Если б не Вася…

“Вегард смотрел на город, пожираемый огнём. В нещадных языках пламени извивались души погибших. Он видел их все. Пальцы чародея судорожно сжимали посох, а губы сомкнулись в тонкую полоску. Глаза блестели от слёз.

Эту битву он проиграл.

Она стоила целого города, тысяч жизней: мужчин, женщин, стариков… детей. Слишком дорога цена. И за что? За его гордыню!

Из горла Вегарда вырвался нечеловеческий крик. Всё было в этом крике: гнев, боль, ярость, бессилие.

Он закрыл на несколько мгновений глаза.

И открыл их вновь — уже полными решимости.

Ещё можно победить. Он искупит вину!

Вегард проделал посохом замысловатую петлю, с силой вогнал его в землю и тут же исчез. Взмах чёрного плаща — последнее, что видел парящий в вышине степной сокол”.

Затуманенным взглядом Толик перечитал ещё раз последние строчки и нехотя закрыл книгу. Он только недавно познакомился с этим удивительным жанром — “фэнтези”. Нет, конечно, он знал о его существовании — фильмов-то много таких наснимали, — но подобные книги Толик стал читать недавно.

Впрочем, он вообще стал читать недавно. К немалой радости родителей. Пусть хоть сказки читает, решили они.

Книга, которую Толик всё ещё держал в руках и красочную обложку которой в очередной раз восхищённо рассматривал, называлась “Дорога мага”.

Написал её известный писатель Мик Карумов, и была она в серии седьмой и, похоже, далеко не последней. Новый том о похождениях Вегарда Карумов обещал закончить к концу этого лета.

А это значило, что ждать выхода книжки — не менее полугода.

Толик вздохнул.

Посмотрел в окно.

Там вовсю разливалась весна. Причём в прямом смысле этого слова: вдоль бордюр лились ручьи, дробью отбивала капель, оплавившиеся сугробы снега уменьшались на глазах.

И как как же пах весенний воздух!

Толику этот воздух теперь казался сказочным. Он пьянил: вдыхая его, очень хотелось мечтать. Паренёк схватил табуретку, подставил её под окно, влез на подоконник, ухватился за оконную раму и высунул голову в форточку.

Закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Он представил лес. Просыпающаяся природа, пение птиц и этот чудесный запах весны. Нет никаких машин. Никаких многоэтажных зданий. Никаких дурацких проводов.

Под ногами слежавшаяся прошлогодняя листва, кое-где ещё прикрытая лепёшками снега.

И весна. Чистая и прекрасная. Без дыма, без смога, без шума, без металла… кроме доспехов и клинков, понятное дело…

— Толик! Дуй во двор бельё развесь!

Это мама. Всегда она не вовремя.

Паренёк нехотя слез с подоконника и пошёл за тазом с бельём.

Выполнял он всё машинально. Натянул верёвку между столбами и, двигая ногой таз, стал развешивать бельё.

Мыслями Толик был по-прежнему где-то далеко, в каком-то совершенно ином мире.

Там, среди своих грёз, он тоже был обыкновенным двенадцатилетним мальчишкой, которому “волею судеб”, как любили выражаться писатели, выпало стать спасителем всего мира. Невероятно храбрый и ловкий мальчик для своих лет. Так будут о нём говорить.

Толик улыбнулся.

Нет, определённо, он тоже попробует себя в роли писателя. Выдумывать миры и персонажей — это наверно чертовски здорово!

Ведь каждый читатель живёт какое-то время в мире, выдуманном автором. Живёт жизнью героя, о котором читает. Класс!

Эта неожиданная мысль настолько восхитила Толика, что он чуть не уронил бельё на землю.

Но всё обошлось — парень успел подхватить злополучную наволочку и повесить её.

Таз был пуст.

Толик усмехнулся, подставил бельевые палки, подхватил таз и пошёл домой. Не забывая при этом кивать, здороваясь с разнообразными соседями, курившими на крыльце или увиденными в окнах первого этажа.

В основном это были старушки. Ну, те, которые в окнах, понятное дело.

Придя домой, Толик первым делом полез в интернет, надеясь найти какую-нибудь интересную книжку. Наверняка кроме Карумова есть ещё кто-нибудь, кого стоит почитать.

Однако палец Толика так и завис над кнопкой мыши, не успев запустить браузер.

Он вдруг понял, что когда развешивал бельё, никак не успевал подхватить выскользнувшую из рук наволочку.

На мгновение она зависла над самой землёй.

* * *

Толик покосился на шариковую ручку, лежащую на краю стола. Глубоко вздохнул и тут же напрягся, мысленно приказывая ей упасть со стола. Но видела она его мысленные приказы далеко и глубоко.

Ручка безмятежно лежала на столе. Что и требовалось доказать.

Размечтался, горько подумал Толик.

С другой стороны и Вегард не сразу стал великим магом. Только через три года после начала обучения что-то стало получаться — он заставил созреть одуванчик всего за несколько минут.

Да уж.

Беда только в том, что Вегард — выдуманный герой, а в реальном мире магии не существует.

“Вот же ж чёрт! — разозлился Толик. — И что мы в таком говняном мире живём? Как же хочется отсюда свалить!”

Он вновь приставил табуретку к подоконнику, влез на него и высунул, насколько смог, голову в форточку.

Закрыл глаза и стал глубоко вдыхать пьянящий весенний воздух. И когда мысли уже привели его к какому-то заброшенному замку, в котором несомненно крылась древняя магия, Толик почувствовал какое-то движение за спиной.

Он резко обернулся — как раз в тот момент, чтобы заметить падающую ручку. Она коснулась пола ровно в тот момент, когда он поймал её взглядом.

Что примечательно — место падения было в метре от стола, не менее.

Будто ручку резким движением смели со стола. Но тогда бы она по инерции проехала ещё какие-то сантиметры. Но она осталась лежать почти там же, куда и упала. То есть падала строго вертикально.

Стало быть ручка поднялась со стола, проплыла по воздуху около метра, а потом шмякнулась?

После этих размышлений сердце Толика завелось не на шутку — ему даже стало трудно дышать.

Неужели у него действительно проснулись какие-то способности?

А может это вовсе не он творит, а кто-то другой? Да, пусть там во дворе чудо произошло ровно в тот момент, когда это ему было нужно. Но сейчас ведь ручка полетела со стола не сразу? Да и совсем не так, как он задумывал.

Толик потряс головой, слез с подоконника, аккуратно перешагнул ручку и пошёл на кухню.

Через несколько минут, уплетая с удовольствием свежий борщ, он напряжённо размышлял. Прокручивал снова и снова увиденное, пытался вспомнить, что чувствовал в тот момент. И в который раз приходил к выводу, что ничего особенного. Ни какой-нибудь там энергии, струящейся через него, ни напряжения, ни, боже упаси, боли. Грубо говоря никаких ощущений из тех, что описываются в фэнтези-книгах писателями в момент, когда их герои применяют магию.

Тем не менее думать о чём-то другом Толик уже не мог.

Была суббота, мама уже вроде заданий давать не собиралась, и парень решил пойти погулять. А если точней, то увидеться с другом, рассказать обо всём и послушать, что он скажет.

Вася, лучший друг Толика, был несколько полноват. Что, впрочем, не мешало ему быть ещё обаятельным и остроумным. В классе его по праву считали душой компании. Да и учителя любили, несмотря на то, что Вася был не очень хорошим учеником — к их неугасающему удивлению.

Умён ведь. Начитан. Да и вообще всесторонне развит не по годам.

А Толик знал, что читает и занимается Вася очень много, но не школьной программой. Но если вдруг его увлечение пересекается с домашним заданием, парень блистает на уроке.

Как-то Вася на уроке Истории такого про Древнюю Спарту наговорил — в частности мрачных подробностей про одинадцатилетнюю осаду города Эйры, — что училка вскоре вышла “попить водички”.

В основном это были описания боевых действий — без киношных украшательств.

Сегодня Вася был мрачен. У него в компьютере сгорела материнская плата. Так что Толика он даже сперва не слушал, лишь только кивал да отрешённо смотрел на раскрытый системный блок.

— Да ты меня слушаешь вообще? — не удержался Толик.

— Что? — Вася наконец оторвал взгляд от компа. — Да, слушаю, Толян. Вроде бы… Что с ручкой случилось, напомни?

Толик вздохнул. Но возмущаться не стал — горе всё-таки у человека. Причём в случае с Васей это наверно даже не было преувеличением.

— Там дело не только в ручке, — терпеливо повторил Толик, — сперва бельё зависло над землёй — ровно настолько, чтоб я успел его подхватить. А потом ручка проплыла где-то метр над полом и упала. Перед этим я хотел её силой мысли со стола сдвинуть.

— Интересно, — усмехнулся Вася, — давай-ка проведём эксперимент. Ты вот сейчас силой мысли приподнимешь мой системник… и со всей дури бахнешь его об пол! Чтоб знал, сволочь, как гореть!

Последние слова Вася чуть ли не закричал.

— Спокойно, Вась, — забеспокоился Толик, — системник тебе ещё пригодится. А надо мной не смейся — я в шоке между прочим.

— Да? Ну что ж, давай рассуждать логически…

О, подумал Толик, наконец-то. Этой любимой фразой Вася всегда обозначал начало бурной деятельности своего мозга. Кстати, в этот момент друг Толику всегда напоминал известного Фиму Королёва из фильма “Гостья из будущего”. Такой же полный и такой же рассудительный.

— …если предположить, — продолжал Вася, — что магия действительно существует, то откуда о ней знаешь ты? Точнее как ты ею мог воспользоваться? Вариант первый — ты самородок, у которого способности проявляются стихийно. Вариант второй — все эти безобразия творишь не ты. Вариант третий и самый вероятный — у тебя лёгкое расстройство психики. Хотя пусть и лёгкое, но это очень серьёзно. Толик, может к врачу? Я серьёзно.

Но Толик молчал. Он не мог осознать то, что услышал. Как это возможно, что бы лучший друг такое говорил? Что бы лучший друг не верил? Да какой он после этого друг вообще?

Толик молча поднялся и пошёл в прихожую одеваться.

Вася тут же вскочил.

— Толик, да ты чего? Обиделся? Я же не хотел — я просто рассуждаю логически. Ты же сам знаешь, что я все варианты всегда учитываю. Ну вернись — щас пирожков с чаем пожрём и всё обдумаем хорошенько.

Пирожки с чаем — дело хорошее, подумал Толик. Что ж, послушаем, чего ещё наговорит так называемый друг.

— Ладно, — сказал Толик, снимая куртку, — пошли.

Они вернулись в комнату и застыли, раскрыв рты.

Системный блок Васи висел над полом. И поднимался всё выше. Едва он дошёл до потолка, как тут же рухнул на пол. Раздался страшный грохот, из системника вылетела какая-то плата. В компьютерах Толик не разбирался, потому не знал, какая именно.

— Оперативка — не страшно! — сказал задумчивый Вася. — А вот винту пипец, наверное. Толик, если бы мне не стало так интересно, я бы тебя наверное закопал прямо у нас под окнами. Всё пофиг, но там фоток двадцать гигабайт.

Толик снова не мог ничего ответить. На этот раз от ужаса. Огромный ком в горле мешал дышать, а сердце билось так, что казалось разобьётся о стенки грудной клетки.

Вася смерил его внимательным взглядом.

— Пошли на кухню — попьёшь воды, а потом будем жрать пирожки.

* * *

Пирожки были вкуснющие, сдобные, с вишнями. А вишни к тому же без косточек. У Толика в подвале сарая тоже такие есть. Так что выслушивать сведения о том, что родители Васи каждый год закрывают вишни для выпечки и вареников, пришлось деланно удивляясь и ещё раз выказывая восхищение вкусом пирожков. Так же лишний раз пришлось повторить, что ягоды “ну прям как только вчера сорванные”.

После чего довольный Вася начал таки рассуждать.

— Итак, Толик. Версию с твоим умопомешательством отбрасываем сразу. Извини меня за неё ещё раз. Версию, что ты у нас неогранённый алмаз или как я там говорил?.. А — самородок! Её мы тоже отбрасываем, уж извини.

— Почему? — расстроился Толик.

— Не перебивай. Потому что я тебя тогда закопал бы, помнишь? Тогда получается, что ты специально хотел угробить мой комп.

— Но ведь ты попросил!

— То есть ты таки хотел его угробить? — усмехнулся Вася.

