Незнакомка

От неожиданности я пролил кофе. Расторопный официант бросился ко мне и стал неистово промакивать полотенцем расползающееся по рубашке пятно. А я мог лишь злиться на него за то, что он перекрыл вид улицы. Через минуту я не выдержал и резко встал.

Но девушки уже не было.

Официант испуганно отпрянул. Я жестом успокоил парня, не глядя сунул ему в нагрудный карман пару купюр и бросился через площадь к улице, в которой, как мне показалось, скрылась незнакомка.

Это было странное, неизвестное ранее ощущение. Сродни пресловутому дежа вю, но во много раз сильнее. Я был убеждён, что видел её ранее. И точно так же абсолютно ясно понимал, что видел её впервые.

Нечто подобное я не раз описывал в своих романах, но испытывать самому до сих пор не доводилось.

Не совсем отдавая себе отчёт в том, что буду делать, когда догоню девушку, я быстро шёл по узкой венецианской улице, огибая одиноких прохожих.

Сиеста. Итальянцы разошлись по домам или сидят в многочисленных кафе, попивая кофе за неспешной беседой.

А жара сегодня была невыносимой. Я даже подумал, не схватил ли тепловой удар? Иначе как объяснить своё поведение?

Ведь правда: что я делаю? Взрослый мужчина, бросившийся словно мальчишка за красивой девчонкой. Рассказать кому — высмеют. И будут правы.

И ведь даже лица толком не рассмотрел…

Выйдя на один из многочисленных мостиков, переброшенных через каналы, я остановился и попытался воссоздать в памяти ту, за которой сломя голову помчался. И которую вероятно потерял навсегда.

Длинное лёгкое платье с открытыми плечами: красное, в белый горошек, а может в цветочек — издалека не разобрать. В руке — тряпичная сумка.

Стройная и хрупкая девушка, глядя на которую возникает единственное желание: оберегать её. И, тем не менее, в лёгких движениях незнакомки чувствовалась какая-то особенная уверенность. И сила. Словно у неё сегодня необычный день. Девушка определённо была счастлива.

Не удивлюсь, если влюблена. Или даже замужем…

Вот и всё, что у меня было.

Я вдруг понял, что стою на солнцепёке, и мир перед глазами вполне реально начинает плыть. Я отступил в тень, постоял, приходя в себя, и пошёл обратно.

На улочке с невероятно сложным для меня названием Sottopassaggio Madonnetta, по которой я шёл, жили люди. Не исключено, что моя беглянка находилась в каком-то десятке футов от меня. Быть может это её окно, украшенное таким разнообразием цветов? А на этот балкон она выходит, чтобы вдохнуть утреннюю прохладу…

Я всегда считал себя здравомыслящим человеком, но сейчас чувствовал непреодолимое желание постучать в каждую дверь на этой улице и поговорить с людьми, живущими здесь. Расспросить о девушке в красном платье. И пусть их здесь сотня, девушек в подобных платьях, я найду ту, которую ищу! Пусть я буду выглядеть недоумком или сумасшедшим в глазах жильцов. Но ведь лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть?

Да и какой тогда из меня к чёрту писатель, если я не способен на подобный поступок? Это меня-то друзья неоднократно в шутку называют последним романтиком? Но романтики в моих романах безрассудны, когда дело касается любви. Это страстные авантюристы и отчаянные сорвиголовы. А я всего лишь романист, выдумывающий миры, в которых мечтаю жить, и мечтатель, создающий героев, которыми хотел бы быть.

Да и с моим итальянским разве что собак дразнить, а не расспрашивать кого-то.

Я вышел на площадь Campo San Polo, к тому кафе, в котором пил кофе… Да, кстати… кофе. Я осмотрел рубашку. Пятно уже высохло, но от этого не стало менее заметным. Хорош жених.

Вздохнув, я вошёл в помещение, нашёл глазами официанта, который меня обслуживал, и подозвал его жестом. Тот улыбнулся и подошёл.

Спросил на английском:

— Чем могу помочь, синьор?

— Послушай, дружище, — почесал я затылок, — ты бы мог отпроситься с работы на часок? Мне нужна твоя помощь.

— Я вас слушаю, — в миг посерьёзнел парень.

Ответ заставил меня улыбнуться. Итальянцы — удивительный народ, они всегда готовы помочь, но не следует думать, что бескорыстно. Впрочем, я об этом и не думал.

— Мне почему-то кажется, что ты меня поймёшь. Я минут пятнадцать назад видел здесь девушку. Именно из-за неё я пролил кофе, — при этих словах парень понимающе улыбнулся. — Я думаю, что она живёт на улице Sotto… Sotto… В общем вон там, — махнул я в сторону, где видел последний раз незнакомку. — По крайней мере там я видел её последний раз. Так вот, я хочу опросить жителей на этой улице, чтобы отыскать её. Но мой итальянский ужасен. Поможешь мне? Я заплачу тебе сорок тысяч лир.

— Постойте, синьор, — нахмурился официант, — опишите девушку. Может быть, я её знаю?

Я, как мог, описал незнакомку, понимая, насколько, должно быть, смешно и странно выглядит всё это в глазах официанта. Но тот серьёзно меня выслушал, ни разу не перебив и не улыбнувшись.

— Непростая задача, — сказал, наконец, официант, — здесь ходит множество девушек, подходящих под ваше описание. Хорошо, я постараюсь помочь.

Он крикнул что-то бармену, снял фартук и бросил его на барную стойку.

И мы отправились на улицу с длинным невыговариваемым названием, стали стучаться в двери всех домов и задавать глупые вопросы. Реакция жильцов была ожидаемо эмоциональной. Кто-то хохотал на всю Венецию, кто-то криками прогонял нас прочь, были и такие, которые искренне пытались помочь и подсказывали семьи, в которых жили девушки. Вероятно я настолько жалко выглядел, что у этих людей не возникало никаких сомнений в моих чистосердечных намерениях. Ну и, конечно же, кому ещё верить в романтику, как не венецианцам?

Мы нашли нескольких девушек. Они с интересом выслушивали нас, окидывая заинтересованным взглядом, и мило улыбались. Две даже намекнули на встречу, и я, конечно же, обещал по случаю зайти. Хотя, мне показалось, подобные предложения больше относились к моему колоритному помощнику Габриэлю — именно так звали официанта.

Все найденные девушки были красавицами, но ни одна из них не оказалась той самой. Как я это понял, не рассмотрев лица незнакомки? Не знаю — просто понял.

Впрочем, я уже начал сомневаться, не привиделась ли мне она? Ведь не могла девушка за столь короткое время пройти улицу целиком? Я бы обязательно нагнал её.

Я протянул официанту обещанные сорок тысяч и уже думал было попрощаться, но тот положил мне руку на плечо.

— Ты торопишься, друг? — улыбнулся он.

— Да в общем-то нет, — пожал плечами я.

— Отлично. Тогда поехали ко мне — у меня есть превосходное вино! Его делает мой дядя. Уверяю, ты такого ещё не пробовал.

— С удовольствием, — не раздумывая, ответил я. Всё равно на работу сегодня я уже не был настроен. Книга подождёт.

Жил Габриэль довольно далеко от своего места работы — в соседнем Тревизо. Но автобусы ходили исправно, и уже через час мы подошли к дому моего нового друга. Начинало темнеть.

Габриэль посмотрел на меня и улыбнулся.

— Чувствуешь, как вкусно пахнет? Жена готовит.

— О, так молод и уже женат? — просто чтобы поддержать разговор, спросил я.

— Что ж делать, если влюбился по уши?

Я только улыбнулся.

Мы поднялись на второй этаж и зашли в маленькую квартирку. Запах в ней сводил с ума, заставляя желудок скручиваться в трубочку. Разувшись, мы прошли на кухню, где за плитой колдовала жена Габриэля. На сковородке перед ней что-то громко шипело. Она явно не услышала нашего прихода, потому мой друг окрикнул жену по имени — Елена.

Девушка обернулась, и я обомлел.

Невероятно! Невозможно! Но я понял, что это моя незнакомка. Платье другое, да и лицо я рассмотрел только теперь, но осколки образа собрались в единое целое. Я был уверен.

Она подошла, поцеловала мужа, и Габриэль указал на меня, чтобы представить. Но, увидев мой взгляд, осёкся. Нахмурился.

— Ты что же, её искал? — снова перешёл на английский он.

Я кивнул.

Мой друг выругался, и Елена недоумённо на него посмотрела. Затем Габриэль махнул рукой и сказал накрывать на стол.

Парень снова посмотрел на меня. И улыбнулся.

— Давай, проходи, Ромео. Ты — мой гость, даже несмотря на то, что влюбился в мою жену.

Я лишь кивнул, потому что в попытке упорядочить всё то, что творилось сейчас в моей голове, на какие-либо слова я был неспособен.

Вот так провал, подумал я. Тоже мне «последний романтик». В конце концов я рассмеялся — ведь ситуация была донельзя комичной. Габриэль удивлённо на меня посмотрел, но когда я махнул рукой и сказал, что никогда ещё не чувствовал себя таким идиотом, подхватил мой смех.

Вечер прошёл превосходно. Мы съели мясные стейки и превосходную пасту, запивая всё это не менее превосходным сухим красным, после чего с бокалами устроились на балконе. Елена нарезала какой-то совершенно умопомрачительный сыр — из погребов всё того же дяди Габриэля — и мы говорили с моим новым другом до утра.

Я, конечно же, спустился с небес на землю, пришёл в себя и понял, что не ощущаю более никаких волнующих чувств к Елене. Она была прекрасна и обаятельна, но не могла быть моей. И мои вчерашние ощущения сегодня казались просто сном.

Мы с Габриэлем в эту ночь довольно часто шутили о моих отчаянных поисках прекрасной незнакомки.

Однако, мне не давал покоя один вопрос.

— Послушай, Габриэль, а что твоя жена делала на той улице?

— Я спросил её. Она ходила к какой-то женщине за тканью для штор. Они на рынке так договорились. Вот так и получилось, что когда ты за ней побежал, оказалось, что она уже зашла к той женщине в дом. Ну а потом, когда ты вернулся ко мне в ресторан — вышла.

— Но почему мы тогда не наткнулись на эту женщину, когда обходили жильцов улицы? Она бы рассказала про Елену.

Габриэль пожал плечами:

— Так ведь и не все нам дверь открыли… Послушай, дружище, ты ещё не успокоился?

— Успокоился, — улыбнулся я. — Просто собираю пазл в цельную картину, чтобы потом порадовать друзей подробностями. Вот, кстати, ещё подумал: а почему Елена к тебе на работу не заглянула, когда мимо проходила?

Габриэль рассмеялся.

