставимое и несопоставимое ни с чем счастье. Глоток. Ещё один глоток…” — думал сантехник Петров, поднося рюмку ко рту. Закончил мысль и немедленно выпил!

Безмятежность

Алое покрывало укрыло небо безупречной тоской… Прожилки белого сна смешались с паутиной яви. Над ними смеётся могучий ветер, клонящий к земле тополя.

Море гневится. Ветер дразнит и его…

Но так не бывает. Этот закат и этот ураган несовместимы…

Потому тоска, а не безмятежность.

Кажется, сейчас самый подходящий момент… Для чего? Для смерти или рождения? Что кому ближе… Кто чего жаждет… А быть может уместно и то, и другое? Тогда возрождение?

Я не задумываюсь. Я тянусь… я сливаюсь… я вдыхаю… дышу… живу… Я хочу, чтобы это небо стало моим домом. Чтобы всё это слилось во мне: небо, штиль, водяной бархат, сон, явь, рождение и смерть… Тоску не хочу. Не хочу ветер.

Это и есть безмятежность.

Полёт

Полёт был недолог.

За ним последовал удар. Удар страшной, неодолимой силы!

Что делать? Как быть? Нужно подниматься, но нет сил! Нужно идти — идти, чтобы однажды обрести силы на новый полёт…

Но нет желания!

Только сейчас я заметил, как там пусто… Страшная сила Удара опустошила меня, и пройдёт немало времени, прежде чем эта ниша будет заполнена.

Нет, часть её останется навсегда пустой…

НЕТ! Я не буду идти, я не буду пытаться заполнить пустоту чем-то призрачным, ненастоящим. Холодным…

Здесь и сейчас! Вернуть! Отнять? Нет! Поверить, убедить…

Ты заполнишь эту пустоту!

И я докажу это! Я сделаю несколько взмахов, лишь оторвусь от земли, и ты поймёшь, что я способен на многое!…

И я знаю — тогда ты точно поверишь в меня, и примешь меня.

Здесь и сейчас! По-настоящему!

Взмах…

05.07.05

Насекомая жизнь

Сорваться с места и бежать!

Бежать, не оглядываясь, не вспоминая, отмахиваясь, отбиваясь, вырываясь… только бы подальше…

Там хорошо…

Тихо, спокойно, красиво.

Никаких разговоров, взглядов, ненужных звуков, фальшивых ласк, никакой тебе жирной, наевшейся твоими мыслями, восседающей на троне отчаяния, тоски.

Да! Туда! Только туда… Хотя… всё равно, лишь бы подальше отсюда.

Прочь, я сказал! Уберите от меня свои грязные, липкие, пропахшие болью и мукой, руки! Прочь от меня эти никчемные, ветвистые палки! Они мертвы. Так же, как и вы сами. Гниль пожирает вас, она повсюду, она голодна, ненасытна…

Что же вы не бежите? Зачем я вам?

Я не вернусь!

Не хочу, не могу, не буду… не вижу, не слышу, не знаю…

Не хочу знать!

Убегу! Пусть один, пусть забитый и уставший… но живой, свободный, а потому — сильный!

Хотя, какая там сила? Я оставил её… Где?.. Не помню… Хотя… Ах, это всё эти цепкие пальцы — кривые сучья…

Помню… Схватил, засмеялся, убежал… такой же как я… только сильный…

А, к чёрту! Сила — иллюзия, обман — реальность, слабость — обман…

Нет! Не так… Выходит, слабость… Что ж… Ну и чёрт с ней! Всё равно сил хватит, чтобы уйти…

Ведь наверняка стоит это сделать. Иначе, к чему все натуги? Любой труд должен вознаграждаться, поощряться, похлопываться дружески по плечу. Он должен слышать: “Ты молодец! Так держать!”

Именно поэтому игра и стоит свеч! Любая игра — даже самая мерзкая, самая грязная, быть может, кровавая… Только найди оправдание!..

“Мир прост, как двери”, — сказал один мой друг. Безусловно, он прав…

Но я всё равно убегу! “К ещё большей простоте”, — скажут многие…

А мне плевать! Уйду!..

Уйду?..

Вот заладил… Воли не хватит уйти. Сиди себе тихо, муравейчик, в своём муравейнике и молчи. И делай, что говорят!

Насекомому — “насекомая” жизнь! Пусть даже оно, насекомое, уверено, что оно Человек и создано для чего-то большего…

Эх, Матушка-Жизнь, до чего же ты “добезобразничаешься” однажды? Чего добьёшься?.. Чего добиваешься?