— Нет.

— Вот я и говорю — эту версию тоже отбрасываем.

— Но кто же тогда всё это делает?

— Вот эта версия и остаётся, — самодовольно кивнул Вася. — Кто-то.

— Кто?

— А хез.

Из зала донёсся голос Васиного отца:

— Сын, я тебе сколько раз говорил не произносить это слово?!

— Пап, ну это же не матюк! — прокричал в ответ тот. — Это “хрен его знает”, а не то, что ты подумал!

— Я тебе сказал, чтоб я не слышал!

— Хорошо пап. — Вася вздохнул и посмотрел на Толика. — Вот как он его постоянно слышит? Я более чем уверен, он не слышит, о чём мы говорим, а это проклятое слово слышит!

— Хез, — вздохнул Толик.

— Толик, и ты туда же?! — вновь гаркнул отец.

Вася только молча выбросил ладонь в сторону голоса отца — мол, я же говорил!

— Да уж, — усмехнулся Толик. — И что же делать?

— С отцом?

— С полтергейстом.

— А. Я вот что думаю: давай ещё что-нибудь загадаем.

— Например? — страдальчески скривился Толик.

Ему всё это совсем не нравилось. В отличие от Васи. У того горел на лице румянец, парень был явно возбуждён и прямо-таки лучился энергией.

— Ну, например… — Он взял спичечный коробок и достал оттуда спичку. — Например пусть вот эта спичка загори…

Договорить он не успел — спичка вспыхнула, и Вася от неожиданности выпустил её. Спичка упала ему в чашку с чаем.

— Охренеть! — только и смог сказать он.

Перепуганный Толик застонал.

— Да что ж это такое? — запричитал он. — Я себе всё совсем не так представлял.

— А что ты представлял? — насторожился Вася.

— Ну, фэнтези начитался. Меч, магия и всё такое. Ну и мечтал обо всём этом. Но я ж-то мечтал о другом мире совершенно. Я не хотел, чтоб здесь со мной такое происходило.

— Понятно.

— Что тебе понятно?

— Ну ты хотел — ты получил. А как поняло твоё желание Мироздание — это уж воля случая.

— Что ты несёшь? — крикнул Толик. — Может это тебе к врачу? Ты тоже, я смотрю, много всякой фигни читаешь.

— Может и к врачу, — задумчиво проговорил Толик. — Слушай, пошли на улицу. Там безопаснее эксперименты ставить.

— Ну пошли. Только с меня хватит экспериментов.

Солнце припекало совсем не по-мартовски. Толик снял шапку и расстегнул куртку. Вася посмотрел на друга, тоже расстегнулся, а шапку, которую так и не надел, просто засунул в карман.

— Пошли за столик.

Столик был постоянным местом “гуляния” дворовых ребят. Он стоял под большим каштаном, и летом там спокойно можно было сидеть даже во время проливного дождя.

Ребята сели друг напротив друга, Вася огляделся,
чуть наклонился к Толику и заговорщицки спросил:

— Что ещё загадаем?

— Ничего! — зло отрезал Толик. — Хватит с меня экспериментов. Возле нас тут может призрак какой опасный бродит. А мы его дразним!

— Призрак — это мысль, — одобрил Вася.

Из-за угла дома появилась Юля. Она была на три года старше Васи с Толиком, но дружить с ними не стеснялась. Хотя, конечно же, они выглядели совсем малышами по сравнению с ней. Очень симпатичная девчонка. У неё были изумительные зелёные глаза и каштановые вьющиеся волосы. Ну и ещё кое-что у неё было. Это “кое-что” притягивало взор не только двенадцатилетних ребят, но и вполне взрослых мужчин. Красивая, сформировавшаяся грудь. То есть её, конечно, никто не видел, но то, что грудь красивая и сформировавшаяся — было видно и так. Даже сейчас, когда девочка была в пальто.

Юля подошла к столику.

— Привет, ребят. Чем занимаетесь?

— Привет, Юль, — тут же среагировал Толик, — мы тут просто…

Пуговицы с пальто девушки со щелчками поотлетали, а само оно резко распахнулось. Немедленно последовала очередь пуговиц с блузки. И, наконец, расстегнулся белоснежный лифчик, застёжка которого, по удивительному стечению обстоятельств, находилась спереди.

Перед глазами друзей предстало то самое, что каждый из них мечтал увидеть уже не менее года. Красивая высокая грудь с коричневыми крупными сосками.

Челюсти Васи и Толика отвисли до невозможного предела. Юля с открытым ртом и ещё более открытыми глазами тоже уставилась на свою грудь.

Через несколько долгих секунд она опомнилась, залилась краской, запахнулась и побежала к подъезду.

Ребята молчали ещё минут пять. Наконец Вася взял со стола пуговицу от Юлиного пальто и задумчиво посмотрел на Толика.

— Твоя работа?

Толик не ответил и залился краской.

— А может и моя, — хмыкнул Вася.

* * *

Друзья медленно шли по парку. Назывался он, как заведено, Парк имени А.М. Горького. По аллейке вниз бежал ручеёк. Чирикали вовсю воробьи.

— Что-то, Вася, я так чувствую, больше не буду читать фэнтези, — тихо проговорил Толик. — А книги вообще сожгу к чёртовой матери.

— Тише ты, — схватил его за руку Вася. — Пожар ещё щас дома устроишь.

Толик махнул рукой:

— Не устрою. Я этого не хочу.

— Постой. — Вася остановился. — То есть ты хочешь сказать, что всё-таки хотел, чтобы мой комп гавкнулся?

— Не-а, Вася. Этого хотел ты.

— Но ведь я несерьёзно сказал…

— Но хотел, наверное, очень. От злости.

Вася удивлённо посмотрел на друга.

— А ты шаришь! Ну, развивай мысль. Что делать будем?

— А ничего, — весело
ответил Толик, — Сейчас мы с тобой очень захотим, чтобы всё это прекратилось и больше никогда не возвращалось. Так и произойдёт. Потому что я так понимаю, что этот неведомый джин уже исполняет желания нас обоих.

Вася резко встал перед Толиком, остановил его руками.

— Нет! Ни за что! Ты что, не хочешь проверить, на что ещё мы способны? Подумай, Толик, а вдруг наш… м-м-м… покровитель… Вот, да — покровитель. Вдруг он способен не только на такие мелочи. Вдруг мы сможем спасать жизни, предотвращать войны и катастрофы… — Вася задумался. — от иксбокс, опять же, я бы не отказался.

Толик молчал. Вася пытливо смотрел в его глаза.

— Ну? — не выдержал он.

— Нет, — ответил Толик, — я не хочу. Не хочу! Нет!

— Ясно. Ещё раз повтори. А то он тебя не расслышал.

— Кто?

— Юлино пальто, блин…

Короткое молчание. И парни взорвались смехом.

Хохотали долго и до слёз. Толик согнулся пополам, а Вася упал на ещё не растаявший сугроб. Совсем твёрдый, правда, но по нему можно было кататься, не опасаясь выпачкать одежду.

Насмеявшись, ребята пошли домой. Без приключений.

А дома, у себя в комнате Толик застал новенькую Xbox. Отцу подвернулась скидка от фирмы-клиента, и он решил не упускать возможности.

Ну не удержался, ну что тут поделаешь? Но ведь всё теперь уже — конец. Просто Толик захотел приставку чуть раньше, чем принял окончательное решение.

Если б не Вася, он бы и не думал об этой приставке. Да и комп не разбился бы, если б не Вася. Толик правда не хотел его разбивать, но очень хотел доказать другу, что не сбрендил.

Ну а Юля… Какая же у неё красивая грудь.

Хм. Может не конец?

Мастер Диво

Гулкое, непрерывное эхо шагов отбивало незатейливые ритмы, разнося их по длинным извилистым коридорам скальных пещер; мёртвая темень настороженно, всё никак не смея осознать, что видит перед собой действительно живые души, расступалась перед одиноким ярким огоньком, плывущим в хитросплетении небывалого лабиринта, чтобы вновь, презрительно хмыкнув, сомкнуться за спинами двух путников.

Странные были эти путники, — и разные, и в то же время чем-то неуловимо схожие. Словно два яблока разных сортов: одно кислое, другое сладкое, но и в том, и в другом поселился червь…

— …Страшно мне, мастер Диво, ох, страшно… — дрожащим голосом бормотал боязливо озирающийся маленький человечек, еле-еле поспевая за своим угрюмым спутником. — Сколько идти-то? Я уж ступни себе посбивал… да и сил уже нет моих…

Идущий впереди него вдруг резко остановился, издал непонятный, то ли раздражённый, то ли гневный полувздох-полустон и, не поворачивая головы, издевательски поинтересовался:

— И не надоело тебе, коротышка, ныть? Идём-то три часа всего, а ты всё ноешь и ноешь. Я тебя не заставлял идти. Не обессудь — полпути только осилили…

При этих словах человечек тихо застонал, обессилено опустился на холодный пол пещеры, поджал колени, уткнулся в них лицом, и тут же послышалось тихое, прерывистое всхлипывание.

Огненный шарик, который освещал странникам путь, неровно мерцая, тут же облетел вокруг головы того, кого маленький человечек назвал мастером Диво, и приблизился к сжавшейся на полу фигурке.

Сам же мастер долго и неразборчиво ругался про себя, затем подошёл к своему незадачливому спутнику и присел рядом с ним на корточки. Вздохнул и тихо спросил:

— Ты здесь остаться хочешь?..

— Не-е-ет… — донёсся приглушённый плаксивый голос.

— Тогда пошли, коротышка, — развёл руками Диво. — А насчёт ног… Может, обувь тебе пора какую приобрести?.. А то что же, и по снегу зимой будешь босиком разгуливать?..

— Бу-у-ду-у-у, — одновременно и гневясь и плача кричал человечек, — великан ты тупоголо-овый. Я хо-оббит, понял ты? Хо-обби-и-ит. Мы всегда ходим босиком… Не видишь, что ли?.. У нас ноги шёрсткой покрыты, а кожа на ступнях крепче, чем самые крепкие подошвы самых лучших сапо-о-ог…

— Ну так и рот тогда закрой, — вне себя от возмущения, размахивая руками, вскричал человек на хоббита, — чего ноешь? Шёрстка видите ли у него… Ну и сиди тут со своей шёрсткой, и ступни свои хорошие зализывай, а мне некогда рассиживаться. Через семь часов Ворота затворятся, и затворятся навсегда. Понял, коротышка? Навсегда!

— И не называй меня коротышко-о-ой! — ещё пуще прежнего разревелся хоббит.

Человек только махнул рукой, одёрнул свой чёрный чародейский плащ и бодро зашагал дальше. Чудный огонёк вдруг замигал, словно волнуясь, что отстал, и быстро, виляя от стены к стене, понёсся вслед за хозяином.

Хоббит ещё некоторое время сидел, слушая, как удаляются шаги ненавистного человека, и глядя, как темнота, испуганно отталкивая от себя пляшущие блики колдовского света, вновь заполняет положенное ей по праву пространство каменного коридора; последний раз всхлипнул, затем быстро перебросил со спины котомку, достал факел, быстро чиркнув огнивом, с первого раза зажёг тряпицу, пропитанную смесью из сосновой смолы и воска, и на удивление ловко затрусил по шершавой каменной поверхности. Ноги у него вовсе не болели. Хоббит соврал. Да и устал он несильно — просто не привык подолгу ходить.

Путешественники из хоббитов никудышные. Это знает любой.

Своего спутника полурослик нагнал довольно быстро и, потушив факел и засунув его обратно в котомку, тихо пристроился сзади. Человек даже не обернулся, а шагал по-прежнему быстро и усталости, судя по всему, не знал. А потому все надежды хоббита хоть на кратковременный привал одна за одной оставались за спиной, пожираемые ненасытной темнотой.

Шли молча.

Вскоре кажущийся бесконечным коридор стал заметно сужаться, что заставляло человека пригибаться и идти на полусогнутых ногах. Хоббит, видя это, злорадно ухмылялся и тихо, про себя, повторял: “Так тебе и надо… Так тебе и надо, безмозглая громадина…”

Прошло ещё немного времени, и человеку пришлось опуститься на колени и ползти, хоббит же только немного пригнулся. Продвигались они так довольно долго, так что маленький спутник чародея снова начал потихоньку похныкивать. Ему до смерти надоели бесконечные, неменяющиеся стены странных пещер, и очень хотелось домой, — оказаться в своей норке, выпить чаю из мелисы, поесть любимого маминого печенья.