— Тебе бы в полиции работать… Ну, во-первых, ей было не до того: она была так счастлива! Целый месяц жаловалась мне, что не может найти идеальную ткань, представляешь? И вот, наконец, нашла. А во-вторых, она просто не знала, где именно находится моя работа. Понимаешь, Елена из Болоньи, и Венецию не очень хорошо знает. А поженились мы всего месяц назад — я ещё не успел показать ей, где работаю. Вот она и смотрела на номера домов и названия улиц, а не на вывески заведений.

Я вздохнул. Всё сходилось.

Я покидал Италию с лёгким чувством. Всегда приятно находить друзей. Особенно в такой замечательной стране. Впереди меня ждали Испания и Франция. Издательство не поскупилось на аванс, и я пользовался этой щедростью на всю катушку. Вот только за последнюю неделю не написано ни строчки. Сложно работать, когда находишься в Раю. Хочется целыми днями бродить по улицам итальянских городов. Что я и делал.

Стоя у борта лайнера, который только-только отплыл из порта Неаполя, я вглядывался в берег, стараясь запомнить его как можно лучше. Ведь я не знал, когда вернусь сюда в следующий раз.

И вдруг заметил девушку, идущую по набережной. Красное платье, тряпичная сумка… Нет, это была не Елена. Это была моя незнакомка. Я не мог детально рассмотреть её лицо, но воображение отчего-то не желало дорисовывать черты Елены. Может быть потому, что походка совершенно не её? Я ведь не один вечер провёл с Габриэлем и его чудесной женой, так что без труда узнал бы её даже издалека.

Может быть тогда, когда добродушный официант пригласил меня в гости, я был измотан и готов был увидеть свою незнакомку в любой девушке? Да что тут говорить — ещё в тот памятный вечер, когда мы подошли к дому Габриэля и он упомянул жену, я усмехнулся про себя и подумал: «А ведь будет очень нелепо, если его жена окажется той самой девушкой».

Моё сознание тут же клюнуло на эту наживку — ведь только так я мог избавиться от наважденья и гнетущих мыслей. «Девушка реальна, — говорил мой разум, — но она не может быть твоей. Потому успокойся».

И я успокоился.

А сейчас берег отдалялся, и намного быстрее, чем хотелось. В моей душе металась буря, а сердце отбивало барабанную дробь. Я смотрел на девушку, пытаясь запомнить каждый её шаг, каждый взмах руки, развевающийся подол платья и трепетание волос на ветру…

Лишь лица я так и не запомнил. Не рассмотрел.

Через несколько лет я всё же вернулся в Италию, чтобы остаться там навсегда. Но мне не удалось застать Габриэля с Еленой в их маленькой квартирке — через два года после нашего знакомства они уехали в Америку.

Я продолжил искать свою незнакомку, и в этих поисках обрёл множество друзей, которые искренне желали помочь и делали для этого всё возможное.

Но видеть девушку мне суждено было только во снах. Всё то же развевающиеся платье, та же уверенная, весёлая походка. Я шёл следом и звал её. И в конце концов она оборачивалась. Несмотря на какой-то десяток шагов между нами, я всё равно не мог рассмотреть черты лица.

А потом просыпался. И думал, что наверное она с самого начала была лишь сном.

Прошло тридцать лет, я оброс семьёй: чудесная жена и двое взрослых сыновей. Но я всё так же звал незнакомку по ночам. Мне было очень стыдно за это, ведь я любил жену. Но поделать с этим ничего не мог.

Один художник, с которым я познакомился пару лет назад, очень долго расспрашивал меня о девушке из моих снов. И на днях нарисовал её.

Мастер назвал картину «Мираж». Она была прекрасна, пусть героиня этого полотна и была безликой.

Я не принял этот удивительный дар, а мой друг не осмелился кому-то продать своё творение. Так картина и осталась в его мастерской.

Мои сны остались там же. Прекрасная незнакомка мне больше не являлась.

Предатель

Отведя своего коллегу и друга Ивана в сторонку, я глубоко вздохнул и выпалил:

– Я ухожу.

– Как уходишь? – захлопал глазами он – Куда?

– В другую компанию, – уклончиво ответил я, – потом скажу.

– Ты что!? – воскликнул Иван. – Как ты можешь? Ведь именно эта работа сделала из тебя настоящего специалиста! Ты ведь стольким обязан нашей компании! Ты фактически вырос здесь!

– Но там предлагают намного лучше условия…

– Это какие же? – скептически наморщился мой друг.

– Ну, во-первых, зарплата в два раза выше… – начал перечислять я.

– Это не аргумент, – махнул рукой он, – здесь тоже можно получать зарплату в два раза выше.

– Но когда это будет? Я здесь уже десять лет работаю.

– Не важно, когда! Ты, главное, работай, старайся, и всё будет. Всё в твоих руках.

– Зачем мне надрываться и ждать с моря погоды, если я уже могу получить больше? – удивился я.

– У-у-у,— сочувственно протянул Иван, – да ты слабак, друг…

– Причём тут это? – возмутился я. – Это просто здравый смысл! И потом, там много чего ещё предлагают.

– Например?

– Например, дешёвые обеды, чай, кофе и печенье бесплатно…

– И только-то? – перебил меня он. – Значит, сманили халявными печеньками? Как мелочно…

– Да нет же! – чуть не сорвался я. – Там ещё медицинская страховка бесплатная…

– Слушай, – вновь не дал договорить Иван, – нахрена нужна та страховка? Заработай больше, и у тебя будут средства на лечение! Да и в конце концов, если наша фирма так уж плоха, то делай что-то для того, чтобы улучшить её! Но нет – ты сбегаешь, поджав хвост!

– А что ты предлагаешь делать? – заинтересовался я.

– Я уже тебе сказал. Начни с себя. Трудись, старайся, проявляй инициативу!

– И что это даст?

– Ну как это “что даст”? – удивился Иван. – Если каждый сотрудник будет сильным, то и фирма будет сильной! И условия в офисе автоматически улучшатся. Начальство оценит наши труды, в конце концов, и пойдёт навстречу.

Он замолчал, ожидая моего ответа. А я вздохнул, подумав, насколько же мой друг ещё ребёнок. Иногда такую ахинею несёт, что диву даёшься. И спорить невозможно – он просто гнёт свою линию, даже не обращая внимания на факты. Самое интересное, что я сам раньше мыслил точно так же. Да вот – перерос, видимо…

– Иван, – медленно и чётко проговорил я, – условия не улучшатся. Начальство решит, что поскольку сотрудники и так прекрасно работают, улучшать ничего не нужно.

– Значит, делать надо больше! Брать всё в свои руки! Вспомни: мы ведь скинулись отделом на доставку воды, и не умерли, правда? Мы своими силами можем всё изменить!

– А в той фирме не нужно скидываться на воду, – как бы зевая, сказал я, – и так привозят. А ещё бесплатные курсы английского…

– Блин, – презрительно скривился Иван, – мало того, что слабак, так ещё и доверчивый. Да кто тебе сказал, что там так будет?

– Да вообще-то Санёк там работает, ты его должен помнить. Он и сказал.

– Тот кучерявый?

– Ага. Конечно, говорит, выкладываться придётся по максимуму – не без этого. Но и отдача соответствующая.

– Да гонит он всё! Не верь ты ему!

– Да почему не верить? – удивился я. – Хороший же парень. Кстати, говорит, что ручки у них со столов не воруют.

– Ну вот, – победно заулыбался Иван, – и ты поверил? Ручки везде воруют.

– Да, поверил! – раздражённо сказал я.

– Ну-ну… Я вообще не понимаю тебя, если честно. Почему просто немного не потерпеть? Я вот верю, что всё наладится. И даже знаю это. Туалет же починили полгода назад. И дальше ремонт будут делать. Точно тебе говорю. Девчонки из бухгалтерии сказали, что ремонт уже заложили в бюджет на будущий год.

– Новости про ремонт ещё пять лет назад появились, Иван. Да и разве дело только в ремонте? Тут по всем фронтам нужно реформы проводить. Посмотри, какая нищета в офисе: компы те же, что и были десять лет назад. Воруют, опять же; бухают, срач развели… А Смирнову, ты сам знаешь, каким образом повысили. Или не знаешь?

– С шефом переспала?

– Да нет, папа за неё попросил. Во-о-о-от с такенным пакетом приходил месяц назад.

– О, Господи! Тоже мне аргумент… “Хочешь жить – умей вертеться” – слышал такое? Вот и вертятся… Да и туалет ведь починили! Я же говорил!

– Починили, но…

– Вот то-то же! – ткнул мне в грудь пальцем Иван.

– Но кроме туалета никаких изменений, – пожал плечами я.

– Ну так работай, в сотый раз тебе говорю!

– Слушай! – вспылил я. – Сколько можно талдычить одно и то же? Чтобы здесь что-то изменить, нужно стать президентом холдинга. Ну и нафига мне это надо? Что мне, всю жизнь посвятить этой компании? У меня семья есть, в конце концов!

– Ну-ну. Наслушался сказок непонятно от кого. Забыл старые мудрые слова: “Хорошо там, где нас нет”?

– Да, очень мудрые слова, – подхватил я, – согласен. Вот я туда и отправлюсь, где меня пока ещё нет.

Замявшись в поисках достойного ответа, Иван затянул старую песню.

– Слабак, – презрительно бросил он, – слабак и нытик. Позорище. Знаешь, мне уже стыдно быть твоим другом.

– Это хорошо, что тебе стыдно, – кивнул я, – мне бы тоже было стыдно быть таким другом, как ты.

Пока он, задыхаясь от злости, искал, что ответить, я вдруг выпалил:

– Я, кстати, видел, как ты ручку стырил у Васильева…

И сразу же пожалел о сказанном – друг всё-таки. Но очень хотелось ответить на обиду. Глаза Ивана сделали попытку вылезти из орбит, щёки раздулись, а лицо покраснело до неузнаваемости.

– Да пошёл ты в жопу! – заорал Иван. – Правильно делаешь, что валишь! Нам такие не нужны! Только сильнее станем без вас, мягкотелых! Предатель!

Он плюнул на пол – видимо, в знак неприязни – и пошёл прочь.

Я ещё постоял пару минут, задумчиво глядя на плевок, и окончательно решил, что поступаю верно. Затем вздохнул и пошёл писать заявление.

Отпуск

“…Лежать в гамаке, натянутом между пальмами. Любоваться океанской гладью, потягивая фреш из киви и апельсина.

Или, закрыв глаза, слушать мерный шёпот волн.

А ночью – танцевать до умопомрачения на пляже с аборигенами и такими же искателями приключений, как ты сам.

Утро обязательно встретить в нежных объятьях мулатки…”

“…Гонять на квадроцикле по серым предрассветным пескам. А затем, заглушив двигатель на вершине окрасившегося красным золотом бархана, встретить рассвет. Забыть на мгновение, кто ты такой и поверить в то, что на Земле нет больше ни единой живой души.

А спустя пару часов вновь окунуться в курортную суету. Вдоволь наныряться в кристально-чистом море, рассматривая кораллы и стайки безумной красоты рыб.