Зачем тебе наши души?

Зачем наши страдания?

Зачем ты выдумала всё это?

Зачем заставляешь чувствовать ЭТО?

Зачем ты сделала этот бескорыстный, нелепый подарок?

Зачем подарила Лю…

Что? Нет! Прочь! Прочь отсюда!

Подальше! Затеряться, затесаться, втиснуться, забиться, зарыться, зажмуриться и… вздохнуть спокойно… Пусть будет тяжело, зато спокойно…

Но я не смогу…

8.06.05

Иллюзия

Скажи, это правда? То, что ты в равной степени способен любить и ненавидеть. То, что ты способен как давать жизнь, так и отнимать её. А правда, что ты готов погибнуть за свою веру? Пусть она и будет являться всего лишь верой — призрачной и далёкой. Ты правда готов погибнуть за неё?..

А то, что ты умеешь лгать с добрыми намерениями и говорить правду во зло, тоже правда? А то, что ты живёшь для того, чтобы умереть, правда?.. Нет? Почему?.. Для чего же ты живёшь? Чтобы оставить что-то после себя? Что же? Детей, память, радость, грусть, жизнь, смерть? Что? Всё это? Что ж, я понимаю… Вот только… Зачем оставлять память о себе? Зачем?.. Не понимаю. Чтобы жить вечно?.. В сердцах и деяниях других? Но зачем? Какой смысл? Сделать жизнь лучше? Кому? Тебе ведь уже всё равно будет. И детям твоим уже всё равно будет. У них будет своя жизнь. И они тоже захотят её улучшить. Поверь, они не будут вспоминать о тебе так, как бы хотел ты. Потому что они будут жить в своём мире. В мире без-тебя. У них тоже будет, над чем подумать. Они будут понимать смысл своего существования по-другому. Тебя это не пугает? То, что память о тебе приобретёт совсем иную форму. Она станет просто памятью. Ничего не значащей и никому не нужной. Тебе не страшно? Память превратится в быль. Быль — в воспоминание о-чём-то. А воспоминание — в небыль.

Тебе не страшно?..

Ты действительно так смел, или так глуп? Что? Смелость граничит с глупостью? Хе-хе, это верно. И всё же различие есть. Есть смелость глупая, а есть смелость оправданная. Твоя жизнь оправдана, думаешь?.. А, ты не задумывался? Ведь для того, чтобы жить, тоже нужна смелость. Почему? Потому что живёшь, зная, что должен умереть. Но смелость даже не в этом — не в осознании этого. Смелость в том, что ты вообще живёшь. Не боишься ни трудностей, ни лишений, ни бед, ни радости… А многие боятся. Даже радости… Ибо она может ранить не хуже ножа. Радость, пришедшая не вовремя… А грусть может лечить. Своевременная грусть… Ты этого не знал?.. Нет — просто не понимал.

Ты ещё многого не понимаешь. Ты не понимаешь, что такое свобода, не понимаешь, что такое заточение. Ты не понимаешь, что такое радость и грусть, что такое обида. Что такое война… Ты её создаёшь, но ты не понимаешь, что ты делаешь. Ты знаешь, что такое мечта? Да, возможно… Возможно, мечты это как раз то, что тебе доступно. Ты не умеешь жить. Ты умеешь только мечтать. Они могут быть добрыми и злыми, твои мечты, хорошими и плохими. Ты стремишься к ним, пытаешься их достичь и не понимаешь, что очень многие из них действительно обращаются во зло. Даже самые хорошие, самые светлые мечты… Почему? Потому что, чтобы жить в мире — нужно воевать; чтобы любить — нужно уметь ненавидеть; чтобы радоваться — нужно уметь причинять и боль. Такова жизнь. Такова ваша жизнь. Вы не умеете жить…

Вы не умеете любить…

…Ты ещё не понял? Жизнь… она же бессмысленна. Ваша жизнь бессмысленна. Вы живёте и умираете, вам на смену приходят другие, а их заменяют третьи. Но беда в том, что вы не меняетесь. Со сменой поколений, с течением времени, с совершенствованием технологий к вам ничего не приходит. С вашей эволюцией ничего не приходит.

Ни. Че. Го.