Но, жаль, не смог бы он сейчас оказаться дома, и даже если бы чародей Диво предложил перенести его за одно мгновение в любимое плетёное кресло-качалку, что всегда стоит у камина, дожидаясь хозяина, хоббит не согласился бы.

Как бы не хотел, не согласился бы…

— Не отстаёшь, коротышка? — Диво вдруг остановился, развернулся и сел, опёршись спиной о круглую стену коридора.

— Не называй меня коротышкой! — срывающимся, пронзительно-писклявым голосом вскричал тот, дрожа от негодования и нервно подпрыгивая на месте.

— Ладно-ладно, — примирительно поднял руки чародей, — не буду больше… А как же мне тебя называть… ээхм… хоббит?

— Аббон, — гордо выпятив грудь, ответствовал дерзкий коротышка, — я уже сорок раз говорил…

— Хорошо, хоббит Аббон, — кивнул Диво. — Послушай, а не мог бы ты мне побольше о своём народе рассказать, а то я, знаешь ли, из мест далёких, о вас совсем ничего не знаю…

— А… — махнул рукой хоббит, мгновенно воодушевляясь. — Про нас много кто не слышал… Да мы в общем-то и не славимся особо ни чем…

Они снова тронулись в путь, а Аббон начал рассказывать. Сколько это длилось, он и сам не знал, и только, когда чародей Диво вдруг остановился и, оглянувшись, приложил указательный палец к губам, хоббит понял, что они почти пришли. Вот только куда?..

* * *

Была это огромная пещера или искусственный зал, сразу и не разобрать. Даже яркого огонька чародея было недостаточно, — виднелся всё тот же каменный пол под ногами и больше ничего. Но чувствовалось… чувствовалось огромное пространство, окружающее двух небывалых путников, пространство, под завязку заполненное тьмою: тьмою первозданной, тьмою, никогда не уступавшей место солнечному свету, тьмою говорящей, тьмою разумной; чувствовалось нечто, обитающее в ней, этой тьме, словно в единственно возможной среде обитания, и было это нечто неживым. Но и мёртвым трудно было его назвать…

И тишина… Тишина стояла, что называется, гробовая, и веяло от неё чем-то таким холодным, сырым и противным, что жуть брала… Словно стоишь на старом погосте в холодный, дождливый ноябрьский день… или нет — в ночь, ночь больше всего подходит… и нет ни звёзд, ни луны, ничего кроме старых, полуразвалившихся и потрескавшихся, заросших травой и мхом надгробных памятников и гнилых деревянных, покосившихся крестов, а также того, что стерегут они — своих мертвецов…

Вот такие мысли, подобно скользким пронырливым змеям, тихо и грозно шипя, заползали в голову к сжавшемуся от страха хоббиту. И очень хотелось ему сейчас сорваться с места и куда-нибудь побежать — желательно туда, откуда пришёл…

И наверное он бы так и сделал, если бы вдруг не заговорил волшебник Диво:

— Зажги два своих факела — дай один мне… — Больше он ничего не сказал.

Аббон послушно выполнил поручение. Однако, вопреки его ожиданиям, когда весело заиграли ещё два огонька — два настоящих, живых огонька, — боятся он меньше не стал, а наоборот — сжался ещё больше, потому что ярче не стало. Не расступилась тьма, не захотела — как стояли путники в центре маленького колеблющегося кружка света, так и остались стоять. Не расширился он, — лишь рассмеялся своим дерзким хозяевам в лицо.

Когда же вдруг погас волшебный огонёк чародея, полурослик совсем сник. В голове пронеслась страшная догадка: чародей не хочет беспокоить это место своим волшебством! Что же здесь такое?..

Человек и хоббит двинулись вперёд. Точнее, вперёд пошёл только человек, хоббиту же ничего другого делать просто не оставалось.

Пройдя несколько шагов, Аббон понял, что его мысли не являлись такими уж неправильными. Путники действительно находились на своеобразном кладбище. И шли сейчас меж двух ровных рядов каменных саркофагов. Саркофаги были просто огромными — и в высоту, и в длину, и в ширину. Рядом с одним из тех, кто в них лежал, даже сам мастер Диво, наверное, показался бы хоббитом, а хоббит… вообще непонятно кем. Кроликом, наверное…

Аббон шумно сглотнул подступивший к горлу комок. А Диво только обернулся и, строго посмотрев на хоббита, вновь приложил указательный палец к губам.

Продвигались они так довольно долго. Бедный Аббон уж начал думать, что конца и края этому безумию никогда не будет, что вечно они так будут идти — окружённые многовековым запахом прения и пыли, задыхающиеся от непереносимого, лютого ужаса, струившегося по их кровеносным сосудам.

Но, конечно, это были всего лишь мысли хоббита. По внешнему облику и поведению чародея никак нельзя было сказать, что он обуян страхом, хоть как-то схожим с тем, который терзал Аббона.

Насторожен?

Да.

Боится?

Нет.

Да и непохоже это было бы на мастера Диво, если бы он начал боятся. Впору тогда заподозрить подмену чародея неким двойником.

Хотя, что тут говорить, хоббиту всё равно казалось, что ужас сковал не только его душу, но и душу волшебника. Чародей почувствовал тревогу спутника, остановился и подошёл к нему, присел и положил руку на плечо:

— Не бойся, — сказал он, — здесь довольно безопасно. Тем более, когда я рядом. Просто делай, что говорю, и всё будет хорошо.

— А что, — рискнул спросить хоббит, — может быть не хорошо?..

Чародей уверенно покачал головой:

— Не может. Пойдём…

И они вновь пошли. А некрополь, казалось, шагал в ногу с ними.

Саркофаги скоро кончились, и путь человека и хоббита лёг меж высоких, вставших ровными — будто войско на построении — рядами, каменных колон.

— Где мы? — наконец осмелился спросить у чародея Аббон, безрезультатно пытавшийся разглядеть потолок, который подпирали древние гиганты.

— Это Пограничный Зал, — ответил, не оборачиваясь, мастер Диво.

— А что за здесь граница?

— Граница между жизнью и смертью.

— А причём здесь жизнь и смерть? — не унимался хоббит.

— Притом, — остановился и обернулся чародей, — что в этом зале пересекают эту самую границу — границу между жизнью и смертью. Предыдущий зал называется Залом Смерти.

— А следующий — Залом Жизни? — вновь осмелился спросить хоббит.

Мастер Диво улыбнулся:

— Ты чрезвычайно умён для своих лет, малыш, — с этими словами он отвернулся и вновь зашагал в прежнем направлении.

— Что это значит?! — закричал вслед осмелевший от возмущения Аббон. — Что значит “для своих лет”? Мне в мае пятьдесят шесть стукнуло!

Звонкий смех был ему ответом.

Хоббиту ничего не оставалось, как злобно попыхтеть и вновь последовать за провожатым.

“Сдался мне этот чародей, — думал Аббон, — какая нечисть дёрнула меня с ним пойти? Сидел бы дома — чай пил. Нет — на приключения потянуло. Уйду! Уйду я от него! Пусть другого ученика ищет”.

Прошло немного времени, колонны закончились и путники упёрлись в глухую стену.

— Тупик? — робко поинтересовался Аббон — просто, чтобы нарушить давящее молчание.

— Тупик, — задумчиво сказал чародей, — тупик. А почему? — Мастер потёр подбородок. — Нет, с теоретической точки зрения всё верно, — продолжал вслух размышлять волшебник, — границу жизни и смерти может пересечь каждый, но лишь в одну сторону — в сторону смерти. Назад дороги нет. Потому здесь тупик. Но я же не простой смертный. Я — чародей. И дорога должна быть мне открыта. Мне и моему ученику. Что-то здесь не так… Неужели они…

Диво вдруг замолк и резко повернулся к хоббиту.

— Аббон, — улыбнулся он, — друг мой. Настал час нам с тобой серьёзно поговорить.

— О чём? — насторожился полурослик.

— О твоём ученичестве? Ты ведь ещё не передумал? Ты ведь ещё хочешь стать чародеем?

— Ну… не знаю, — замялся Аббон, — я как раз сейчас думал о том, нужно ли мне это всё?

— Что “всё”? — удивился чародей.

— Ну, это… волшебство и всё такое.

— Как же так? — усмехнулся мастер. — Ты же хотел соплеменникам помогать? Хотел вызывать дождь в засуху и солнце, когда не прекращаются дожди, делать зимы менее суровыми. Исцелять смертельно больных. Почему ты вдруг передумал?

— Вообще-то я ещё не передумал, — почесал затылок хоббит, — так… засомневался…

— Не стоит сомневаться, мой друг, — Диво положил руку на плечо Аббону, — ты идёшь на правое дело.

— Да? — вновь насторожился хоббит. Ему поведение мастера совсем не нравилось — уж слишком тот стал дружелюбным.

— Да! — уверенно кивнул волшебник. — Я последний раз спрашиваю тебя: хочешь ли ты стать моим учеником, а в будущем — великим волшебником?

Аббон растерялся — настолько важно и, даже, несколько церемониально прозвучал этот вопрос. Мысли в голове хоббита кружились с невообразимой скоростью, и ни одну из них он не мог поймать — все выскальзывали из сетей, подобно… подобно скользким змеям. Полурослик вновь почувствовал страх. Единственного он не мог понять — на что направлен этот страх? Если раньше ему просто было страшно находиться в подземелье, то теперь он не понимал, чего боится. Хотя нет — понимал, но боялся себе в этом признаться.

Потому что тогда выходило, что ему надо бояться чародея. А эта мысль казалась нелепой…

— Ну же! Быстрее, Аббон! — поторапливал чародей. — У нас мало времени.

Хоббит поднял голову и встретился взглядом с мастером. В глазах Диво не было ни насмешки, ни зла, ни — главное — обмана. Человек улыбнулся.

Хоббит улыбнулся в ответ. А, была не была!

— Я согласен! — твёрдо сказал полурослик.

Волшебник звонко рассмеялся.

— Отлично, малыш Аббон. Пожмём друг другу руки — в знак скрепления нашего договора.

Ладони человека и хоббита соприкоснулись, и между ними пробежала непонятная лёгкая дрожь. Руку Аббона от кисти до плеча охватил странный озноб. Не успел хоббит испугаться, как всё прошло. Он посмотрел на чародея.

Тот вновь улыбнулся и отпустил руку полурослика.

— Теперь ты официально считаешься моим учеником и будущим преемником, — сказал чародей. А затем повернулся к стене и, несколько повысив тон, тщательно выговаривая каждое слово, проговорил: — Клянусь отдать всю силу и все знания, которыми обладаю, моему ученику, когда настанет нужный час и я вновь увижу тебя, о Великий Доре, мой наставник!

С этими словами мастер Диво опустился на одно колено.

Едва он это сделал, в глаза человеку и хоббиту ударил слепящий белый свет. Аббон прикрылся рукой, а чародей даже не прищурился.

— Пойдём, — сказал он хоббиту, поднимаясь с колена, — с этого момента начинается твоё ученичество. И заканчивается. Пойдём, — повторил он, — Эти ворота закроются через четыре часа. А те, что наверху — ещё раньше. Мы должны успеть.

Аббон убрал руку от лица и не поверил глазам — в стене зияла огромная арка прохода. Из неё всё ещё лился небывалый белый свет, но уже почему-то не слепил, более того — свет был приятен глазу. Хоббит посмотрел на чародея. Тот был очень серьёзен — улыбка покинула красивое лицо мастера.

— Пойдём, — ещё раз повторил он.

* * *

Это был Зал Жизни.

А человек и хоббит снова шли сквозь небывалую колоннаду. Только в этот раз было светло и совсем не страшно. Странный свет лился, казалось, отовсюду. И это действительно походило на правду, так как теней путники не отбрасывали. Хоббит восхищённо озирался по сторонам — куда ни глянь, всюду лес белоснежных колонн. Но Аббона поразило даже не их количество, а та простота, с которой они были выполнены. Ведь он полагал, что любое величественное место — а это место он считал самым величественным из всех — должно поражать своей неописуемой красотой. А здесь что? Обычный колонный зал с обычными колоннами. Хотя, стоило признать, невероятно большой зал. А ещё весь белый.