И обязательно попытаться поймать их в объектив фотоаппарата…”

“…После трудного перехода сбросить наконец походное снаряжение и встать под обжигающие холодом струи горного водопада, мгновенно снимающие усталость. С удовольствием почувствовать, как изнутри по телу растекается тепло – обманчивое, но невероятно приятное.

Развести костёр.

Приготовить на нём и с наслаждением съесть самую вкусную пшеничную кашу.

Лечь на самую мягкую, травяную перину.

Уснуть самым крепким и самым здоровым сном…”

“…Плыть на яхте по пьяным волнам и ощущать совершенную свободу. Вдыхать пьянящий морской…”

— Любимый, ты уснул?

Голос жены доносится издалека, кажется нереальным. Лишь нежное прикосновение её руки к моей щеке позволяет вынырнуть из дрёмы.

Я потягиваюсь и сладко зеваю. В мыслях яхта ещё плывёт, обречённо растворяясь в реальности. Я чувствую запах моря.

Идёт второй день отпуска.

— Задремал, – улыбаюсь я. – Что-то случилось?

— Случилось, – картинно надувает губки жена, – твой сын опять бьёт свою мать.

Я приподнимаюсь на локте и грожусь пальцем её заметно округлившемуся животу со смешно торчащим пупком. Строго говорю:

— Маму не обижать.

И нежно целую.

Усмехаюсь. Пальмы, яхты, водопады… мулатки. Важен не сам отдых, а то, кто находится в этот момент рядом с тобой.

А мечтать не вредно 🙂

Безумный город

Город сошёл с ума. Нет, серьёзно, не я – именно город. Только не надумайте себе всякой чуши об искусственном интеллекте, оживших зданиях или ещё какую-нибудь белиберду.

Ничего подобного.

Но город обезумел.

На первый взгляд ничего не изменилось. За окном всё то же яркое солнце, играющее в зеркальных гранях бесчисленных небоскрёбов. Над небоскрёбами затянутое смогом серо-голубое небо. Такое же, как всегда.

Грохочет проезжающий монорельсовый состав, шумит прочий воздушный и наземный транспорт. Идут куда-то пешеходы. Размеренно, не суетясь – идут.

Заискивающе перемигиваются витрины всевозможных бутиков и развлекательных центров, круглые сутки вертя одни и те же рекламные видеоролики.

Они вертят ролики, а ролики вертят нами.

Нет, действительно – всё как всегда.

Город живёт по этой схеме уже не один десяток лет. А может и сотню.

Неважно. Он живёт. И жить – здорово. Если это действительно жизнь. Осознанная и продуманная. Да пусть и не продуманная, но наделённая пониманием, ощущением действительности. Не пущенная на самотёк.

Не такая жизнь, какой живёт этот город.

Он безумен.

Это красивый город. И когда-то у него была душа. Никто и никогда не мог объяснить, в чём она заключалась. Кто-то видел её в вымощенных булыжником старинных улочках с красивыми зданиями. Кто-то – в зелёных парках и живописных берегах необъятной реки, в островах, разрезающих её. Кто-то – в непрерывно бурлящей жизни.

И поверьте – я перечислил далеко не всё.

Совокупность всего этого – и есть душа. Это жизнь.

И, как ни крути, разум.

Сотни вариантов ответов на вопрос “Чем заняться?”, тысячи возможностей, миллионы принятых решений. Осознанно принятых – в большинстве своём.

Но этих решений, этих вопросов, этих мыслей – больше нет.

Нет разума.

Город стал похож на автомат. Каждый день выполняются одни и те же программы практически в одной и той же последовательности.

Ни один человек не остановится посреди улицы, чтобы оглядеться – он чётко знает, куда идёт и что должен делать, когда придёт. Как электрокар, бортовой компьютер которого везёт пассажира к заданному пункту назначения. И даже если на пути этому электрокару встретится неожиданное препятствие, он не будет просчитывать новые маршруты – он незамедлительно свернёт на один из тех, что заложены в его операционную систему.

А пассажир – ручаюсь! – даже не заметит, что едет не по привычному маршруту.

Он знает, где ему нужно быть – остальное не интересует. А в пути всегда есть чем заняться. Бездумно.

Что? Нет, не смешите: какая книга? Читая книгу, нужно думать. А это дело уже столь редкое в нашем мире, что большинство задумается над самим словом “думать”. Зачем книга? Всегда есть интернет, телевидение, новый фильм (без единого живого актёра, кстати) или, на худой конец, какая-нибудь передача “С добрым утром!”

Город умирает.

Мир умирает. Мир, которого я никогда не видел и не хочу видеть, потому что там я увижу точно такие же города и точно таких же людей.

Людей, которым не нужно воспитывать детей. Детей, которым не нужно ходить в школу.

А школ я вообще не увижу. На их местах однотипные развлекательные центры.

Всё автоматизировано. Всё продумано за нас. Няни-андроиды, дети-куклы, жёны-гиноиды, биомеханические кошечки, собачки и даже хомячки – всё, чего кому-то может не хватать, есть в супермаркетах.

А многим другого и не надо. Не надо настоящего. Не надо живого.

И ведь идут, идут все на работу, чтобы сесть за стол, нажать пару кнопок и сидеть так, ожидая конца рабочего дня.

Зачем эти две кнопки, спросите вы? Ведь можно было и их сделать частью программного кода. Затем, что мировое сообщество – ха, коллективный разум, блин! – решило, что не стоит этого делать. Мол, человеку нужна работа.

Чтобы эволюционировать!

Катаюсь по полу – “эволюционировать”.

Куда? В какое существо? В электровеник?..

А может быть всё не так плохо? Есть те, кто пытается что-то изменить. Есть те, кто пишет книги и даже какие-то научные труды – некоторые на насущную тему.

А кто-то всё ещё любит гулять по паркам или купаться в реке.

Кого-то ещё беспокоят загрязнённость окружающей среды и озоновые дыры.

И есть – безусловно есть – люди, которые любят: жён, мужей, детей, родителей.

Они есть, эти люди. И у них есть мечты. Наверное есть. Иначе что такое человек без мечты?

Просто программа.

Хотя ещё немного, и программы научатся мечтать.

Нет, всё равно: какие-то они все уже не такие, эти люди.

А город безумен.

И я, наверное, тоже.

28.07.2111

Если б не Вася…

“Вегард смотрел на город, пожираемый огнём. В нещадных языках пламени извивались души погибших. Он видел их все. Пальцы чародея судорожно сжимали посох, а губы сомкнулись в тонкую полоску. Глаза блестели от слёз.

Эту битву он проиграл.

Она стоила целого города, тысяч жизней: мужчин, женщин, стариков… детей. Слишком дорога цена. И за что? За его гордыню!

Из горла Вегарда вырвался нечеловеческий крик. Всё было в этом крике: гнев, боль, ярость, бессилие.

Он закрыл на несколько мгновений глаза.

И открыл их вновь — уже полными решимости.

Ещё можно победить. Он искупит вину!

Вегард проделал посохом замысловатую петлю, с силой вогнал его в землю и тут же исчез. Взмах чёрного плаща — последнее, что видел парящий в вышине степной сокол”.

Затуманенным взглядом Толик перечитал ещё раз последние строчки и нехотя закрыл книгу. Он только недавно познакомился с этим удивительным жанром — “фэнтези”. Нет, конечно, он знал о его существовании — фильмов-то много таких наснимали, — но подобные книги Толик стал читать недавно.

Впрочем, он вообще стал читать недавно. К немалой радости родителей. Пусть хоть сказки читает, решили они.

Книга, которую Толик всё ещё держал в руках и красочную обложку которой в очередной раз восхищённо рассматривал, называлась “Дорога мага”.

Написал её известный писатель Мик Карумов, и была она в серии седьмой и, похоже, далеко не последней. Новый том о похождениях Вегарда Карумов обещал закончить к концу этого лета.

А это значило, что ждать выхода книжки — не менее полугода.

Толик вздохнул.

Посмотрел в окно.

Там вовсю разливалась весна. Причём в прямом смысле этого слова: вдоль бордюр лились ручьи, дробью отбивала капель, оплавившиеся сугробы снега уменьшались на глазах.

И как как же пах весенний воздух!

Толику этот воздух теперь казался сказочным. Он пьянил: вдыхая его, очень хотелось мечтать. Паренёк схватил табуретку, подставил её под окно, влез на подоконник, ухватился за оконную раму и высунул голову в форточку.

Закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Он представил лес. Просыпающаяся природа, пение птиц и этот чудесный запах весны. Нет никаких машин. Никаких многоэтажных зданий. Никаких дурацких проводов.

Под ногами слежавшаяся прошлогодняя листва, кое-где ещё прикрытая лепёшками снега.

И весна. Чистая и прекрасная. Без дыма, без смога, без шума, без металла… кроме доспехов и клинков, понятное дело…

— Толик! Дуй во двор бельё развесь!

Это мама. Всегда она не вовремя.

Паренёк нехотя слез с подоконника и пошёл за тазом с бельём.

Выполнял он всё машинально. Натянул верёвку между столбами и, двигая ногой таз, стал развешивать бельё.

Мыслями Толик был по-прежнему где-то далеко, в каком-то совершенно ином мире.

Там, среди своих грёз, он тоже был обыкновенным двенадцатилетним мальчишкой, которому “волею судеб”, как любили выражаться писатели, выпало стать спасителем всего мира. Невероятно храбрый и ловкий мальчик для своих лет. Так будут о нём говорить.

Толик улыбнулся.

Нет, определённо, он тоже попробует себя в роли писателя. Выдумывать миры и персонажей — это наверно чертовски здорово!

Ведь каждый читатель живёт какое-то время в мире, выдуманном автором. Живёт жизнью героя, о котором читает. Класс!

Эта неожиданная мысль настолько восхитила Толика, что он чуть не уронил бельё на землю.

Но всё обошлось — парень успел подхватить злополучную наволочку и повесить её.

Таз был пуст.

Толик усмехнулся, подставил бельевые палки, подхватил таз и пошёл домой. Не забывая при этом кивать, здороваясь с разнообразными соседями, курившими на крыльце или увиденными в окнах первого этажа.

В основном это были старушки. Ну, те, которые в окнах, понятное дело.

Придя домой, Толик первым делом полез в интернет, надеясь найти какую-нибудь интересную книжку. Наверняка кроме Карумова есть ещё кто-нибудь, кого стоит почитать.

Однако палец Толика так и завис над кнопкой мыши, не успев запустить браузер.

Он вдруг понял, что когда развешивал бельё, никак не успевал подхватить выскользнувшую из рук наволочку.

На мгновение она зависла над самой землёй.

* * *

Толик покосился на шариковую ручку, лежащую на краю стола. Глубоко вздохнул и тут же напрягся, мысленно приказывая ей упасть со стола. Но видела она его мысленные приказы далеко и глубоко.