Вы прежние. Такие же, как в тот день, когда слезли с деревьев. Такие же, как в тот день, когда воспользовались впервые палкой-копалкой. Такие же, как тогда, когда впервые прикрылись шкурами. Но — что толку? Шкуры — это иллюзия. Обман. Вы не скроете под ними свой настоящий облик. Вы неизменны. Приняв свой первый закон, построив государство, вы не смогли измениться сами. Вы изобрели паровой двигатель и электричество, вы научились использовать энергию солнца, воздуха, воды, атома… Вы научились многому…

Вы создали водородную и ядерную бомбы…

Вы всегда умели убивать. Даже голыми руками. Теперь же…

…Так что, что бы ты не оставил после себя — всё не имеет смысла. Всё, что создано — уже мертво. Оно просто не знает об этом. И ты мёртв. Когда ты родился, ты уже начал умирать. А поэтому твоя жизнь глупа, она не оправдана. И смелость эта — тоже глупа. Ты не задумывался над этим? Ты не думал, что только трусость оправдывается чаще всего? Чаще, чем смелость. Чаще, чем жизнь. В девяти случаях из десяти — она оправдана…
Кто знает, может те, кто убегает от жизни, не такие уж и глупцы. Может они слабы, но отнюдь не глупы. Может они вовсе не трусы. Ведь, наверное, нужно быть настоящим смельчаком, чтобы понять, что ты — здесь не нужен, что это всё — не нужно тебе. Нужно быть смельчаком, чтобы понять, что всё вокруг — прах. Зыбче праха. Мир вокруг — иллюзия, а жизнь — обман. Нужно быть смельчаком, чтобы суметь бросить это. Бросить жизнь, бросить Мир. Ведь обман всегда сладок. А иллюзия — прекрасна.

Нужно быть смельчаком… Нужно быть… чтобы увидеть…

…Реальность.

Ведь правда, Человек?..

08.04.2003

Я иду домой

    Я иду домой.
    Страх и ужас позади. Впереди — мирная спокойная жизнь, которая только и должна быть у человека. Впереди покой и радость. Позади безумие. Вершитель судеб, ты наконец-то нашёл свободную минутку и для меня, ты наконец-то понял то, о чём я всегда твердил в те несносные мгновения, которые стояли между мной и смертью. Немало времени прошло, Вершитель, прежде чем ты позволил мне вернуться. Вернуться домой.
    Шаг за шагом, мгновение за вечностью. Я иду домой. Вдох и выдох, вдох… выдох. Я иду домой. Тук-тук, тук-тук — всё чаще бьётся сердце. Я вижу тебя, соломенная крыша. Тук-тук — вот она, моя скамейка, на которой я провёл немало тихих ночных часов. Вот он тын, мною поставленный, вот горшок, моими руками сделанный… Тук-тук. Мама, я здесь. Мама, твой сын вернулся. Мама, а ты ничуть не изменилась. Мама, что же ты плачешь? Ведь это я! Жив-здоров, как и обещал. Мама, ты ведь знаешь, я всегда сдерживал обещания. Что? Крышу у сарая не перекрыл? Мама, не беда, сделаем. Я тогда просто не успел. А теперь у меня много времени. Только дай мне, Мама, напиться с дороги: уж больно пить хочется. Что? А, да нет, Мам, ничего у меня не болит — пить, говорю, больно хочется.
    Спасибо.
  …Речка! Речушечка, родная, заждалась? Знаю, что заждалась. Ты ведь помнишь меня? Конечно, помнишь. Сколько я окуньков из тебя перетаскал? А сколько раз ты меня спасала от жары: ласково принимала в объятья, оживляла своею прохладой… Ну что, как в старые времена? Обними меня, как тогда… Э-эх! А ты по прежнему такая же, Речушка, так и норовишь в омут затянуть — игривая. Да, ты права, я люблю с тобой играть. Я люблю тебя, ты только будь прежней…
    …Дуб, дубок… Здравствуй, брат. Узнаёшь? Я тебя тоже узнаю. Помнишь, как я карапузом ещё пытался взобраться на тебя, но ты не позволил — уберёг меня, малыша. А помнишь, через пару лет я всё же влез, и ты, несмотря на сильный ветер, не посмел сбросить меня. А помнишь… Что? Где друзья? Нет их, дубок. Нет их больше. Только имена, выцарапанные на твоём жёстком тулове, глубокие борозды на горемыке-коре. Помнишь, сколько мы содрали её с тебя, чтобы тот костёр разжечь?.. Эх дубок, сколько нас таких у тебя было — не счесть. А сколько ещё будет?.. Ну, бывай, брат… Что? Да нет, конечно я вернусь. С сыном вернусь. Что? Да нет, пока нет, но будет… Обязательно.
    …Здравствуй, Маленькая, я вернулся. Не веришь? А ты поверь — прикоснись к моей руке. Чувствуешь — это я. Ничуть не изменился… Что? Седина на висках? Так это ничего, это не страшно. Главное, что внутри я такой же. Не такой? Почему?.. Ах, поэтому. Ты права, не мог я совсем прежним остаться. Не мог. Слишком много довелось мне увидеть, пережить, испытать. Слишком много для меня. Слишком много для любого. Чёрт с ним, со всем этим, Маленькая — это всё позади. Теперь есть только ты и я. Ты, я, и наш маленький мирок, в который мы никого не пустим… пока не придёт время. Я ведь так же тебя люблю, Маленькая. Ни на миг не переставал думать о тебе. Зимними тягучими вечерами, летними знойными ночами, нестерпимыми решающими минутами, пропитанными кровью, потом и смертью. Пробираясь сквозь колючие метели, сугробы пушистого, и потому подлого, снега, подставляя лицо летним ливням и спину жаркому солнцу, сбивая ноги в нескончаемых переходах, моля Вершителя о глотке воды, пытаясь выжить в аду боя… Я думал только о тебе… А ты? Думала обо мне? Ты любишь меня по-прежнему?.. Что же ты молчишь? Что взгляд отводишь? Что залилась румянцем? Неужели… Как?! Как ты могла?! Я не верю! Ведь я жил только тобой… мыслями о тебе. Я жил для тебя… Выжил для тебя! Ты… ты не знаешь, что ты со мной сделала. Ты не знаешь! Как ты могла? Ты понимаешь, что я только с твоим именем и рвался в бой? Иначе не мог — духу не хватало…
Ты не понимаешь, что сделала…
    …Не плачь, не надо, ты не виновата. Никто не виноват. В этом мире вообще не бывает виновных. Все любят, все предают, все умирают… Что? Я выжил? Да, я выжил! Чтобы умереть здесь — увидев тебя. Отпусти мою руку, Маленькая, я ухожу. К матери. Мне крышу перекрыть надо. Ведь я всегда сдерживаю обещания.
    Всегда. Сдерживаю. Обещания.