Аббон подошёл к одной из колонн и прикоснулся к её поверхности. Странно — на ощупь обыкновенный мрамор. Да, его здесь много, мрамора, но он самый обычный. Неужели всё величие неизвестных хозяев этого места в том, что они умели создавать такие огромные помещения? Хоббит посмотрел вверх. Да, высота потолка поражала, но потолок нет — такой же белый, как и всё вокруг.

Восхищение сменилось разочарованием.

Размышления полурослика были прерваны раздражённым голосом чародея:

— Аббон, ну что ты там застрял?

— Да я просто… — начал оправдываться хоббит. А потом, сам от себя такого не ожидая, вдруг крикнул: — Я дальше не пойду!

Чародей уставился на хоббита, даже не зная, что сказать.

— Я не пойду дальше, — вновь повторил Аббон, — пока ты мне не расскажешь, что это за место и куда мы идём. И зачем мы идём? И сколько мы ещё будем идти?

Чародей подошёл. Вздохнул и вдруг сел прямо на пол.

— Ладно, слушай, хоббит. Когда-то очень давно в нашем мире не было ни людей, ни хоббитов, ни прочих рас. Были существа, которых мы, волшебники, называем Хозяевами. Хозяева жили в гармонии с природой и в любом виде искусства были непревзойдёнными мастерами: архитекторами, музыкантами, художниками, скульпторами…

— Насчёт архитекторов и скульпторов я что-то сомневаюсь… — пробормотал всё ещё разочарованный Аббон.

Чародей только осудительно посмотрел на хоббита и продолжил:

— Единственной целью существования Хозяев было самосовершенствование, в чём они весьма преуспели. Ни предательства, ни обмана, ни гнева, ни убийства они не знали. У Хозяев никогда не было войн. Только в самом начале их развития.

Но случилась катастрофа. Явились пришельцы из других миров. Наши летописи говорят, что они прилетели со звёзд на летающих кораблях. Мы, чародеи, называем пришельцев Охотниками. По сути так и было. Охотники начали беспощадное истребление Хозяев. Те же, поскольку уже давным-давно позабыли, что такое война, не смогли сопротивляться.

— А зачем они убивали Хозяев? — робко спросил Аббон.

— Затем, что они хотели сами стать Хозяевами. Хозяевами нашего мира.

— И что же случилось? Их прогнали?

— Нет, друг хоббит, — усмехнулся чародей, — пришельцы победили. И стали править нашим миром. И правят по сей день.

— Но кто же они? Почему я о них ничего не знаю? — удивился полурослик.

— Ты знаешь, Аббон. Знаешь. Это мы — люди.

— Люди? — в глазах хоббита загорелось недоверие. — Охотники — люди?

— Да, Охотники — люди? Хочешь знать, что было дальше?

— Да.

— Охотники действительно истребили почти всех Хозяев. Осталась лишь маленькая горстка, укрывшаяся в пещерах под этими горами. Но Охотники были наказаны. Хозяева воззвали к своим богам и потребовали у них справедливости. И те ниспослали с небес холод. Началась так называемая Тысячелетняя Зима. Охотники испугались холода, сели в свои летающие корабли и умчались обратно к звёздам. Но некоторые остались. Тоже маленькая горстка.

Чародей замолчал, давая хоббиту переварить услышанное. Аббон же возмутился:

— Почему ты замолчал? Что было дальше?

— Дальше? — усмехнулся Диво. — Дальше Хозяева вышли на поверхность. И ужаснулись. Онипросчитались — условия жизни были для них совершенно неприемлемы. И Хозяева вновь спустились в пещеры. Чтобы подождать, пока кончится Зима. Или умереть в ожидании.

— Как же они там жили? Что ели?

Диво пожал плечами:

— Об этом летописи не говорят. Как и не говорят о том, как пережили Зиму люди. То есть Охотники. Когда Зима кончилась, Хозяева вновь вышли на поверхность. И увидели города и сёла, в которых жили люди. Стало ясно, что дни Хозяев сочтены окончательно. Тогда они решили, что должны передать часть своих знаний людям, научить их правильно жить. Поскольку им суждено править миром. И тогда Хозяева выступили у людей в роли богов. Дело в том, что за ту тысячу лет, пока мир был окутан холодом, люди в борьбе за выживание и смене поколений забыли, кто они и откуда. Им пришлось строить общество заново. А потому, ещё слабо развитые, они без труда поверили, что Хозяева — боги. Ведь те умели творить настоящие чудеса. Хозяева научили людей практически всему, что знали. Всему, что мы видим в мире сейчас. Среди людей Хозяева также выделяли избранных, которым передавали особые знания — искусство волшебства. Так появились мы, чародеи.

— А мы? — вдруг воскликнул Аббон. — А как появились мы, хоббиты?

— Не знаю, — рассмеялся Диво, — об этом история умалчивает. Наша история. А у вас должна быть своя история. Ты мне скажи, как вы появились.

— Не скажу, — потупил взгляд хоббит.

— Почему?

— Стыдно.

— Да почему же? — удивился чародей. — Ты не должен стыдиться своего происхождения.

— Да? — с вызовом воскликнул хоббит. — А если бы тебе сказали, что ты произошёл от кролика, как бы ты к этому отнёсся?

— Мне было бы всё равно, — улыбнулся мастер. — Главное то, кем ты являешься сейчас, а не кем были твои предки.

— Да? — засиял Аббон. — Ну ладно. А что было дальше?

— Дальше всё. Это конец истории.

— Хорошо, — кивнул хоббит, — а где мы сейчас и куда идём?

— Так, — прокашлялся Диво, — по порядку. Зал Жизни — это нечто вроде храма. Так что мы сейчас в храме Хозяев. Тут они молились, понимаешь? А сейчас здесь обитают их духи.

— Духи? — тут же вжал голову в плечи хоббит.

— Да, духи, — кивнул мастер, — но их не стоит бояться — они добрые. Понимаешь, они наставники чародеев.

— А мы куда идём?

— К моему наставнику, Великому Доре.

— А зачем?

— Чтобы я передал тебе свои силы и знания. Это можно делать только в присутствии наставника.

— И что, — удивился хоббит, — на этом моё учение закончится?

— Да, — кивнул чародей, — ты станешь полноправным чародеем. Если, конечно, наставник не будет против. Пойдём. Мы потеряли много времени.

Сказав это, чародей поднялся с пола.

— Постой! — хоббит схватил Диво за рукав. — Отец мне всегда говорил, что просто так ничего не даётся. Какая цена того, что я стану чародеем?

— Через пятьсот лет, когда вновь откроются Ворота, ты придёшь сюда с учеником и передашь ему всё, что знаешь и чем владеешь. А потом отдашь Хозяевам тело и душу. Что с ними произойдёт потом, я не знаю. Никто не знает. Но такова цена.

— Они убьют меня? — с ужасом воскликнул Аббон. — И отберут тело и душу?

Диво вздохнул:

— Они не убьют тебя. А заберут в другой мир. Наверное. Понимаешь, это как плата тебе за верную службу. Кроме того, даже если бы они тебя потом и убили, разве не стоят того способности чародея и пятьсот лет жизни? А отнекиваться тебе уже поздно — мы заключили договор. Да и не выберешься ты отсюда, не став чародеем.

— Что ж, — на удивление спокойно произнёс Аббон, — раз выхода больше нет… Ты был нечестен со мной, всего не рассказывал, но твои тело и душу заберут Хозяева. Так тому и быть. Кстати, а где остальные чародеи? Я так понял, что Ворота открываются всем волшебникам.

— У каждого чародея свой путь и свой наставник. Все они здесь, в этих пещерах, но мы не увидим ни их, ни учеников. Пойдём… Да, и ещё — дай мне руку.

Аббон послушно дал левую ладонь чародею. Тот к ней прикоснулся и, закрыв глаза, что-то прошептал. И вновь, как и тогда, у входа в Зал Жизни, по руке Аббона от кисти до плеча пробежал лёгкий озноб.

И странные вещи начали происходить с хоббитом. Всё стало казаться нереальным, словно сон. Аббон пытался прогнать это ощущение, но у него не получалось. Туман застилал глаза. И сквозь этот туман он вдруг увидел, что по-прежнему идёт по Залу Жизни среди мертвенно бледных колонн. А рядом увидел идущего хоббита, очень похожего на себя. Этот хоббит казался таким маленьким, словно Аббон был ростом с чародея.

Вдруг он понял, что действительно стал человеком. Более того, не просто человеком, а мастером Диво. Тогда сам мастер Диво стал хоббитом Аббоном? Не может быть!

Хоббит вдруг повернул голову, и Аббон узнал в нём себя.

— Что? — спросил вдруг лжехоббит Диво. — Каково тебе быть чародеем? Правда не совсем настоящим, но всё же?

Аббон ответить не мог — язык не слушался.

— Конечно, — словно прочитав его мысли, продолжал Диво, — ты не можешь ничего говорить, потому что будешь говорить только то, что захочу я. Ты же не думал, что я действительно отдамся в руки этим призракам? Нет, я отдам им тебя, в своём облике. А сам благополучно уйду — в твоём облике. Жизнь — сложная штука, друг Аббон, и нужно уметь жить. Понимаешь? Уметь жить, чтобы выжить.

Аббон хотел сказать, что у Диво не получится обмануть столь могущественных существ, как Хозяева, тем более призраков, но у него опять ничего не получилось. Однако Диво словно бы вновь услышал невысказанную речь.

— Я смогу их обмануть, дружище. Смогу. Они не столь могущественны, как раньше. Более того, они совсем не могущественны. Мы, чародеи, сильнее. Знаешь, я бы и рад не приходить сюда вовсе и не впутывать тебя в эту историю, малыш. Но тогда, пятьсот лет назад, я давал клятву наставнику Доре, что вернусь и отдам себя в руки Хозяев. И нарушив эту клятву, я бы погубил себя. Ты ведь знаешь, у нас, чародеев, так принято. Нарушил клятву — развоплотился. Ты вроде и не хочешь этого делать, но что-то толкает тебя на самоубийство. Такие дела. А ты поможешь мне исполнить мою клятву и уйти отсюда целым и невредимым. Да, кстати, мы пришли. Здесь моё место.

Лжехоббит Диво вдруг остановился и посмотрел на Аббона, а тот вдруг начал говорить. Он пытался остановить свою речь, но волшебство мастера было сильно.

— Великий Доре, — услышал Аббон голос чародея, — я пришёл, чтобы исполнить клятву и передать всё, чем владею, достойному преемнику своему.

На мгновение стало темно. Потом свет появился вновь, но бесконечная колоннада исчезла. Путники теперь стояли посреди небольшого круглого зала, в самом центре. И вот тут-то Аббон наконец восхитился. На стенах он увидел великолепные барельефы, на потолке — чудесные, невиданные росписи, а на полу — прекрасную мозаику. Аббон попытался подыскать слова, чтобы потом, если он каким-то чудом выберется из этой истории живым, кому-нибудь рассказать об увиденном, но не нашёл. То, что он видел, было неописуемо.

Вдруг часть пола перед путниками приподнялась, и на новоявленной кафедре появилась гигантская фигура Великого Доре. И Аббон вновь не смог найти слов, чтобы описать это существо. Одно он понял — Хозяева были совершенны. Служение таким существам, безусловно, должно быть наивысшим счастьем. Как можно предать их, Аббон не понимал.

А ещё он понял, что за мертвецы лежали в тех каменных саркофагах. Наверное, Зал Смерти — усыпальница Хозяев.

Великий Доре смерил путников взглядом, и взор его остановился на человеке.

— Это и есть твой избранник, чародей Диво? — загрохотали под сводами слова Хозяина.

— Да, о Великий, — вновь чужим голосом заговорил Аббон.

Хозяин улыбнулся:

— Интересно… — Он неотрывно смотрел на лжехоббита. А затем вдруг повысил тон: — Интересно, что ты попытался обмануть меня, Диво! У тебя, наверное, ум за разум зашёл, если ты решился на подобное. Обойти клятву невозможно. Как и невозможно обмануть нас.

Аббон, сидящий в теле чародея, ликовал. После того, как он увидел наставника Доре, он верил в то, что коварство Диво будет раскрыто. И не ошибся.

Вдруг лжехоббит хлопнул в ладоши, и Аббон очутился на полу. Рядом он увидел стоящего чародея — в истинном облике.

— Что, друг Аббон? — грустно улыбнулся он. — Наша маленькая хитрость не удалась.