Ручка безмятежно лежала на столе. Что и требовалось доказать.

Размечтался, горько подумал Толик.

С другой стороны и Вегард не сразу стал великим магом. Только через три года после начала обучения что-то стало получаться — он заставил созреть одуванчик всего за несколько минут.

Да уж.

Беда только в том, что Вегард — выдуманный герой, а в реальном мире магии не существует.

“Вот же ж чёрт! — разозлился Толик. — И что мы в таком говняном мире живём? Как же хочется отсюда свалить!”

Он вновь приставил табуретку к подоконнику, влез на него и высунул, насколько смог, голову в форточку.

Закрыл глаза и стал глубоко вдыхать пьянящий весенний воздух. И когда мысли уже привели его к какому-то заброшенному замку, в котором несомненно крылась древняя магия, Толик почувствовал какое-то движение за спиной.

Он резко обернулся — как раз в тот момент, чтобы заметить падающую ручку. Она коснулась пола ровно в тот момент, когда он поймал её взглядом.

Что примечательно — место падения было в метре от стола, не менее.

Будто ручку резким движением смели со стола. Но тогда бы она по инерции проехала ещё какие-то сантиметры. Но она осталась лежать почти там же, куда и упала. То есть падала строго вертикально.

Стало быть ручка поднялась со стола, проплыла по воздуху около метра, а потом шмякнулась?

После этих размышлений сердце Толика завелось не на шутку — ему даже стало трудно дышать.

Неужели у него действительно проснулись какие-то способности?

А может это вовсе не он творит, а кто-то другой? Да, пусть там во дворе чудо произошло ровно в тот момент, когда это ему было нужно. Но сейчас ведь ручка полетела со стола не сразу? Да и совсем не так, как он задумывал.

Толик потряс головой, слез с подоконника, аккуратно перешагнул ручку и пошёл на кухню.

Через несколько минут, уплетая с удовольствием свежий борщ, он напряжённо размышлял. Прокручивал снова и снова увиденное, пытался вспомнить, что чувствовал в тот момент. И в который раз приходил к выводу, что ничего особенного. Ни какой-нибудь там энергии, струящейся через него, ни напряжения, ни, боже упаси, боли. Грубо говоря никаких ощущений из тех, что описываются в фэнтези-книгах писателями в момент, когда их герои применяют магию.

Тем не менее думать о чём-то другом Толик уже не мог.

Была суббота, мама уже вроде заданий давать не собиралась, и парень решил пойти погулять. А если точней, то увидеться с другом, рассказать обо всём и послушать, что он скажет.

Вася, лучший друг Толика, был несколько полноват. Что, впрочем, не мешало ему быть ещё обаятельным и остроумным. В классе его по праву считали душой компании. Да и учителя любили, несмотря на то, что Вася был не очень хорошим учеником — к их неугасающему удивлению.

Умён ведь. Начитан. Да и вообще всесторонне развит не по годам.

А Толик знал, что читает и занимается Вася очень много, но не школьной программой. Но если вдруг его увлечение пересекается с домашним заданием, парень блистает на уроке.

Как-то Вася на уроке Истории такого про Древнюю Спарту наговорил — в частности мрачных подробностей про одинадцатилетнюю осаду города Эйры, — что училка вскоре вышла “попить водички”.

В основном это были описания боевых действий — без киношных украшательств.

Сегодня Вася был мрачен. У него в компьютере сгорела материнская плата. Так что Толика он даже сперва не слушал, лишь только кивал да отрешённо смотрел на раскрытый системный блок.

— Да ты меня слушаешь вообще? — не удержался Толик.

— Что? — Вася наконец оторвал взгляд от компа. — Да, слушаю, Толян. Вроде бы… Что с ручкой случилось, напомни?

Толик вздохнул. Но возмущаться не стал — горе всё-таки у человека. Причём в случае с Васей это наверно даже не было преувеличением.

— Там дело не только в ручке, — терпеливо повторил Толик, — сперва бельё зависло над землёй — ровно настолько, чтоб я успел его подхватить. А потом ручка проплыла где-то метр над полом и упала. Перед этим я хотел её силой мысли со стола сдвинуть.

— Интересно, — усмехнулся Вася, — давай-ка проведём эксперимент. Ты вот сейчас силой мысли приподнимешь мой системник… и со всей дури бахнешь его об пол! Чтоб знал, сволочь, как гореть!

Последние слова Вася чуть ли не закричал.

— Спокойно, Вась, — забеспокоился Толик, — системник тебе ещё пригодится. А надо мной не смейся — я в шоке между прочим.

— Да? Ну что ж, давай рассуждать логически…

О, подумал Толик, наконец-то. Этой любимой фразой Вася всегда обозначал начало бурной деятельности своего мозга. Кстати, в этот момент друг Толику всегда напоминал известного Фиму Королёва из фильма “Гостья из будущего”. Такой же полный и такой же рассудительный.

— …если предположить, — продолжал Вася, — что магия действительно существует, то откуда о ней знаешь ты? Точнее как ты ею мог воспользоваться? Вариант первый — ты самородок, у которого способности проявляются стихийно. Вариант второй — все эти безобразия творишь не ты. Вариант третий и самый вероятный — у тебя лёгкое расстройство психики. Хотя пусть и лёгкое, но это очень серьёзно. Толик, может к врачу? Я серьёзно.

Но Толик молчал. Он не мог осознать то, что услышал. Как это возможно, что бы лучший друг такое говорил? Что бы лучший друг не верил? Да какой он после этого друг вообще?

Толик молча поднялся и пошёл в прихожую одеваться.

Вася тут же вскочил.

— Толик, да ты чего? Обиделся? Я же не хотел — я просто рассуждаю логически. Ты же сам знаешь, что я все варианты всегда учитываю. Ну вернись — щас пирожков с чаем пожрём и всё обдумаем хорошенько.

Пирожки с чаем — дело хорошее, подумал Толик. Что ж, послушаем, чего ещё наговорит так называемый друг.

— Ладно, — сказал Толик, снимая куртку, — пошли.

Они вернулись в комнату и застыли, раскрыв рты.

Системный блок Васи висел над полом. И поднимался всё выше. Едва он дошёл до потолка, как тут же рухнул на пол. Раздался страшный грохот, из системника вылетела какая-то плата. В компьютерах Толик не разбирался, потому не знал, какая именно.

— Оперативка — не страшно! — сказал задумчивый Вася. — А вот винту пипец, наверное. Толик, если бы мне не стало так интересно, я бы тебя наверное закопал прямо у нас под окнами. Всё пофиг, но там фоток двадцать гигабайт.

Толик снова не мог ничего ответить. На этот раз от ужаса. Огромный ком в горле мешал дышать, а сердце билось так, что казалось разобьётся о стенки грудной клетки.

Вася смерил его внимательным взглядом.

— Пошли на кухню — попьёшь воды, а потом будем жрать пирожки.

* * *

Пирожки были вкуснющие, сдобные, с вишнями. А вишни к тому же без косточек. У Толика в подвале сарая тоже такие есть. Так что выслушивать сведения о том, что родители Васи каждый год закрывают вишни для выпечки и вареников, пришлось деланно удивляясь и ещё раз выказывая восхищение вкусом пирожков. Так же лишний раз пришлось повторить, что ягоды “ну прям как только вчера сорванные”.

После чего довольный Вася начал таки рассуждать.

— Итак, Толик. Версию с твоим умопомешательством отбрасываем сразу. Извини меня за неё ещё раз. Версию, что ты у нас неогранённый алмаз или как я там говорил?.. А — самородок! Её мы тоже отбрасываем, уж извини.

— Почему? — расстроился Толик.

— Не перебивай. Потому что я тебя тогда закопал бы, помнишь? Тогда получается, что ты специально хотел угробить мой комп.

— Но ведь ты попросил!

— То есть ты таки хотел его угробить? — усмехнулся Вася.

— Нет.

— Вот я и говорю — эту версию тоже отбрасываем.

— Но кто же тогда всё это делает?

— Вот эта версия и остаётся, — самодовольно кивнул Вася. — Кто-то.

— Кто?

— А хез.

Из зала донёсся голос Васиного отца:

— Сын, я тебе сколько раз говорил не произносить это слово?!

— Пап, ну это же не матюк! — прокричал в ответ тот. — Это “хрен его знает”, а не то, что ты подумал!

— Я тебе сказал, чтоб я не слышал!

— Хорошо пап. — Вася вздохнул и посмотрел на Толика. — Вот как он его постоянно слышит? Я более чем уверен, он не слышит, о чём мы говорим, а это проклятое слово слышит!

— Хез, — вздохнул Толик.

— Толик, и ты туда же?! — вновь гаркнул отец.

Вася только молча выбросил ладонь в сторону голоса отца — мол, я же говорил!

— Да уж, — усмехнулся Толик. — И что же делать?

— С отцом?

— С полтергейстом.

— А. Я вот что думаю: давай ещё что-нибудь загадаем.

— Например? — страдальчески скривился Толик.

Ему всё это совсем не нравилось. В отличие от Васи. У того горел на лице румянец, парень был явно возбуждён и прямо-таки лучился энергией.

— Ну, например… — Он взял спичечный коробок и достал оттуда спичку. — Например пусть вот эта спичка загори…

Договорить он не успел — спичка вспыхнула, и Вася от неожиданности выпустил её. Спичка упала ему в чашку с чаем.

— Охренеть! — только и смог сказать он.

Перепуганный Толик застонал.

— Да что ж это такое? — запричитал он. — Я себе всё совсем не так представлял.

— А что ты представлял? — насторожился Вася.

— Ну, фэнтези начитался. Меч, магия и всё такое. Ну и мечтал обо всём этом. Но я ж-то мечтал о другом мире совершенно. Я не хотел, чтоб здесь со мной такое происходило.

— Понятно.

— Что тебе понятно?

— Ну ты хотел — ты получил. А как поняло твоё желание Мироздание — это уж воля случая.

— Что ты несёшь? — крикнул Толик. — Может это тебе к врачу? Ты тоже, я смотрю, много всякой фигни читаешь.

— Может и к врачу, — задумчиво проговорил Толик. — Слушай, пошли на улицу. Там безопаснее эксперименты ставить.

— Ну пошли. Только с меня хватит экспериментов.

Солнце припекало совсем не по-мартовски. Толик снял шапку и расстегнул куртку. Вася посмотрел на друга, тоже расстегнулся, а шапку, которую так и не надел, просто засунул в карман.

— Пошли за столик.

Столик был постоянным местом “гуляния” дворовых ребят. Он стоял под большим каштаном, и летом там спокойно можно было сидеть даже во время проливного дождя.

Ребята сели друг напротив друга, Вася огляделся,
чуть наклонился к Толику и заговорщицки спросил:

— Что ещё загадаем?

— Ничего! — зло отрезал Толик. — Хватит с меня экспериментов. Возле нас тут может призрак какой опасный бродит. А мы его дразним!