    …Сон… Какой странный сон. Я уж и не помню, что в нём было. Из-за чего слёзы на глазах? Из-за чего сердце разбушевалось? Из-за чего так болит? Не помню. Помню тебя, Маленькая, помню слёзы и в твоих глазах. Горькие слёзы. Очень горькие. Не бойся, Маленькая, я всё переживу: мне кажется, недолго осталось. Я чувствую — это последняя битва. Завтра мы выступаем… Ты только жди. Я вернусь и нырну в твои объятья, зароюсь лицом в твои волосы, вдохну аромат твоей кожи, поймаю твой небесный взгляд и коснусь твоих губ, шепчущих мне то, что я долгими месяцами мечтаю услышать вновь…
    Ты только жди…

    …Нет. Мне не выбраться. Никому не выбраться — их слишком много… Стая голодных волков… их слишком много… не выбраться…
    За тебя, Маленькая.
    За тебя, Мама. Прости, я так и не перекрыл крышу…

29.12.2002

Выход

    Прекрасна, наверное, человеческая душа и, несомненно, должен быть прекрасен сосуд, её вмещающий — тело.
    Заблуждение…
    Прекрасен сам человек, приятен —не подлежит сомнению его доброта и порядочность.
    Иллюзия…
    Умён, расчётлив человек —никогда не сомневайся в его поступках и деяниях, ибо все они мудры и правильны.
    Обман…
    Что-то навязчиво, но не очень-то разборчиво толкует мне обо всём этом уже не один год, а я всё не наберусь сил по-настоящему сесть и подумать. Всё какие-то иллюзии лезут в голову, начисто лишённую дара трезвого мышления. Вот и выдумываю бред за бредом —один прекраснее и красноречивее другого. Вот и прозябаю в лёгком беззаботном одиночестве бессонные минуты и часы, дни и ночи, недели, месяцы, годы. Думаю о несбыточном. И, закрыв глаза, пытаюсь его достичь.
    Иногда даже появляется небольшая тень уверенности, что вот —ещё чуть-чуть, и сон станет явью, а реальность —сном…
    Вот!!!
    Вот что гложет мою душу, волнует сердце: мечты, никогда не приходящие; ложь, не способная сделаться правдой; мир, не принадлежащий мне, но живущий во мне; жизнь —как стены тюрьмы, смерть —как единственный выход…

    19.10.02