— Хватит, Диво, — грозно сказал Великий Доре, — исполни клятву!

— Хорошо, Доре! — рявкнул Диво. — Я исполню клятву.

С этими словами он вдруг отвёл правую руку за спину и прыгнул на Хозяина. В следующий момент в наставника Доре вонзилось огненное копьё…

* * *

Аббон стоял у Ворот. Точнее, Ворота здесь были, когда они с мастером Диво входили в подземелье. Но теперь это была всего лишь скала. Хоббит не понимал, как он здесь очутился. Он помнил только безумный поступок чародея и страшный оглушающий грохот. Потом удивительный зал, в котором он видел Хозяина, начал рушиться.

Очнулся он здесь. Даже не очнулся, а проснулся. Будто и не было ничего. Будто это всё был сон.

Да, наверное не было безумной прогулки по волшебным подземельям, не было никаких Хозяев, не было мастера Диво.

Аббон с грустью вспомнил чародея. Ему было жаль мастера. Ведь волшебник хотел одного — продолжать жить…

— И выжил, — сказал за спиной до боли знакомый голос.

Аббон обернулся. Перед ним стоял мастер Диво. Такой же, как всегда: высокий и красивый, в своём неизменном чёрном плаще.

— Я рискнул, — вновь сказал чародей, — и победил. Помнишь, я ведь говорил, что Хозяева утратили могущество? Оно осталось там, в Зале Смерти, в саркофагах. Лишь память о былом заставляет чародеев подчиняться духам Хозяев. А я пошёл против их воли и, несмотря на то, что нарушил клятву, остался жив. И даже сохранил способности чародея. Правда, я теперь не так силён, как раньше, но это стоило того. И я благодарен тебе, мой друг Аббон. Ведь без тебя я не справился бы — ты провёл меня к наставнику, благодаря тебе я оказался так близок к нему. Прости, что я хотел погубить тебя.

С этими словами чародей подошёл к хоббиту, встал на одно колено и склонил голову. Прошло немало времени, прежде чем хоббит сказал:

— Я прощаю тебя, чародей Диво. Но чем ты отплатишь мне за обиду?

Мастер поднял взгляд и улыбнулся.

— Я научу тебя всему, что знаю, — сказал он. — Это будет не так легко, как могло бы произойти там, в подземелье. Но ты станешь чародеем. Нужно уметь жить. И я научу тебя этому.

Небо, я твой

Не становись у Смерти на дороге, не надо — она сама тебя найдёт. Не играй с ней…

Она с тобой сама поиграет.

Поиграет так, как то делает всегда. Поиграет так, как собралась поиграть этой ночью. Ей осталось лишь найти игрушку. Сильную, живую, полную радости и стремлений игрушку — человека. Человека, не готового к игре.

Впрочем, не обязательно это должен быть человек. Не обязательно человек в полной мере…

Странная какая-то ночь сегодня, непонятная… голодная… Стоп, почему голодная? Что это мне в голову взбрело? Обыкновенная ночь, красивая, — ночь такая, какой она и приходит всегда к нам, в Долину.

Звёздная ночь… Люблю звёзды, люблю смотреть на них, люблю смотреть на Луну, люблю разговаривать с небом. Небо — отличный собеседник: всегда выслушает, всегда посочувствует тебе, всегда с тобой порадуется, всегда даст совет. Молчаливый совет, беззвучный, но обязательно дельный.

Вот и сейчас оно неслышно смеётся вместе со мной, а я смеюсь вместе с ним и понимаю, что и ему, небу, и мне — сейчас хорошо.

Мне всегда хорошо здесь, на Холме. Только здесь можно по-настоящему ощутить красоту мира, в котором живёшь, только здесь понимаешь, что жить стоит…

Я смотрю на север и вижу далёкий, подёрнутый тёмной пеленой и почти растворившийся в ночном небе горный хребет; смотрю на восток и вижу бескрайнюю величественную равнину, освещённую призрачным, волшебным лунным светом и оттого кажущуюся нереальной, но ещё более живой; смотрю на юг и вижу недалёкую кромку темнеющего леса и сливающиеся в невообразимый океан волны древесных крон, уходящие за горизонт; я смотрю на запад и вижу манящие, тёплые, греющие не тело, но душу, огоньки деревни. Там стоят уютные бревенчатые домики, которые я рассмотреть сейчас не могу, но знаю, какие они, потому что это моя деревня. Я живу в одном из этих домиков. Днём живу…

Дольше всего я смотрю на запад. Затем медленно перевожу взгляд на Луну, сегодня снова — снова и наконец-то — полную, сбрасываю одежду и опускаюсь на четыре лапы. Затем не спеша, давая им хорошенько размяться, вспомнить себя, разворачиваю крылья, делаю два пробных взмаха; повожу из стороны в сторону чешуйчатым остроконечным хвостом.

Отталкиваюсь от земли и взмываю…

Небо, я твой…

Смерть остановилась, прислушалась. Затем, словно матёрая волчица, вышедшая на охоту, повела носом из стороны в сторону, безошибочно выбрала направление и вновь тихо заскользила по тёмному лесу.

Добыча близко…

Смерть уже отчётливо слышала её: слышала взмахи могучих крыльев, рассекающих воздух, слышала протяжный радостный рык, воздающий хвалу небу и горящим на этом небе звёздам; рык, воспевающий Царицу-Луну, что величаво восседает на своём бриллиантовом троне…

Это был ликующий рык, и весь мир, живущий в столь поздний час, отзывался на зов…

Смерть улыбнулась. В этом зове она услышала призыв и для себя. Однако для неё он звучал по-иному. Совсем по-иному…

Странно — в эти мгновения: когда ветер свистит в ушах, когда стрелою вспарываю горящую золотом — от пронзающего её лунного света — завесу одиноких, пугливых барашков-облаков, а где-то далеко-далеко внизу проносятся погружённые в мирный сон земли, — мне почему-то всегда хочется высунуть язык изо рта. Не от жажды, а просто — от удовлетворения. Вот так вот взять и свесить его набок, как делают собаки. Но почему-то я всегда сдерживаюсь… Не знаю, может стыд берёт своё — не хочется уподобляться глупому животному…

Эх, никто меня не поймёт, — никто из ныне живущих. Давно минули времена, когда были те, кто меня понимал, те, кого понимал я. Их имена теперь только в моей памяти, и в ничьей больше; их воспоминания, их жизнь стали моими жизнью и воспоминаниями, а их мечты — стали моими мечтами.

Я — последний…

…Я вижу большое светлое пятно посреди бесконечного моря лесов и начинаю снижаться. Жадно глотаю встречные потоки прохладного воздуха и с удовольствием выдыхаю через ноздри маленькие язычки пламени. Мне это почему-то всегда очень нравится… Затем делаю ещё пару кругов над большой поляной, что, словно огромная проплешина, сияет своей “безволосой” поверхностью посреди густых, дремучих зарослей и разросшихся древесных великанов. Приземляюсь в центр её.

Медленно иду по поляне, подхожу к тёмной лесной стене и под небольшим кустом “волчьей ягоды” нахожу грубые холщовые штаны и сорочку. Обращаюсь в человека и одеваюсь. Возвращаюсь в центр поляны, сажусь на траву и жду…

Ожидание длится слишком долго, но я не волнуюсь — так бывает… иногда. Наоборот, мне даже это чем-то нравится — я успеваю о многом подумать.

Сегодня я думаю о том, что не совсем прав, полагая, что меня никто не понимает. Такой человек есть. Пусть всего лишь человек, но он меня понимает…

Она меня понимает…

А я её люблю. И этого уже достаточно для того, чтобы забыть, кто я такой и кто такая она. Главное, кем мы являемся, когда вместе… Но…

Что это?.. Кажется, я слышу шаги…

Наконец-то…

Смерть осторожно отогнула упругие ветви и посмотрела на людей…

На поляне, обнявшись, стояли парень и девушка. Они о чём-то тихо-тихо разговаривали. Но чаще целовались. Долго так, страстно, полностью отдавая себя во власть сладостного вихря желания… Хотя нет — не полностью. Смерть ясно видела, как парню хотелось сорвать со своей возлюбленной её тоненькое шёлковое платьице, как пылал этот огонь в его глазах. Но, хотя было ясно, что девушка не станет противиться, ибо это и её желание, парень сдерживал себя…

Смерть нахмурилась: она ждала не этого — не парочки влюблённых. Ей виделось нечто большее. Гораздо большее…

Смерть вновь внимательно всмотрелась в девушку: ничего особенного, самая обыкновенная — и внутренне (лишена магического Дара), и внешне: заурядное личико, миленькое, конечно, но не более, хотя стройна и грациозна, словно принцесса какая-нибудь. Нет, не к ней Смерть шла — её нить жизни ещё не скоро прервётся…

Теперь Смерть всмотрелась в парня. Вроде бы тоже ничего особенного, но… что это? Неужели!?

Вот оно!!!

Парень, оказывается, не простой. Теперь Смерть видела и это. Он сейчас сдерживал себя не в желании, а яростно боролся сам с собой — боролся с тем, кто живёт в нём. Боролся со зверем. Да, зверем благородным, зверем красивым, зверем разумным… Пусть даже Зверем с большой буквы…

Пусть даже последним Зверем…

Но всё-таки зверем…

Смерть грустно покачала головой. Она решила, что не будет сегодня играть. Сегодня она поможет. Поможет этим двоим. Это необходимо.

Потому что эта любовь — несчастливая. Это любовь без судьбы — мёртвая любовь. И чем раньше ей придёт конец, тем будет лучше. Для обоих влюблённых.

Смерть вышла из своего укрытия…

Ах, если бы кто знал, как мне трудно. Мне ещё никогда не было так трудно. Я держусь из последних сил: держусь, не давая волю моему второму Я; держусь, проклиная себя в том, что не рождён человеком и благодаря судьбу за то, что способен им становиться.

Ибо мне никогда не было так хорошо. Да, мы просто целуемся, но это не обычные поцелуи — мы целуемся так, словно делаем это последний раз в жизни. Конечно, смешно это говорить мне, живущему века, но всё же создаётся именно такое ощущение…

Я понимаю, что ещё немного, и я не выдержу…

И любимая, словно прочитав мои мысли, отстраняется. Я мысленно благодарю и её, и Судьбу за это…

Смотрю в глаза возлюбленной и с удивлением понимаю, что она плачет.

— Что такое, Звёздочка моя? — улыбаясь, спрашиваю я.

Она опускает взгляд и, по-видимому не в силах сдержать слёзы, прижимается к моей груди. Я беру её за плечи и нежно отстраняю от себя, вновь заглядываю в глаза и спрашиваю:

— Что случилось?..

Она наконец немного успокаивается и произносит:

— Нам нельзя больше видеться…

Я не понимаю до конца смысла сказанного и, всё ещё нежно, утешающее улыбаясь, спрашиваю: “Почему?” — как тут же замечаю за её спиной, в зарослях какое-то движение.

Ещё мгновение, и на поляну выходит…

Мне кажется, я знаю эту ночную гостью, но боюсь себе в этом признаться. Мне удаётся прошептать только одно слово: “Нет…”

Моя любимая смотрит на меня и оборачивается вслед моему взгляду. Видя, кто к нам пожаловал, она почему-то кричит: “Теодор, нет!!!”

Я ещё успеваю подумать, что имя это для Смерти немного странноватое, как вдруг ощущаю острую боль в правом боку. Боль эта так неожиданна и нелепа, что я даже не двигаюсь с места — по-прежнему стою, в недоумении уставившись на вонзившуюся в меня стрелу. Ещё миг я наблюдаю за тем, как по рубашке расползается тёмное бесформенное пятно и, всё ещё ничего не понимая, бросаю тело в сторону, спасаясь от второй стрелы, пронесшейся у моего правого плеча.

Кричу: “Звёздочка, ложись!..” Но она меня не слушает — стоит на месте, обхватив голову руками и тоже кричит: “Странник, лети! Лети-и-и!.. Не бойся за меня — это за тобой… Лети же…”

“— …Как тебя зовут?
— Разве это имеет значение?
— Ну, должна же я тебя как-то называть?..
— Зови меня Странником. Небесным Странником…”

…Хорошая мысль — полететь, думаю я. Странно — ещё совсем недавно не знал, как удержаться в человеческом облике, а теперь, — теперь у меня нет сил вернуть свой, истинный облик… Неужели так и умру?.. Человеком…

Пока я думаю, в меня успевает вонзиться ещё две стрелы, причём с разных сторон: одна в бедро, другая в поясницу, — кто сказал, что у Смерти может быть только одно орудие убийства?..