— Призрак — это мысль, — одобрил Вася.

Из-за угла дома появилась Юля. Она была на три года старше Васи с Толиком, но дружить с ними не стеснялась. Хотя, конечно же, они выглядели совсем малышами по сравнению с ней. Очень симпатичная девчонка. У неё были изумительные зелёные глаза и каштановые вьющиеся волосы. Ну и ещё кое-что у неё было. Это “кое-что” притягивало взор не только двенадцатилетних ребят, но и вполне взрослых мужчин. Красивая, сформировавшаяся грудь. То есть её, конечно, никто не видел, но то, что грудь красивая и сформировавшаяся — было видно и так. Даже сейчас, когда девочка была в пальто.

Юля подошла к столику.

— Привет, ребят. Чем занимаетесь?

— Привет, Юль, — тут же среагировал Толик, — мы тут просто…

Пуговицы с пальто девушки со щелчками поотлетали, а само оно резко распахнулось. Немедленно последовала очередь пуговиц с блузки. И, наконец, расстегнулся белоснежный лифчик, застёжка которого, по удивительному стечению обстоятельств, находилась спереди.

Перед глазами друзей предстало то самое, что каждый из них мечтал увидеть уже не менее года. Красивая высокая грудь с коричневыми крупными сосками.

Челюсти Васи и Толика отвисли до невозможного предела. Юля с открытым ртом и ещё более открытыми глазами тоже уставилась на свою грудь.

Через несколько долгих секунд она опомнилась, залилась краской, запахнулась и побежала к подъезду.

Ребята молчали ещё минут пять. Наконец Вася взял со стола пуговицу от Юлиного пальто и задумчиво посмотрел на Толика.

— Твоя работа?

Толик не ответил и залился краской.

— А может и моя, — хмыкнул Вася.

* * *

Друзья медленно шли по парку. Назывался он, как заведено, Парк имени А.М. Горького. По аллейке вниз бежал ручеёк. Чирикали вовсю воробьи.

— Что-то, Вася, я так чувствую, больше не буду читать фэнтези, — тихо проговорил Толик. — А книги вообще сожгу к чёртовой матери.

— Тише ты, — схватил его за руку Вася. — Пожар ещё щас дома устроишь.

Толик махнул рукой:

— Не устрою. Я этого не хочу.

— Постой. — Вася остановился. — То есть ты хочешь сказать, что всё-таки хотел, чтобы мой комп гавкнулся?

— Не-а, Вася. Этого хотел ты.

— Но ведь я несерьёзно сказал…

— Но хотел, наверное, очень. От злости.

Вася удивлённо посмотрел на друга.

— А ты шаришь! Ну, развивай мысль. Что делать будем?

— А ничего, — весело
ответил Толик, — Сейчас мы с тобой очень захотим, чтобы всё это прекратилось и больше никогда не возвращалось. Так и произойдёт. Потому что я так понимаю, что этот неведомый джин уже исполняет желания нас обоих.

Вася резко встал перед Толиком, остановил его руками.

— Нет! Ни за что! Ты что, не хочешь проверить, на что ещё мы способны? Подумай, Толик, а вдруг наш… м-м-м… покровитель… Вот, да — покровитель. Вдруг он способен не только на такие мелочи. Вдруг мы сможем спасать жизни, предотвращать войны и катастрофы… — Вася задумался. — от иксбокс, опять же, я бы не отказался.

Толик молчал. Вася пытливо смотрел в его глаза.

— Ну? — не выдержал он.

— Нет, — ответил Толик, — я не хочу. Не хочу! Нет!

— Ясно. Ещё раз повтори. А то он тебя не расслышал.

— Кто?

— Юлино пальто, блин…

Короткое молчание. И парни взорвались смехом.

Хохотали долго и до слёз. Толик согнулся пополам, а Вася упал на ещё не растаявший сугроб. Совсем твёрдый, правда, но по нему можно было кататься, не опасаясь выпачкать одежду.

Насмеявшись, ребята пошли домой. Без приключений.

А дома, у себя в комнате Толик застал новенькую Xbox. Отцу подвернулась скидка от фирмы-клиента, и он решил не упускать возможности.

Ну не удержался, ну что тут поделаешь? Но ведь всё теперь уже — конец. Просто Толик захотел приставку чуть раньше, чем принял окончательное решение.

Если б не Вася, он бы и не думал об этой приставке. Да и комп не разбился бы, если б не Вася. Толик правда не хотел его разбивать, но очень хотел доказать другу, что не сбрендил.

Ну а Юля… Какая же у неё красивая грудь.

Хм. Может не конец?

Котя

— …А он такой фьюить — и уплыл на своих чёртовых роликах! — Эрик дополнил сказанное плавным движением руки, показывая, как именно и куда уплыл герой его истории.

Караулка разразилась дружным хохотом. Двое солдат утёрли слёзы.

Воодушевлённый, Эрик открыл было рот, чтобы порадовать друзей ещё одной байкой, но противно загудела “тревожка”. На главном экране тут же проявилась картинка с одной из камер восточного ограждения.

Сигнал “тревожки” — ещё не повод к настоящей тревоге. Почти всегда его причиной становится дикий зверь, пересекающий периметр.

Однако в этот раз караульщики не отвернулись от экрана, едва бросив на него взгляды, а уставились с раскрытыми ртами.

Нет, определённо, покой Базы потревожил зверь. Но какой диковинный!

Служивые переглянулись.

Животное было лишено шерсти. Лишь на голове его спутались космы волос. Но самым удивительным было то, что нежданный гость стоял на двух ногах, имел две пятипалые руки, да и вообще был вполне человекоподобен.

Роста небольшого, чуть больше половины обычного человека. То есть вполне возможно, что это был ребёнок. Присмотревшись ниже пояса пришельца, все единодушно решили, что это мужская особь. Хотя вслух пока никто ничего не высказывал.

Нарушитель по-прежнему стоял на краю опушки, где и появился несколько минут назад, выйдя из лесной чащи.

Похоже, в нерешительности. Эрику даже показалось, что существо крайне напугано. По крайней мере у людей широко раскрытые глаза могли довольно определённо говорить об этом.

— Эрик, ты старший… — тихо проговорил Дон.

Он слыл чрезмерно исполнительным и ответственным. Ко всему не терпел бездействия. По-видимому сейчас он пришёл к выводу, что оно затянулось.

— Спасибо, что напомнил, — раздражённо буркнул Эрик, однако предпринимать что-либо не торопился.

Как и гость. Он всё так же испуганно озирался, то и дело задерживая взгляд на лесной чаще, проявляя явную готовность в случае чего юркнуть туда вновь.

— И? — вновь подал голос Дон.

Эрик раздражённо вздохнул. Окинул взглядом пытливо смотрящих на него подчинённых.

— Дон, Виктор, Марк. Быстро влезайте в костюмы химзащиты и приведите сюда это… — он посмотрел ещё раз на экран, — этого. Ну и, понятное дело, в капсулу экранированную его засунете. Только не забудьте баллон с воздушной смесью присобачить, а то задохнётся ещё — объясняйся потом перед командованием.

— А доложить о нём никому не хочешь? — не унимался Дон.

Эрик вздохнул.

— Ты делай своё дело, а я буду делать своё. Хорошо?

— Так точно! — насмешливо встал по стойке “смирно” Дон.

Трое бойцов вышли. Двое оставшихся всё так же внимательно вглядываясь в экран. Второго звали Джозефом.

— Ты уверен в том, что делаешь? — тихо поинтересовался он.

— А у нас есть инструкции на такие случаи, Зеф? — вопросом на вопрос ответил Эрик. Не дождавшись ответа, он удовлетворённо кивнул. — Вот и я так думаю. Животных мы не убиваем, а на человека это существо похоже отдалённо. С другой стороны подозрительных или незнакомых нашим глазам зверей мы должны ловить для исследований на предмет опасности заражения какой-нибудь дрянью. Потому мы его поймаем, посмотрим поближе, а затем передадим кому-то. Годится?

— Годится, — усмехнулся Зеф.

* * *

Через полчаса запыхавшиеся парни стояли в шлюзе химочистки. Диковинное существо сидело в стеклянной капсуле, обхватив колени и уткнувшись в них тем, что у обычных людей именуется лицом.

При первичном сканировании капсула не показала никаких признаков опасности.

Странную ношу внесли в комнату амуниции. Поднатужившись, подняли, закрепили в держатель на стене.

Обступили.

Стали рассматривать и тихонько обсуждать находку.

— Кожа-то какого странного цвета… Да и смотри, гладкая какая. Брррр…

— А уши… уши смотри: он ими, похоже, не может двигать.

— А с такими когтями разве влезешь при случае на дерево? Ужас!

— А соски ему зачем? Он же мужчина, я так понимаю? Ну, пусть даже будущий возможно… Или нет?

Пленник поднял голову, и солдаты непроизвольно отпрянули. Существо затравленно переводило взор с одного бойца на другого. Караульщики с отвращением рассматривали удивительный разрез глаз, уродливый нос, смотрящий ноздрями вниз, совершенно необъяснимое строение черепа и удивительно странный маленький рот, который гость неожиданно открыл, возможно пытаясь что-то сказать, так как послышалось довольно последовательное сочетание звуков.

Пока пришелец что-то балаболил, служивые успели рассмотреть маленькие ровненькие зубки и подивиться, как же такими зубами можно откусить хоть что-то.

— Предлагаю назвать его Котя, — послышался за спиной голос Зефа.

Все резко обернулись.

— Ты какого пост покинул? — зашипел Эрик.

— Спокойно, — поднял руки Зеф, — на мне браслет с “тревожкой”, от караулки я в двух прыжках. Мне же тоже интересно.

— А почему Котя? — раздражённо, но уже вполне спокойно спросил Эрик.

— Ну он милый как котёнок. К тому же видно, совсем маленький. Ему несколько месяцев на вид от силы.

— Милый? — удивлённо приподнял бровь и повёл ушами в стороны Дон. — Интересно. И что делать-то будем с этим “милым”? А, старший смены?

— Ну никак не угомонишься, — не выдержал Эрик.

— Не понял?

— Всё ты понял, — вздохнул Эрик. — Но ты прав. Делать нечего. Сейчас позвоню Командующему. Всё, цирк окончен, пошли на место.

— Я ещё минут пять постою, — задумчиво проговорил Зеф, всматриваясь в капсулу. -Ты не против?

— Валяй, — пожал плечами Эрик. — Но не более пяти минут.

Зеф остался со странным гостем один на один. Оба хранили молчание, пристально глядя друг в другу глаза. “А они у него него красивые — зелёные”, — подумал Зеф и подошёл к капсуле.

Существо при этом вжалось в заднюю стенку.

— Не бойся, зеленоглазый — сказал Зеф, — я тебя не обижу.

И положил ладонь на поверхность капсулы. Пришелец прищурился и, немного поколебавшись, приложил свою ладонь с другой стороны.