Словно в подтверждение моих мыслей, ещё одна стрела вонзается мне в грудь.

Я падаю…

“— Ну что ж, Странник, а меня зови Звёздочкой.
— Звёздочкой?.. Что ж ты не в небе, Звёздочка? Зачем ты здесь?..
— Наверное затем же, что и ты, Небесный Странник?..”

Я ещё что-то слышу: какие-то крики, окружающий меня топот крепких кованных сапог; слышу где-то совсем рядом голос рыдающей Звёздочки, которую наверное кто-то держит, потому что она кричит, чтобы её отпустили; а ещё она проклинает какого-то Теодора и говорит, что больше он ей не брат, а Теодор бубнит что-то невразумительное и по этому тону можно понять, что он виновато разводит руками: мол, кто ж знал, что Фимке-лесорубу спьяну тогда дракон померещился, а мы и поверили, тем более, что и Радик-мельник вчера его вроде в небе видел — видел, как спускался, как в человека обращался, а кому ж дракона не хочется убить — он же ж, гад, кучу народу может пережрать, скота всякого, вот и убили, а тут лежит — человек человеком…

Больше я ничего не слышу — чувствую… чувствую, что вновь становлюсь собой — обретаю себя… Последний подарок Судьбы… Спасибо ей за это… Представляю, как сейчас прыгает от радости Теодор…

…Смотрю на небо — оно по-прежнему смеётся. Вот только со мною или надо мной?..

Неважно. Все равно…

Всё равно, небо — я твой. Жаль только, что ты не моё…

30.05.2003 — 11.06.2003

Спасение

…вы будете, как боги, знающие добро и зло.
Ветхий Завет, Бытие, гл. 3, ст. 5.

Сэди бежал. Воздух, который он захлёбываясь глотал, рвал ему лёгкие; окоченевшие ноги с трудом несли непослушное тело. День и ночь. Эта ночь… Сколько он ещё протянет? Сколько времени пройдёт, прежде чем он, обессиленный, рухнет на землю и станет добычей убийц? Сколько времени пройдёт?..

Под ногу подвернулся какой-то злобный древесный корень, и Сэди не удержал равновесие — постыдно растянулся на влажной земле тропических джунглей…

“Всё. Это конец! — мелькнула мысль. И ещё одна. — А как это — умирать?..” Наверное, именно это — осознание того, что умирать — это всё-таки страшно… страшно и больно, бросило его измученное тело вперёд — к спасению, а точнее — к надежде на спасение. Именно эта мысль влила в него ещё одну каплю силы, которую он тут же использовал — сорвал с шеи медный кулон, висевший на серебряной цепочке и, прошептав заклинание, бросил за спину — её тут же обдало горячим обжигающим ветром.

Полыхнула ночь, на миг озарилась огненным светом… Волшебство отозвалось пронизывающей болью в висках, судорога на миг овладела телом — Сэди вновь упал. Но в этот раз ему не понадобилось заставлять себя, в этот раз он уже был уверен — надежда есть. Спасение… оно здесь, рядом.

Сначала он пополз, но затем, презрев бессилие, с криком отчаяния и… всё-таки торжества — поднялся. “Ничего, — думал Сэди, — мы ещё поборемся… Ну… наконец-то…”

Он вывалился на пустынный песчаный берег. Напротив серебрилась лунная дорожка, над ней во всю свою неистовую силу блестела её родительница.

— Здравствуй, Сестра, — поклонился ей Сэди. — Поможешь мне?

— Помогу, — сам же за неё и ответил.

— Спасибо…

Сэди торопливо огляделся, сориентировался, повернул направо и побрёл по берегу, вдоль нависающей стены джунглей. Он уже почти не сомневался, что спасся. Луна в нужной фазе, Зерно Гнева брошено — наверняка многие преследователи погибли. А если и не погибли, то вряд ли способны хоть к какому-то передвижению.

При этой мысли Сэди хищно оскалился… Не ухмыльнулся, а именно оскалился. Гнев, как и недавний страх, всё ещё не до конца утихли в нём.

Теперь бы только добраться до Святилища. Сэди чувствовал, что оно уже совсем близко.

Ноги, проклятые ноги не хотели идти. Мозолей же на них, мозолей… Страшно подумать. Хваленые-перехваленные заморские сапоги разлезлись в первые же три часа непрерывного бега. Сейчас в каждый сапог набилось по доброй пригоршне песка, а это совсем уж не благоприятствовало удобному передвижению.

Несколько раз Сэди падал, полз и поднимался, несколько раз отплёвывался песком, настырно забивавшем при каждом падении не закрывающийся рот. В конце концов он пошёл по самому краю берега, там, где тихие волны сглаживали песок. Так было легче…

Сэди познал вечность, ибо шёл он по берегу не меньше, а когда увидел то, к чему так спешил, чуть было не расплакался от радости. В каких-то сорока футах от берега находился небольшой каменный островок, на котором стоял высокий чёрный столб. Настолько он был невзрачен и неправилен, что у любого, впервые сюда пришедшего, сразу же возникали справедливые подозрения: “Это и есть Святилище Ночи? Великий Лунный Обелиск?..”

— Да, это он, — благоговейно ответил бы тогда Сэди. — Это он, — повторил бы он вновь.

От берега к острову вёл древний, не внушающий доверия, деревянный мост, но Сэди сейчас думал об этом меньше всего. Сейчас он видел лишь одно — спасение. Нетерпеливо его заплетающиеся ноги ступили на прогнившие, уже даже забывшие, как надо правильно скрипеть, доски. Звук шагов заглушался тихим шёпотом прибоя. Ночь расступалась перед одинокой человеческой фигурой, щедро поливаемой ярким светом Луны.

Едва ступив на камень, Сэди грузно опустился на колени и упёрся лбом в твёрдую поверхность, тихо прошептал Слова Поклонения и, с трудом, поднялся.

“Это он, — повторял про себя Сэди, — неизменный, постоянный во всех мирах, — нужно лишь уметь найти его, уметь видеть его, а самое главное — уметь им воспользоваться, — и тогда в твоих руках не только спасение от шайки наёмных убийц, тогда…

…Тогда в твоих руках ВСЁ”.

Только теперь он позволил себе оглянуться назад. И, конечно, ничего не увидел. Он знал, что Зерно Гнева если и не убьёт, то задержит преследователей, — он знал, что оно даст ростки для него. Он знал. И то, что ему вскоре придётся пожертвовать изрядным количеством крови, он тоже знал. Он всё знал… кроме одного. Сможет ли он свершить задуманное? Когда Сэди шёл сюда, сомнений не было… почему-то, но теперь… Только теперь он осознал, за что решил взяться. Ведь этого ещё никто никогда не делал. Никто, кроме того, кто СОЗДАЛ ЭТОТ МИР, кто создал существующую Вселенную.

Сэди глубоко вздохнул. А ведь, если ничего не выйдет, он умрёт, и не просто умрёт — его дух навсегда исчезнет. Всё будет так, словно бы и не было никогда такого понятия как “дух Сэди”, не было человека с таким именем, он никогда не рождался, никогда и не родится. Его просто НЕ БУДЕТ. Страшно ли это? “Да”, — говорил себе Сэди, но понять почему — не мог. Может быть потому, что это тоже своеобразная смерть, а смерти Сэди очень боялся. Очень.

Ну ладно. Пора.

Сэди стал так, чтобы Луну он видел прямо над обелиском, и поднял вверх руки с опущенными вниз кистями. Тогда он заговорил. Сначала слова ему давались с трудом — древний язык редко кому подчинялся, а если и подчинялся, то нехотя. Однако, постепенно говор Сэди приобретал правильные интонации, произношение улучшалось и он уже не перескакивал с слова на слово, словно с кочки на кочку, а перекатывался с волны на волну… с волны на волну… С течением заклинаний руки Сэди начали медленно опускаться вниз, разводиться в стороны, ладони развернулись вверх, к звёздам, затем в стороны и снова вверх…

И вот уж изломанная ветвь молнии сверкнула на абсолютно чистом звёздном небе, озарив неестественным светом тёмную, спокойную гладь воды до самого горизонта. И новая молния неистово вспыхнула, чтобы в следующее мгновение бесславно, но выполнив свой долг — открыв для Сэди ещё один источник Силы — погибнуть.

И, наконец, мучительно, яростно разрывая грани реальности, родилась третья молния, зловеще разбросала по небу ненасытные, ломанные щупальца, впиваясь ими в скользящие сквозь Вселенную, даже самые маленькие, ручейки, несущие в себе Силу. Одно из щупалец протянулось к маленькому каменному островку, радостно ударило в чёрный Обелиск и перебросилось на Сэди, заставив того забиться в жестоких судорожных схватках — горячие, обжигающие искры окутали его с головы до ног, одежда в некоторых местах начала тлеть. Ещё одно щупальце тем временем ринулось к Луне, голодно в неё впилось, в один миг вобрав в себя весь свет, что дарила та земле… Страшно представить, что бы было, если бы какой-нибудь безумец попытался воспользоваться Силой солнечного света. Не отражённого от Луны, а прямого. Не нашлось бы никого, кто смог бы удержать эту мощь. Такой человек и Мир, его родивший, неизбежно должны были погибнуть…

…В один миг всё прекратилось. Всё стало так, как раньше. Словно ничего не было. Сэди понял, что его задумка с треском провалилась, все усилия были напрасными. Он стоял, согнувшийся, обессиленный, глаза предательски защипало.

Но стоило ему опустить руки и бессильно опуститься на колени, как вдруг, прорывая всяческие препоны и запреты Вселенной, разрывая плоть множеств миров, прокладывая себе дорогу в невообразимой круговерти измерений, до него донеслись страшные последствия его колдовства. Ведь даже ребёнку известно, что не бывает молнии без грома…

Страшный всепоглощающий грохот швырнул Сэди к самому краю островка. Он закрыл уши ладонями — бесполезно, этот шум не заглушить ничем. Ибо его породила не Природа. Это был плач самой Вселенной, стон, вызванный дерзким колдовством Сэди. Всё было в нём: и страдание, и скорбь, и гнев. Вся сила Грома обрушилась на маленького, беспомощного человечка…

Беспомощного ли?..

Но это был только первый удар…

…Тишина. Как же она хороша! Как прекрасна! Целую вечность бы её слушать. Целую вечность… Даже мягкого шёпота волн не слыхать.

Это хорошо…

Сэди открыл глаза. Его окутывала тьма. Мир, наверное, тоже померк, умер вместе со страшным Громом… Тьма над ним, тьма под ним, тьма вокруг. Смерть?.. Неужели ты такая?..

Но… что это? Под ногами Сэди что-то заблестело — словно маленькая светящаяся песчинка. Вон и ещё одна, и ещё… Казалось, Мир встал с ног на голову, подложив ночное небо, словно ковёр, человеку под ноги. Вот только земли человек над собой не видел. Лишь странный серебристый, переливающийся песок под ногами, тропкой уходящий вдаль — в бесконечность. Не может быть? Получилось. Это же…

Сэди засмеялся. Он видел перед собой Дорогу — Звёздную Дорогу, на которой было написано его имя, на которой была написана его судьба… И вот он уже ступает по ней, вновь совершая магические пасы руками и произнося необходимые слова заклинаний, ступает и смеётся. У него получилось. Теперь будет легче… Должно быть легче. Только бы не ошибиться.

Он шёл по Звёздному Пути и не на миг не прекращал говорить, помогая заклинаниям жестами рук. Он понимал, что, по сути, только эти слова и были важны, жесты — лишь для корректировки сил и энергий — теперь их было вдосталь, — скользящих в Великом Аэре. Если ты опытный маг — тебе ни к чему глупые взмахивания рук, достаточно только умственного напряжения. Сэди был опытен, но он боялся совершить малейшую ошибку — тогда ничего не повернёшь, тогда КОНЕЦ.

Сэди стал на колени, сжал ладони в кулаки, сложил руки крестом на груди и, вдохнув Звёздную Пыль, поднятую с Дороги его Шагами, молча, резко рванул руками в стороны, словно разрывая невидимые путы. И что-то отозвалось. Что-то поддалось — какая-то незримая, неосязаемая нить дрогнула в ответ на его действия. Сэди улыбнулся, затем поднялся, сделал ещё несколько шагов по Звёздной Дороге, снова встал на колени и вновь рванул невидимые путы. И вновь — та же реакция, но только более сильная. Словно бы некоторые волокна нити не выдержали — лопнули с вполне человеческим криком боли и ярости, оборванные концы стегнули по обнажённой сейчас, незащищённой душе человека. Душа закричала. Но человек выдержал. Подавил в себе крик и всё повторил снова. Рванул и… нечеловеческим усилием удержал рваные, требующие отмщения концы нити, что окутывала некогда его душу, удерживала на привязи, прикреплённой к родному Миру. Теперь Сэди ничто не могло остановить. С отвращением он разжал пальцы, выпустил беспомощные, уже мёртвые обрывки. Глубоко вздохнул и заговорил…

Вновь бурлящей рекой из него полились слова, — слова, которые он учил с детства, с тех пор, как стащил из забытого тайника в кабинете деда старый фолиант под названием “Рукопись Творящей Ночи”. Именно тогда определилась, была решена его судьба…

…Что-то пошло не так. Пространство вдруг заполыхало яркими, слепящими разноцветными огнями, а в следующий миг всё погасло. Давящая пустота тьмы и ничего больше. Сэди даже замолк в страхе на мгновение, но затем вновь, дрожащим голосом, заговорил, и вновь совершал магические пасы руками, и вновь говорил, и вновь нелепо взмахивал руками…

И вскоре Сэди снова увидел, как проявляются под ногами погасшие было огоньки. Он вздохнул с облегчением…

Сэди не знал, сколько времени прошло с тех пор, как ему были открыты Врата и он ступил на Дорогу, — наверное, не один час. Он долго произносил заклинания, очень долго. Но гораздо дольше он их учил. Почему-то сейчас, когда он прервался на мгновение, чтобы перевести дух — теперь это можно было себе позволить — ему вспомнилось, как он это делал: долгими бессонными ночами, под одеялом, в дрожащем свете магической лампадки — очень слабой, чтобы дед вдруг не заподозрил неладное. Конечно, он остро чувствовал любое волшебство — даже самое малейшее, но мало ли, что там непутёвый внук мог себе наколдовать — очередной красочный сон? И скорее всего эротический. Знаем мы эту молодёжь…

Не было и единой возможности воспользоваться магией и просто-напросто вогнать в себя все, необходимые для ритуала, знания. И даже не потому, что дед мог заметить столь сильную волшбу. А потому, что просто не получалось. На книге была наложена странная печать — не в пример сильней той, которой дед запечатал свой тайничок (ох, если бы он узнал, что его вскрыли, — если бы он узнал, каких высот достиг его внук?..). Всё приходилось делать своими силами. А сил, этих самых сил у Сэди осталось ой как мало… Но закончить он обязан. Иначе — небытие…

И он продолжил. Немного осталось, только бы сил ещё поднабраться… А может взять, зачерпнуть пригоршню этого песка и… Нет, нельзя злоупотреблять подвластной тебе мощью. Иначе всё может кончиться весьма плачевно. И не только для Сэди. Для всего Сущего. Такую мощь не удержать. Даже теперь. Ведь это даже не одна звезда, а сотни…

…Ритуал подходил к концу — теперь Сэди предстояло пожертвовать кровью…

И вот в этот момент — завершающий момент, он вдруг почему-то остановился и подумал: “Неужели всё так просто? Неужели любой мог сюда прийти и совершить этот ритуал?.. Наверное. Иначе бы дед, Великий Маг Тысячелетий, не забыл нарочито о существовании “Рукописи”. Не забыл бы… Слишком много охотников за всемогуществом объявилось бы тогда. Слишком многим хочется стать богами. Как и мне. Дорога открыта любому, — любому, кто владеет достаточными знаниями, чтобы найти и пройти Врата, у которых она берёт своё начало. Врата, которые я прошёл. Надо же — всё было хорошо. Книга всеми считалась затерянной в водовороте времени, пока… пока не появились эти выродки-наёмники во главе с их ублюдком-предводителем, всё было хорошо…”

Сэди вынул из ножен на поясе нож и хотел уже было резануть себя по запястью, как вдруг что-то изменилось. Снова. Дорога под ногами стала быстро, необратимо исчезать. Сэди не знал, что происходит, но понимал, что угроза шла оттуда, откуда он пришёл. Что-то странное творилось за спиной. Он обернулся. Там, вдали, над гаснущим серым отражением Пути, горело какое-то кроваво-алое зарево, словно закат на чёрном, мёртвом небе. И это непонятное огненное мерцание приближалось. Гигантской волной неслось оно на Сэди. Но он только растерянно смотрел на неё, не понимая, что это, откуда взялось и, самое главное, чего от этого можно ждать…

А в следующий миг волна накрыла его…

…Адская боль вырвала его разум из забытья, — боль, заставившая Сэди судорожно выгнуться назад. “Боже, откуда?..” Когда Сэди наконец обрёл способность видеть, он увидел звёздное небо — обычное, земное, Луну, градусов на сорок сдвинувшуюся вправо, неудержимо клонившуюся к закату; он увидел Лунный Обелиск, а затем опустил взгляд вниз — к источнику боли…

Создатель Всемогущий!!!

Из его груди торчало густо залитое кровью остриё меча. Ещё миг, и оно резко дёрнулось, втянувшись в тело. Сэди почувствовал, как клинок вышел из спины. Едва это произошло, его ноги подкосились, он упал на колени. Левой рукой он опёрся о мёртвую каменную поверхность, правой зажимал извергающую потоки горячей крови рану. Сил не осталось. Сэди завалился на бок, и только теперь смог рассмотреть своего убийцу. Ссутулившись, над ним стоял высокий крепкий человек… Вот только на ногах он еле держался. Его голову покрывала густая, но абсолютно белая шевелюра. Человек дышал тяжело и часто, с хрипотцой и присвистом. Остриё окровавленного длинного меча упиралось в камень. Некогда великолепный кожаный походный костюм обгорелыми, оплавленными лоскутами и лохмотьями облепил незнакомца. Он чуть повернул голову, и Сэди ужаснулся — в свете Луны стало видно, что у человека нет половины лица, как и волос — на виске и дальше, ближе к затылку; кожа подобно его одежде обрывками свисала с оголённого черепа. Пахло горелым мясом…

Сэди зашёлся болезненным кашлем, выплёвывая сгустки крови.

— Что пугаешься? — Хрипло и очень тихо произнёс человек. — Это всё твоё Зерно. Ты что же, не знал, как оно действует?

Сэди не ответил. Вместо этого он выплюнул очередную порцию крови. Вокруг места, где он лежал, медленно расползалась густая черная лужа.

— Где фолиант? — Спросил человек.

Только теперь Сэди смог его узнать.

— Машад?.. — Одними губами прошептал он, про себя проклиная несправедливую Судьбу, позволившую злейшему и наистрашнейшему врагу добраться до него. Но он один… И в таком ужасном состоянии… Зерно не подвело.

— А то кто? — Зло фыркнул человек. — Где фолиант, сучья твоя морда?

— Тебе… этого… никогда не… уз… узнать, — выдавливая слова вперемешку с кровавыми пузырями, вырывающимися из гортани, сказал Сэди.

— Я тебя прикончу! — Прорычал Машад.

— Ты… уже… — Сэди вновь зашёлся в болезненном приступе кашля — жизнь медленно, но верно покидала его. Но странно — он почему-то не боялся…

Машад вдруг в неожиданном порыве отчаяния и гнева закричал, задрав голову верх и расставив в стороны сведённые судорогой окровавленные руки. Затем вновь твёрдо взглянул на Сэди. Сказал:

— Ты скажешь мне заклинания, расскажешь весь ритуал. Сейчас.

— Нет. — Быстро ответил Сэди.

— Нет?.. Нет?! Да, чёрт возьми! Да! Иначе ты узнаешь, как это — умирать под пытками. Я буду резать тебя кусочек за кусочком — за каждого моего человека, что погиб от Зерна. Ясно?

Сэди попытался вздохнуть — из его раны на груди, через дыру в тонкой шёлковой рубахе, пузырьками вырывалась кровь. Он вновь изогнулся в приступе кашля. Затем сказал:

— Ты… не запомнишь… слишком много.

Машад улыбнулся, и его чудовищную маску исказила гримаса боли. Он схватился за волосы и вновь закричал. Когда ему удалось совладать с собой, он посмотрел на Сэди.

— Запомню. Не волнуйся. Я ведь тоже свой хлеб не зря проедаю — кой-чего умею. Как, думаешь, я выследил тебя — нюхом?.. Говори, повторяю. Мне больно. Я экономил силы — не глушил эту боль. А ты говоришь — “не запомнишь”… Говори, сука!

— Нет… даже… с магией… не сможешь.

— Говори!

— Нет.

— Нет? Ну тогда пеняй на себя… а хоть и на меня — всё равно… Дай-ка сюда свою ручку, положи на бугорок… Вот так…

Сэди не чувствовал боли. Он видел, как его собственная кисть отделилась от остальной части руки, с безразличием взирал на свою кровоточащую культю. Странное спокойствие овладело им. Он понимал, что происходит, но боли не чувствовал… как будто это всё не с ним происходило. Он видел, как огорчился Машад, когда Сэди не отреагировал на нанесённое ему увечье. Видел, как убийца склонился над ним, проверяя, жив ли. Сэди поднял взор и посмотрел на него. Спокойно, с любопытством. Тот же вдруг выпрямился и забегал по островку, в бешенстве размахивая руками. Его рот беззвучно открывался, летели во все стороны кровавые слюни. Машад, по-видимому, залился несусветной руганью — Сэди её не слышал. Вот его палач вновь остановился, напрягся весь, выгнулся, открыл рот — видать вновь закричал, подошёл и отрубил Сэди другую кисть.

Сэди улыбнулся — он вновь видел перед собой Звёздную Дорогу, свой собственный Млечный Путь. И он вновь на нём стоял. И сделал шаг. И ещё. И ещё, и ещё… туда, где ярче яркого, всеми цветами радуги, искрился и играл живыми красками неугомонный свет его Мечты. А затем раскалённым металлическим клином его голову пронзила мысль — простая и хорошая. Кровь… Её же больше, чем достаточно…

Очень легко Сэди открыл глаза. И, как сквозь сон, он увидел мечущегося по острову Машада — в руке тот держал отрубленную кисть и в бешенстве, что есть силы, ломал её, вырывал пальцы. Ничего человеческого, казалось, не осталось в этом безумном существе.

Поистине, сильны ненависть и отчаяние. И очень жаль, что иногда гораздо сильнее других чувств, присущих человеку…

— Машад! — Громко сказал Сэди. Тот моментально прекратил своё мерзкое занятие и с сумасшедшим, но, всё-таки, изумлённым взглядом повернулся.

— Ты ещё жив?.. — Скорее прорычал, чем проговорил он.

— Да. — Сэди так и лежал — изувеченный и истекающий кровью, но… о чудо, он улыбался. — И теперь слушай, а если хочешь — запоминай, что я говорю: Nae ertyth warte vort, bert a nae ertyth. Sqworth a kathre — ertyth vort, bert a nae ertyth. БОГ!!! — Сэди залился громким, победным смехом.

— Нет… — прошептал Машад, — нет… — повторял он, глядя то на отрубленную кисть в своей ладони, то на Сэди, сейчас поднимающегося с камня — целого, невредимого и смеющегося. И такое яркое свечение шло от него, что глаза отозвались сильной режущей болью — пришлось прикрыть их рукой.