— Ты со звёзд? — спросил Зеф. И, видя непонимание в глазах гостя, указал пальцем на него, затем вверх. — Ты оттуда?

Пришелец покачал головой. У Зефа глаза на лоб полезли. Не может быть! Он понимает!

— Как тебя зовут? — взволнованно спросил караульный. — Меня — Джозеф.

Он приложил ладонь к своей груди, затем указал на гостя.

— А тебя?

— Костя, — отчётливо произнёс пришелец.

— Господи! — выдохнул тихо Зеф. — Ты сказал Костя? Костя!?

— Костя, — кивнул пришелец.

— Охренеть! Я с “Котей” почти угадал, — пробормотал Зеф.

Затем вновь посмотрел на пленника.

— Но кто дал тебе человеческое имя? Кто?

Существо покачало головой, давая понять, что больше не понимает ни слова.

— Зе-е-еф!? — раздалось из караулки. — Пять минут прошло две минуты назад!

— Иду! — рявкнул Зеф.

Затем повернулся к капсуле, вновь приложил ладонь к стеклу. Пришелец повторил его жест.

— Мы ещё поговорим, — сказал он и кивнул.

Пришелец кивнул в ответ.

* * *

Начальство явилось ближе к ужину. Лично Командующий, в сопровождении двух Первых заместителей, четырёх вооружённых офицеров и десятка рядовых. Зачем понадобилась такая свита, караульщикам было слабо понятно, но начальство на то и начальство, чтобы не пытаться его понимать, а выполнять беспрекословно приказы.

“Делегация” долго осматривала удивительную находку караульщиков. Затем Командующий наморщил лоб и тихо спросил:

— Кормили чем-нибудь?

— Никак нет, сир Командующий! — отчеканил Эрик.

— В туалет выводили?

— Нет, сир Командующий!

— Хм.

Эрик в недоумении оглянулся на товарищей, не понимая, что может означать это “хм”. Те пожали в ответ плечами.

— Ну что ж, молодцы! — наконец кивнул удовлетворённо Командующий. — Проявили инициативу и крепость духа! Передаём существо под заботливую опеку наших местных учёных для предварительных анализов. Пусть они разбираются и с кормёжкой, и с туалетом. Затем, скорее всего, вашего питомца повезут в Централ, где и определится его дальнейшая судьба. Прискорбно сознавать, но она наверняка незавидна. Лично я всячески против издевательств над неразумными братьями нашими меньшими.

— Разрешите обратиться, сир Командующий! — вытянулся Зеф.

— Ты что, блин, делаешь?! — зашипел Эрик.

Командующий обернулся и вперил немигающий взгляд в наглого солдата.

— Разрешаю.

— Со всем уважением, сир Командующий. Я думаю, существо разумно.

— С чего вы так решили, рядовой?

— У нас состоялось с ним нечто вроде диалога, в ходе которого выяснилось, что его зовут Костя.

В комнате повисла тишина, за несколько бесконечных мгновений которой Зеф успел вспомнить всю свою жизнь, трижды провалиться сквозь землю и трижды вернуться обратно. Но, совершенно неожиданно, тишину разорвал задорный многоголосый смех.

Смеялись долго и всласть. Целую вечность, как вновь показалось Зефу.

Утерев слёзы, Командующий сказал:

— Рядовой. Я бы оценил шутку, но вижу по вашему лицу, что она таковой не является. В другой раз я бы назначил вас бессменным караульным суток на пяток, но в честь такой находки настроение у меня хорошее. Даю вам увольнительную на два дня. Съездите в город, отдохните, развейтесь. Вся дурь выветрится из головы.

— Благодарю, сир Командующий! — не посмел перечить Зеф. — Служу Централу!

— Вот и хорошо, — улыбнулся Командующий. — Взять зверёныша. И пошли.

Двое солдат аккуратно сняли капсулу и понесли наружу. Пришелец, плача и приложив ладонь к стеклу, смотрел на Зефа.

Наконец в комнате стихло.

— Ну ты красавчик, — похлопал Эрик Зефа по плечу, — так ловко выходные выдурил.

Зеф не ответил.

* * *

А вот тут начинается самое интересное, подумал Зеф. Допустим, я выведу Котю из лаборатории. Допустим смогу провести по базе. Допустим даже удастся выехать за периметр. Что дальше делать?

Как жаль, что нет больше времени на раздумья, на подготовку. Да и чего тут сокрушаться — денег на липовые документы, к примеру, тоже нет.

Придётся импровизировать и надеяться, что два последних часа были прожиты не зря и план получился если и не идеальным, то хотя бы неплохим. Хотя выглядит всё вполне осуществимым.

А последствия?

Последствия могут быть ужасны. Дезертирство и бега до конца оставшейся жизни — самая оптимистичная перспектива. Но что делать? Ведь Командующий был прав — пришельца действительно запытают до смерти, пытаясь понять, что он такое и откуда взялся.

А если и не запытают, то жизни в стенах какого-нибудь исследовательского института в качестве подопытного вряд ли можно позавидовать.

Зеф посмотрел на часы: “20:05. Удачное время года. Уже почти совсем темно. За что и люблю осень”.

Что ж, пора.

Он собрал рюкзак, оделся и вышел из номера.

Ключ вернул портье и расплатился за сутки. Своего жилья у Зефа в этом городке не было. Была однокомнатная квартира в родном Лосе, но до него двое суток лёту с пятью пересадками. К сожалению правительство не спрашивает у бойцов, кого и куда распределять.

Зато была своя машина. Зеф любовно осмотрел свой “дозер” сорок четвёртого года и залез в салон.

Завёл мотор лёгким поворотом ключа и рванул с места.

* * *

— Зеф? Тебя чего принесло? У тебя же выходной завтра! — Ребята на КПП были, как всегда, приветливы.

— Да блин, мужики. С такой девочкой познакомился — просто загляденье. Решил, что денег не хватит. Ещё надо.

— Святое дело, друг. Дуй.

Зеф проехал между спорткомплексом и казармами, вывернул на стоянку. Припарковался у самого края. Захватив рюкзак, вышел из машины, и быстро, но легко, даже что-то насвистывая, двинулся к двухэтажному зданию лаборатории.

По пути встретил нескольких знакомых и одного офицера. Отдал честь. Подходя к лаборатории, снял с плеча рюкзак. Достал многозарядник с транквилизаторами. Рюкзак вновь забросил на плечи. Взбежал по ступенькам. Шагнул в ярко освещённый коридор.

Пока везло — на пути никого. Справа и слева за белоснежными жалюзи находились какие-то люди. Сидели за компьютерами, и дела им до того, кто идёт по коридору, не было совершенно.

Зеф быстро прошёл в конец коридора, вышел на лестничную площадку и стал спускаться на минус первый этаж.

Именно там находился исследовательский отдел, а значит — и Котя тоже.

Пока всё шло слишком гладко. Людей нет и ни одна дверь не заперта на замок. Как хорошо, что аскетичные и непритязательные учёные отказались от системы контроля доступа, небезосновательно веря, что их деятельность никому более на Базе не интересна.

Зеф открыл заветную дверь и замер на месте.

К тому, что Котя соберёт вокруг себя большое количество людей, он был готов. В многозаряднике пятьдесят патронов — хватило бы на то, чтобы всё здание усыпить. Однако то, что и Командующий со своими Первыми заместителями пожелает присутствовать при исследованиях, мягко говоря, обескураживало.

Колеблясь всего мгновение, в Командующего Зеф выстрелил первым. Не успело его грузное тело упасть, как свой недолгий путь к блестящему полу начали тела Первых заместителей.

Один за другим на пол повалилась на пол и восьмёрка учёных. Ни один из них не успел нажать тревожную кнопку на браслете.

Зеф перевёл взгляд на стол, над которым ещё пару мгновений назад возились учёные.

На нём лежал Котя. Надо отдать должное очкарикам, вымытый и на вид вполне здоровый. Хотя как именно должен выглядеть здоровый пришелец, Зеф представлял слабо, но интуиция его редко подводила.

Котя был без сознания. Причиной тому наверняка являлась торчащая игла из его вены на руке, шлангочка которой тянулась к ближайшей стене.

Зеф порылся в рюкзаке, нашёл рулон ваты и бутылочку со спиртом. Открутил крышку, смочил кусочек ваты и, приложив к ранке, выдернул иглу.

Подержал ватку пару минут. Затем достал бутылочку с нашатырным спиртом, поводил горлышком у Коти под носом. Отчего-то Зеф был уверен — физиология у пришельца очень похожа на людскую.

И не ошибся. Тот поморщился. Чихнул. Открыл широко глаза. И тут же расслабился, улыбнулся.

— Вот и отлично, — улыбнулся в ответ Зеф и снова полез в рюкзак. — На вот, одевайся.

На стол рядом с Котей легли брюки, футболка, куртка и носки. А на пол упали лёгкие ботинки.

— Надеюсь, с размером не сильно ошибся, — беспокоился Зеф, — давай, дружок, скорее.

Два раза парню повторять не пришлось. Он мигом понял, чего от него хотят и принялся одеваться.

Зеф в это время ещё раз оглядел место преступления, глубоко вздохнул и прочитал про себя молитву.

* * *

Из здания лаборатории беглецы вышли, по-прежнему не встретив никакого сопротивления. Также никто не встретился по пути к автостоянке. Зеф просто не мог поверить своей удаче.

Он сомневался в ней даже тогда, когда проезжал КПП, вполуха слушая пошлые подбрадривания вчерашних друзей по поводу девчонки, которую Зеф якобы намеревался затащить в постель.

Лишь тогда он осознал, что всё идёт как нельзя лучше, когда за спиной было добрых четыре сотни километров, а на востоке светлело небо.

Тогда Зеф свернул с дороги и, заехав в небольшую рощицу, заглушил двигатель.

Обернулся к своему необычному пассажиру, включил в салоне свет. Тот сидел и улыбался.

— Так, Котя, — задумчиво сказал Зеф, доставая из своего безразмерного рюкзака маленькую чёрную коробочку с кнопками и экраном, — у меня тут есть такая штука, называется “Мастер Лингвист”. Проще говоря переводчик. Производители утверждают, что эта штуковина знает все языки нашей планеты — в том числе уже давно мёртвые. А если языка нет, то она анализирует твою речь, фонетику и так далее, сопоставляет с тем, что есть в базе и собирает в кучу… В общем, что это я тебе рассказываю такие неинтересные вещи. Короче, если ты с этой планеты, мы должны друг друга понять.

Зеф нажал на несколько кнопок, всмотрелся в экран и удовлетворённо кивнул.

— Так, дружок. А ну-ка теперь скажи что-то. Ну, я Джозеф, ты — Костя и всё такое. Давай, бла-бла-бла-пум-бурум-бум…

То ли парень был сообразительный, то ли Зеф имел дар убедить кого угодно и в чём угодно, но пришелец заговорил. Он рассказывал много и отчаянно помогая себе жестами. Прибор же Зефа изрыгал из своей утробы какие-то непонятные, а иногда даже страшные звуки.