— Прощай, Машад, — сказал Он, и голос Его лился подобно чистому горному ручью, — или нет — до свидания…

— Нет…

— Мы ещё встретимся, Машад. Я про тебя не забуду… в СВОЁМ мире… Ах, — воскликнул Бог Сэди, — я придумал. Ведь всё не так просто. Ты хотел быть богом — ну так будь им. Твой мир отныне — обитель зла и отчаяния, страданий и ненависти, вечной зависти и вечной же обиды, вечного гнева. Ты будешь править в ЭТОМ мире. Ты будешь править — век за веком, тысячелетие за тысячелетием, вечность за вечностью — ибо я дарю тебе вечную жизнь, — пожираемый гневом и завистью, неудержимым и неисполнимым желанием мести. Но ты не будешь всемогущим… Отныне твои хозяева — Огонь и Тьма. Огонь — это тот огонь ненависти, что вечно будет гореть в твоей сухой душе — отличном, неиссякаемом топливе для него; а Тьма — это та Тьма, которая тебя наполняет. Твой мир — Тьма, а ты со своим Огнём будешь единственным светом в ней. И пусть этот свет тоже чёрен — он будет освещать тебе твой мир, твой путь в мире Тьмы и Пламени. Ибо без света не сможешь выжить даже ты. Вот моё условие твоего бессмертия. И ты примешь его, ибо при всей твоей отваге и решимости, при всём твоём безумии ты боишься смерти, и даже страдая — будешь жить. Я знаю — ты будешь сеять смерть и разрушение на Новой Земле, что будет создана мной, зло и страдания — и смирюсь с этим, ибо я — жизнь и созидание, добро и радость, и не может быть доброй силы без злой, как не может быть дня без ночи. Ты — условие моего могущества. Заметь — тоже не ВСЕмогущества. Радуйся — мы будем равны. Мои хозяева — Свет и Вода, то, что даёт жизнь. Тебе не победить меня, а мне — не победить тебя. Равновесие — закон, который преступать нельзя. Стоит его преступить, и Вселенную охватит Хаос — третья равноценная, но не равноправная нам сила… Я всё сказал. Осталось лишь сделать…

Машад вдруг выпрямился, брезгливо отбросил изувеченную кисть и, с презрением посмотрев на своего Врага, очень спокойно произнёс:

— Молодец, Сэди. Какие красивые слова: “Свет и Вода”, “жизнь и созидание”, “добро и радость”… “Огонь и Тьма”. Ты добился своего. Но, подумай, какой ценой! Ценой обмана, страха и ненависти. Ценой обмана ты завладел фолиантом. Страх и ненависть привели тебя сюда. Страх перед смертью и ненависть ко мне. Ты бы никогда не решился на это сам. Эту Силу тебе дали Ночь — отныне моё время суток, судя из твоих слов и участи, что ты мне предрекаешь, — и страдание — отныне одна из моих стихий, ведь именно боль тебе дала силы на завершающую стадию ритуала. Боль — это Свет и Добро?! Если так, то я не хуже…

Он посмотрел на Луну, вздохнул.

— Тьма, Сэди… Тьма, а не Свет. Это ОНА твоя хозяйка. И Огонь — тоже твой… Лишь по какой-то прихоти ты желаешь быть “добрым”, а меня делаешь “злым”. А так ли это, Сэди? Так ли ты “добр”, как думаешь? Подумай над этим на досуге, когда отвлечёшься от “жизни и созидания”. А то, что ты УБИЛ прежнего Бога, заняв его место, тебя не задевает? Ты не подумал об этом? Прежний Бог исчез. О нём даже напоминания не осталось во Вселенной. Разве что этот Мир. Да и сама Вселенная. Но ты их скоро изменишь… заменишь… Это хуже, чем смерть, и ты это знаешь. Ты сам рисковал очутиться ТАМ, в Великом Ничто, когда решился на ритуал. О да, ты жесток, Сэди. Ты загубил душу… Ой, прости, я и забыл, что жестокость и хладнокровие — тоже мои добродетели…

— Ты думаешь, ты вечен? — Вновь не дождавшись ответа, продолжил Машад. — Рано или поздно найдётся такой же, как ты, и займёт твоё место. Тысячи ног ступало по Звёздному Пути, ещё столько же будет ступать. Даже в СВОЁМ мире ты не всё сможешь решить. Как не смог твой дед… Что же ты молчишь? Что молчишь?.. Ответь!..

Но Бог только улыбнулся и сказал:

— До встречи, о Лучезарный.

04.03.2003

Следы

Возьми мою руку… Возьми, не бойся, ибо не должен ты боятся того, что является твоей неотъемлемой частью. Иди за мной, иди, только внимательно смотри под ноги — множество неожиданностей могут ожидать тебя там, где ты будешь ступать и оставлять свои следы. Какими они будут, эти следы, зависит только от тебя. Будут ли они залиты кровью, объяты огнём или заполнены водой, зарастут ли они молодой травой, либо оставят обнажённую, сухую и мёртвую землю, — всё зависит от тебя. Ступай осторожно, продумывай свой каждый шаг, но… не бойся. Ты сможешь. Ты дойдёшь…

Очень редко не доходят до конца. Очень… Это слабые духом, недостойные вообще когда-либо ступать по земле, недостойные оставлять следы… Да они их собственно и не оставляют. Ни единый жучок не погибнет, травинка не шелохнётся — так легка и незаметна поступь тех, кто не способен дойти до конца. Так они легки для Мира.

Но ты силён… Я вижу… Да-да, я вижу этот огонь в тебе, я вижу ту мощь, что переполняет тебя. Она, эта мощь, способна очень на многое, её нужно только правильно применить. Подумай над этим, слышишь, подумай! Ибо я вижу — в одном из твоих следов краснеет алая капелька. О да, ты прав, она очень мала, но… посмотри — какая огромная следующая. Остановись! Задумайся! Прошу, умерь свой пыл хоть на мгновение, оглянись, узри всё своими глазами — это не твоя кровь… Ты слышишь — не твоя! Поэтому умоляю — будь осторожен, твой путь ещё слишком долог, тебе не нужно ступать так сильно и скоро. Не спеши — время не обогнать и не обмануть, оно само кого хочешь обманет, а ты лишь потеряешь его драгоценную частицу.

…Вот так, ступай осторожно… смотри — муравейник, обойди его — ибо это оплот единства и сплочённости, тот веник, которого тебе не сломать… Что? Сжечь?.. Водой залить? Бесполезно — Мир велик, в нём хватит места для нового муравейника, и не для одного, а ты один, и даже следы твои не вечны — на старом месте тоже возникнет муравейник, несмотря на то, какой ты след там оставил…

Но к чему эти глупые вопросы, не сбивай себя с толку, ибо в реальном Мире ты должен достойно пройти свой путь, проливая как можно меньше крови — лучше вообще без неё, но это редко кому удавалось — и мысля только о добром… Ну вот… Куда ты смотришь?! Жучка раздавил… Ты что… Что же, не понял ещё?.. Это была жизнь, ещё одна оборванная тобой жизнь. Что?.. Это был мерзкий жук?.. Отвратное насекомое?.. И что же, ты считаешь, что вправе решать чужие судьбы, полагаясь на свои убеждения? Ты вообще считаешь, что вправе решать чужие судьбы? Что?.. Может не сейчас, но потом?.. А почему ты решил, что потом у тебя будет такое право? Почему так решил? Потому что силён?.. Ну, конечно — у тебя есть сила и воля… Угадал? Ещё бы, угадал… Сколько вас уже таких было, сильных, самоуверенных, верящих в эту свою силу, верящих в удачу, вбивших себе в голову, что они стоят гораздо выше остальных; верящих, что они могут изменить Мир. И это правда, к сожалению. Ибо любой может изменить Мир — он постоянно меняется, но не каждый имеет на это право. Не ошибись, мой друг, хорошенько подумай, достоин ли ты этой привилегии — менять Мир? Ибо твоя ошибка будет стоить многих и многих жизней, твоя ошибка может стоить тебе жизни…

Не ошибись…

…Не спеши, повторяю, — путь дальний. Поговорку слышал: “Поспешишь — людей насмешишь”? Это про тебя… Что?.. Не про тебя? Почему? Ах да, ты не можешь быть смешон — сила не смешна… Я понимаю. И что же ты сделаешь с тем, кто дёрзнёт над тобой посмеяться? Раздавишь, как жука? Молчишь… Значит я прав. Ну что ж, в конце концов это твоя жизнь. Я не вправе за тебя решать, я, в отличие от тебя, не смею решать чужие судьбы, я всего лишь проводник, ведущий тебя от начала до конца. Путь же ты выбираешь сам — я лишь по нему веду. И конечно — не мне тебя учить жизни, я могу только помочь советом. Им не всегда внимают, моим советам, не всегда следуют, но они всё же помогают идущему — чуть-чуть… Хотя конечно — последний выбор за идущим. Ты хозяин судьбы, а не я.

Так что иди — впредь я буду молчать, ибо сказал уже всё, что должен. Да ты и так не слушаешь — во-он уж сколько крови за собой оставил, сколько земли выжег, сколько судеб решил. Зачем я тебе? Ты силён — ты дойдёшь до конца. Ты дойдёшь…

…Молчание — редкая моя привилегия. Спасибо тебе за неё, ведомый. Спасибо. Только зря ты так быстро отказался от моих советов. Ибо если бы ты слушал меня, ты бы поднял взор вверх и увидел, что к тебе приближается. Это нога — нога великана, потому что сам ты так обмельчал в своих “великих” идеалах, что теперь раздавить тебя ничего не стоит. Ты слышишь? Ничего не стоит… Это ещё один, считающий, что достоин решать судьбы иных. Ещё один… Сколько вас… Слишком много. Для одного-то Мира.

Прощай, ведомый, я выполнил свою работу — довёл тебя до конца. В том, что он слишком близким оказался, виноват только ты. Я же говорил — я только веду, дорогу ты выбираешь сам. Сам выбираешь, к чему она приводит.

Прощай, ведомый.

Прощай… мерзкий жук.

04.03.2003

Вечность

    Боль!
    Обжигающая яркая боль, убивающая само желание жить!
    Нет!
    Ничего нет кроме этой боли.
    Скорей!..
    Скорей же, Смерть, прекрати эти муки, ввергни навсегда моё искалеченное тело в пучину темноты и покоя, отпусти мою душу, —отпусти туда, где я смогу забыть о сегодняшнем дне, об этом миге. Миге, когда я вижу тебя, Смерть…
    Заливай, заливай кровью мои глаза —не хочу боле видеть этот мир. Не хочу. С глаз долой небо, затянутое чёрной смрадной мглой. С глаз долой пылающие вечным неистовым пламенем леса и поля. Долой пожирающие сами себя в жаре, складывающиеся, словно карточные замки, дома, что погребают и будут погребать сотни ещё живых, но уже бездушных тел… Долой. Долой ненавидящий и полный упоения убийством взор врага. Долой его торжествующий, горящий взор…
    О Смерть, избави меня от этого жуткого хохота, —убей и его, Смерть. Пусть он погибнет вместе со мной. Пусть враг мой погибнет со своим призрачным, беспощадным торжеством. Пусть погибнут вместе с нами детские безумные крики и отчаянные слёзы матерей, пусть канут они в Лету, пусть тишина заполнит их… заменит их… Навечно…
    Что… Что это?.. Я?.. Нет, это не Я —это то, что осталось от меня…
    Смерть, зачем ты мучишь меня, зачем заставляешь видеть и слышать это? Чувствовать. Зачем? Покончи со мной. Лиши чувств…
    Смерть, ты слышишь меня? Смерть, ну почему же я ещё вижу? Вырви мне глаза, Смерть, отрежь уши. Не жалей —сделай это. Разорви меня самого скорее в клочья, ибо то, чем я являюсь, никак не может жить. Ибо тот, кем я являюсь —Ты. Я —это ты, Смерть, ибо боле я не жилец. Ты слышишь? Слышишь, Смерть? Возьми меня —отныне я твой брат. Ты не можешь оставить меня здесь. Не можешь. Жизнь позади. Это конец. А за ним, за этим концом не может быть ничего… Ничего, кроме покоя. Я не могу ошибаться, Смерть. Я никогда не ошибаюсь. Впереди Вечность. Не говори, что в ней нет места для меня —это невозможно. В ней хватит места всем. И —тем более —для меня.
    Смерть! Смерть. Смерть… Вечности даже для тебя слишком много. Или нет? И ты являешься именно такой?.. Да! Это Ты. Но как?.. Смерть, ведь я не могу ошибаться —я никогда не ошибаюсь… не ошибался… Неужели это ты?.. Неужели всё именно так, Смерть, и я не прав —во всём и всегда?..
    Неужели?
    Нет!
    Нет, Смерть. В чём-то я прав. Ведь правда? Вечности действительно для тебя одной слишком много. И у меня… у нас у всех действительно впереди целая Вечность. Непостижимая, пугающая, безразличная, необратимая… как и ты… Раньше —желаемая, а теперь —отвергаемая…
    …Вечность мук.

    …Боль!!!
    Обжигающая яркая боль…
    17.12.2002