Солдат уже совсем думал расстроиться и разбить “Мастер Лингвист” о ближайшую сосну, как из динамика отчётливо донеслось:

— …я совсем запутался, дядя Джозеф.

Зеф подпрыгнул от неожиданности, чудом не ударившись о потолок.

— Ты разумен, — словно сделавший великое открытие учёный, проговорил Зеф. — Ты действительно разумен.

— Не понимаю, о чём вы, дядя, — безропотно отвечал пришелец. — Я, конечно, ещё многого не знаю. Мне всего восемь лет. Но я самый умный в своём классе.

— Челюсть Зефа отвисла.

— Как ты сказал?! Тебе восемь лет? И это ты маленький?

— Ну конечно.

— Но этого не может быть! Мне три года, и я зрелый мужчина!

— Ну, может в этом времени год в десять раз длиннее нашего? — резонно заметил необычайный парнишка.

— Чего “вашего”? — запутался Зеф. — В каком смысле “в этом времени”?

— Я же говорю, я запутался, — вздохнул мальчик.

— А уж я-то как запутался, — ошарашенно проговорил Зеф. — Ты хотел сказать, что ты из прошлого или из будущего?

— Из прошлого вроде бы, — подумав, сказал маленький пришелец.

— Ты хочешь сказать, что ты один из хомусов?

— Не знаю, — нахмурился Костя. На его лице отразилась яростная работа мысли. Через минуту он сокрушённо добавил. — Я не знаю, кто такие “хомусы”.

— Никто не знает. Это всего лишь гипотеза. Просто наша планета слишком стара, чтобы быть родительницей только нашей расы. Наверняка были и другие.

— Наверняка, — подтвердил всезнающий малыш и вздохнул, — Зато она так красива, ваша планета.

— Согласен. А у вас она разве не так красива?

— Нет. Уже не так. Папа говорит, что она умирает. Потому что мы, люди, погубили её. Войнами, промышленностью, просто жестокостью. Но Земля обязательно должна была возродиться вновь через много-много веков. И она возродилась, как я вижу. В вашем времени. И теперь…

Мальчик запнулся.

— Что “теперь”, Костя?

— Я хочу к папе, — потупился вдруг мальчик.

— Я помогу тебе к нему вернуться, — с готовностью выпалил Зеф, — только скажи, как ты сюда попал?

Мальчик очень долго думал и, такое чувство, что прислушивался к пению сверчков. Будто никогда ничего не слышал подобного. Кто знает, может действительно не слышал. Зеф пока не мог понять, откуда именно появился этот малыш, но он понял одно — мир тот очень жесток. Угробить такую красоту — это же кем надо быть?

Хотя, кто бы говорил? Сам ведь солдат. У самого автоматный приклад из дерева, а в дежурном снаряжении три гранаты, способные выкорчевать взрывами десяток деревьев.

Интересно. Ведь если мальчик не врёт, то он живой пример того, что люди могут сотворить со своей планетой и с собой в том числе. Он может послужить предостережением всему человечеству.

Кстати, обратил вдруг внимание Зеф. А ведь они тоже именуют себя “людьми”. Мы не зря настолько физиологически похожи, пусть и внешне совсем разные.

— Папа взял меня к себе на работу, — начал наконец рассказ мальчик, сбивая Зефа с размышлений, — и я пробрался на испытания машины времени. Они хотели переместить котёнка, а я к нему подбежал… Наверно так и получилось. Меня отправили сюда вместо котёнка.

— Ну ты же Котя, — улыбнулся Зеф.

— Угу…

— Так, коти, — послышался до боли знакомый голос, — поиграли и хватит.

Едва отзвучало последнее слово, окружающее пространство наполнилось шумом. Машину окружила по меньшей мере рота солдат, яркие прожекторы ударили в кабину.

У Зефа сердце в пятки ушло.

— Выйти из машины! — рявкнул Командующий.

И Зеф не смог не подчиниться — на ватных ногах вылез из машины и, не дожидаясь следующей команды, заложил руки за голову.

— Не стоит, — усмехнулся Командующий, — ты успешно справился с операцией, хоть и не был посвящён в её детали.

— Какая такая операция? — не веря своим ушам, спросил Зеф.

— Простая, — засмеялся Командующий, — втереться в доверие к мальцу и разговорить его. А также привести нас к его родичам, которых, как я вижу, мы не дождёмся. Потому что их тут нет. Но и так послушать было весьма интересно. А ты думал, ты такой хитрец, Зеф, что так легко похитил это существо с нашей Базы? Нет, дружок. Это мы тебя обвели вокруг пальца, а не ты нас. Но уже не суть важно. Малец отправляется в Централ. Правда, не знаю, какой пользы от него можно добиться, если он уже всё рассказал.

Со всей внезапностью, на которую только способен детский разум, Костя заговорил. Заговорила и коробочка в руках Зефа.

— Дядя командир, я не всё сказал.

— Так говори, сынок, — рассмеялся генерал.

— Говорю, — послушно кивнул мальчик. — Наша Земля там, откуда я пришёл, почти умерла…

— Ну? Ты это говорил.

— Потому мы сюда придём жить. Папа мне обещал. Вы слышите? Папа! Обещал! — отчеканил малыш.

— Что? — озадаченно спросил Командующий. Слова пришельца медленно обретали смысл, в который не хотелось верить. — Значит ли это…

Со стороны скоростной трассы раздался страшный грохот, очень похожий на гром. Тут же небо наполнил рёв реактивных двигателей. Чуть не касаясь верхушек деревьев, пронёсся самолёт неизвестной Командующему конструкции.

— Бойцы, — дрожащим голосом скомандовал тот, — быстро проверить, что там такое. Занять круговую оборону.

Десяток солдат немедленно бросились прочь из рощи — туда, где слышался страшный шум и… голоса?.. Точнее выкрики — очень похожие на отдаваемые приказы.

Остальные бойцы рассредоточились по окружности. В центре круга оказалась машина Зефа.

Сам Зеф тоже побежал к источнику шума. Как ни странно, его никто не останавливал.

Джозеф, в отличие от Командующего, так и не понял страшный смысл слов Кости. Или не хотел понимать. Уж совсем не клеилось ясное доброе личико малыша с теми картинами, что рисовало воображение Зефа, когда он слышал все эти чужие, но до боли знакомые звуки.

Потому он бежал.

Чтобы увидеть невероятную картину.

В поле, что начиналось сразу за трассой и над ним, прямо из ничего бесконечным потоком появлялись колонны солдат, внешне как две капли воды похожих на малыша Костю. Материализовывались единицы невиданной наземной и воздушной бронетехники. Да, всё это Зеф видел впервые, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о назначении всего этого добра.

— Господи, это вторжение, — прошептал Зеф, глядя на непрерывную вереницу вражеской пехоты.

— Что ты говоришь, дружище? — подал голос откуда-то взявшийся Эрик. Взгляд его был совершенно безумен, автомат безвольно волочился по земле.

— Это вторжение, — повторил Джозеф. — Наши прапращуры, от которых нам в наследство остались только их имена, захватывают нас.

— Что?! Что, не пойму…

Зеф не ответил. Он развернулся и двинулся в рощу. Происходящее просто не укладывалось у него в голове. Это дурацкий сон и ничего более. Он вот-вот проснётся и даже не вспомнит этого ужаса.

Но сухие ветки хрустели под ногами так явно, а гул двигателей был так оглушителен, что любая надежда тонула в нём безо всякой попытки удержаться на плаву.

Вернувшись к машине, Зеф застал сцену, которая окончательно выбила почву у него из-под ног.

Машина была окружена не менее, чем полусотней солдат, подобных тем, что уверенным маршем шли сейчас по полю. Командующий и все его бойцы стояли на коленях, заложив руки за голову. Лежало несколько трупов сослуживцев Зефа — чудовищные раны в их телах ещё дымились.

А рядом с Командующим стоял стройный офицер-пришелец, званием наверняка не меньший своего пленника. Он гордо улыбался и держал на руках малыша Костю. Зеф с горечью отметил удивительное сходство в лицах взрослого и ребёнка.

Костя что-то важно отчеканил, и Зеф взмолился про себя всем богам, которых только знал, чтобы “Мастер Лингвист” дал сбой.

Но прибор работал исправно.

— Товарищ генерал, — перевёл он, — операция “Затерянный малыш” успешно выполнена. Жду дальнейших указаний.

— «Операция успешно выполнена», — с улыбкой скопировал мальчика тот, кого он назвал «генералом». — Ты просто не представляешь, чего стоила мне твоя выходка, сынок! Мне пришлось приложить массу усилий, чтобы начать переброску войск сюда на год раньше — всего через полгода после твоего геройского прыжка в «time-cut»… Который, к слову, — голос офицера приобрёл грозные нотки, — всё ещё был в стадии тестирования! Тебе просто невероятно повезло, что профессор Чадов сумел внедрить систему отслеживания перемещаемых во времени объектов за неделю до твоего подвига!

Костя уже не смеялся и грустно потупил взор. Зеф глубоко дышал, ловя каждое слово. Отец мальчика продолжал:

— Мы наблюдали за твоими похождениями полгода!

— Но я ведь тут всего пару дней! — удивился Костя.

— И это очень хорошо. Потому что то, что тебе довелось бы пережить здесь в ближайшем будущем, было бы страшнейшей пыткой, на которую не заслуживают не то что маленькие дети, но и злейшие враги! Я каждый день врал твоей маме, что с тобой всё хорошо… — Тон отца смягчился. — Маленький ты засранец с шилом в одном месте… Всё же данные, которые мы получили благодаря тебе, оказались бесценными.

Он потрепал малыша по волосам.

И Костя звонко рассмеялся. Затем замолчал и указал пальчиком на Зефа.

— Только дядю Джозефа, вот этого, у которого чешуйки стали совсем белыми, не убивай, пожалуйста. Он хороший.

02.05.2011

Глупые мысли

— Серёжа! Серёженька! Его нет! — голос Маши доносился будто из иного мира.

“Потусторонняя Маша”, — невпопад подумал я, безрезультатно пытаясь сбросить с себя ошмётки сна. Получалось плохо — тело повиноваться отказывалось, мозг не понимал, зачем должен напрягаться. Моё сознание было всецело на стороне мозга. А Маша… была ли Маша? В самом деле, какие такие могут быть телефонные звонки посреди ночи?

Блин, ну и приснится же…

Однако настойчивый истеричный писк возле уха открыто намекал, что это не сон. Я разлепил левый глаз и уставился на утопающий в подушке мобильник. Экран его ярко светился фотографией симпатичной улыбчивой шатенки, а динамик продолжал тоненько что-то верещать.

Вздохнув, я подсунул мобильник под ухо и лёг на него. В таком положении можно общаться почти бесконечно — пока ушная раковина не накалится добела.

Динамик, кстати, к этому моменту замолчал, и из него раздавались отдалённые завывания и всхлипывания. А через мгновение — короткие гудки.

Я выругался, сел и набрал Машу. Ответила сразу:

— Серёжа! Как ты можешь спать?! — заорала она. — Как ты спишь, когда мы себе места не находим? Мать твою… ы-ы-ы-ы…

— Маша, спокойно, — вмиг проснулся и насторожился я. — Что случилось?

— Борька пропал, — выпалила она. — Нету его нигде. Всех уже обзвонили.

Борька — это её пятилетний брат. Сама Маша — моя лучшая подруга. Ну, то есть это я для неё лучший друг, а она для меня как бы не совсем… Очень запутано, а вдаваться в подробности не хочется. Тем более, как мы с ней уже выяснили, это всё мои “глупые мысли”…

— Сейчас приеду, — сказал я, отключился и на пару минут отдался “глупым мыслям”.

Нет, ну что за жизнь такая? Как в кино сходить или погулять, так “на это у меня есть парень”, а как трабла какая-то — сразу мне давай трезвонить. Хотя кто знает, может “парень” уже у неё сидит, утешает. Сволочь…

Стоп, одёрнул я себя. Борька пропал! Борька! Мелкий жизнерадостный хулиган с турбодвигателем вместо шила в одном месте.

Борька. Пропал.

Как так?!

Я вызвал такси и побежал на кухню. Поставив турку на плиту, бросился в ванную. Умывшись и почистив зубы, метнулся к шкафу в комнате.

Едва оделся, позвонили из службы такси и сообщили, что машина ждёт у подъезда. Чертыхнулся, побежал на кухню, снял кипящий кофе с огня. Полез в подвесной шкаф, откопал набор пластиковой посуды: вынул из пирамиды сразу два стаканчика — чтоб не жгло. Налил паривший кофе, засыпал сахар, размешал. Отнёс в прихожую на тумбочку. Обулся. Проверил, в кармане ли ключ.

Вздохнул и вышел. Захлопнул дверь и тут же вспомнил, что кофе забыл. Матеря себя последними словами, долго не мог достать из кармана ключ, зацепившийся за подкладку куртки. Справился таки, открыл дверь, схватил кофе, захлопнул дверь и побежал вниз — вечером лифт не работал, вряд ли ночью ситуация изменилась.

Выходя из подъезда, чувствовал себя так, будто прожил целую жизнь за пять минут. В машину садился, бурча под нос нечто матерное в адрес тех, кто придумал квесты — от которых, к слову, ещё недавно был без ума.

Водила только смерил меня уставшим взглядом, подозрительно задержал его на кофе, но ничего не сказал и тронулся.

Город спал спокойно. Сонно перемигивались неоновые вывески, безучастно светились витрины бутиков и магазинов, уютно чернели окна домов, а некоторые, одинокие, не менее уютно светились мягким светом настольных ламп и светильников. Или мигали синевой телевизоров.

Тихо. Спокойно. Хорошо.

В отличие от бури внутри меня. Мысли сбивались и носились во все стороны, в висках стучала кровь. Я старался не думать о том, куда и почему еду. Попереживать ещё успею, а сейчас это ни к чему. Нужно очистить голову. Чтобы мыслить трезво и рассудительно. Чтобы вообще мыслить.

Стараясь не обращать внимания на горячий кофе в руке, я закрыл глаза и попытался успокоиться. Не думать ни о чём. Прислушаться к сердцебиению, к неприятным толчкам в висках, заставить их утихнуть. Полностью расслабиться.

Всегда будет то, что я не смогу изменить. Но также всегда можно подстроиться под условия, в которых я нахожусь. Я не могу сейчас силой мысли вернуть Борьку. Но могу оставаться спокойным, думать и искать пути решения…

Настроенный подобным образом я и переступил порог Машиной квартиры. Точнее — её родителей.

Встречал отец, Егор Олегович. Бледный, сутулый, осунувшийся. Под глазами мрачно пролегли тени, а уголки губ оттянулись вниз. Другой человек, ей Богу…

— Привет, Серёга, — устало проговорил он и протянул руку.

Я крепко пожал жёсткую ладонь строителя.

— Здравствуйте. Где Машка?

Егор Олегович молча кивнул в сторону зала, из-за закрытой двери которого подозрительно не доносилось ни звука. Я разулся, привычно набросил куртку на вешалку и решительно взялся за ручку двери. Но не открыл её. Обернулся. Промямлил:

— Егор Олегыч, а этот… кхм… здесь?

Машкин отец, уткнувшийся взглядом в стену, вздрогнул, словно откуда-то вынырнул, растерянно посмотрел на меня.

— Что?.. А, Толик. Нет… В походе он где-то, недоступен.

Теперь понятно, почему она мне бросилась звонить. Нечего было себе льстить. Впрочем, можно и польстить: я-то здесь, а он-то там. Хотя сейчас, наверное, с радостью поменялся бы с ним местами.

Я кивнул и открыл дверь в гостиную.

Пожалуй, нет ужасней зрелища, чем две рыдающие в обнимку женщины. Пусть это происходит даже беззвучно. Пусть даже не вы являетесь причиной этих рыданий. Всё равно — это ужасно. Пожалуй, даже не возьмусь передать, почему и насколько. Просто скажу, что врагу не пожелаю оказаться на моём месте. Хотя, если подумать, ведь буквально пару минут назад хотел поменяться местами с Толиком.

Но он ведь хуже врага? Хуже собаки и хуже врага.

Содрогания на диване прекратились и на меня уставились две пары мокрых воспалённых глаз.

Машка вырвалась из объятий матери и бросилась ко мне. Повисла на шее.

И вот тут уже раздались настоящие рыдания. Однако при желании в них можно было различить какие-то обрывки слов и фраз.

— Ы-ы-ы-ы… Серёжа… Как же… Ы-ы-ы… Он не мог… Ы-ы-ы… Куда?.. Нет его… Ы-ы… целовала сама же… Ы-ы-ы…. на ночь… Спим же рядом… А-а-а-а…

Я мягко отстранил девушку, убрал прилипшие к её лицу волосы.

— Маш, успокойся, — сказал я. Причём настолько спокойно и даже холодно сказал, что сам себе удивился. Тут же смутился. Вздохнул и закончил: — Рассказывай.

Борьку хватились часа в два ночи (сейчас было уже начало шестого). Сперва обрыли все шкафы и кладовки и только потом начали трубить тревогу. Вызвали ментов. Те приехали на удивление быстро, а запротоколировали всё ещё быстрей.

И смылись.

Прошёл ещё часик, и Машка не выдержала — позвонила мне.

А произошло следующее. Малого все расцеловали на ночь и уложили. Что примечательно, сестра спит с ним в одной комнате.

Ночью Машка встала по нужде: какая-то мутная история с утренней отёчностью. Теперь самое интересное. Когда выходила из комнаты, брат всё ещё мирно спал на своём раскладном кресле. А когда вернулась обратно, там никого и ничего не было.

Одеяло не было отброшено, а на подушке была отчётливая вмятина — мальчик будто всосался в кресло. Я подавил жгучее желание прощупать обшивку под простынёй.

Никаких подозрительных звонков не поступало. Да и вообще за исключением пропавшего пятилетнего пацана, ничего подозрительного не было.

Я в очередной раз тщательно осмотрел комнату. Помимо разбросанных повсюду игрушек, ничего примечательного не нашёл. Впрочем, может быть как раз из-за игрушек и не нашёл. Ещё сложней было что-то найти после ментов. Те вроде бы тоже всё осматривали.

Окна закрыты. Даже заклеены. Форточки на защёлках — сквозняков в этой семье боятся. Если Борька вылезал через какую-либо из них, то защёлкнуть с той стороны не мог никак. Разве что силой мысли.

Дверь балкона тоже вне подозрений — заперта изнутри.

Да и вообще: что я выдумываю? Десятый же этаж. Никуда бы он не делся.

В мистику и инопланетян я не верил. Хотел бы, чтоб они были, но не верил. А потому оставалось одно — мальчика похитили.

Но кто? Как? Зачем? Если для выкупа, то почему до сих пор не позвонили? Да и на кой вообще полезли в эту семью? У них ни гроша за пазухой. В отличие от Толика, мелькнула неуместная мысль. Может на него хотят надавить через Машкину семью?

Да нет, у него тоже младший брат есть в конце концов. Я прогнал все мысли к чёртовой матери и вновь заставил себя думать.

Но не думалось. Потому что всё передумал. Значит нужно действовать.

Однако сказать легко, а реально действовать куда сложней. Особенно в такой непонятной ситуации. В принципе всё, что нужно было сделать, сделали и до меня: соседей обошли, родителей Борькиных корешей из садика обзвонили, милицию вызвали. С утра собирались дать объявление во всевозможные газеты и обратиться на телевидение в “Службу розыска детей”.

Ещё, подумалось, обязательно нужно заспамить Интернет фоткой Борьки и информацией о нём.

Чем я и занялся, так как от Машки и её родителей толку сейчас было мало.

Взял Машкин ноут, нашёл в “Моих документах” фотки и залез в папку “Борька”. Довольно скоро наткнулся на портрет мальчугана, перекинул его на рабочий стол и залез в инет. Первым делом разослал фотку Борьки со всей необходимой информацией по всем адресатам из почтового ящика — даже адреса, на которые когда-то слал резюме различным компаниям, не пропустил. Ничего — не повредит.

Затем я обошёл все форумы, на которых общался, создавая темы “Помогите найти ребёнка”. Оставил объявления на паре десятков соответствующих сайтов и забомбил все соцсети. Напоследок запостил фото у себя в блоге.

Когда закончил, было начало восьмого утра.

Я как следует потянулся и зевнул. В гостиной кроме меня давно уже никого не было. Может уснули наконец? Да нет, вряд ли. Заснёшь тут. Я отложил ноут и пошёл на кухню.

Семья сидела за столом. Уставшие, бледные, с красными глазами и мешками под ними. Удручающее зрелище.

— А, Серёженька… — тихо произнесла мама Маши. — Ну как дела?

На меня поднялись ещё две пары глаз: Машка и Егор Олегович. Мне показалось, что смотрят они с надеждой. Странно, ведь повода я не давал — подумаешь, в инете информацию распространил. Толку-то?

— Всё будет хорошо, Эвелина Павловна, — заверил я, — информацию о Борьке разместил везде, где только можно. Я думаю, довольно скоро будет результат.

Наглая, беспросветная ложь. Но кто упрекнул бы меня в ней сейчас?

Машка, человек более приближённый к Интернету, нежели родители, только горько вздохнула. Я тоже вздохнул и потянулся за туркой.

Пока кофе закипал, стоял у окна и смотрел на поднимающееся из-за горизонта солнце. Дом находился на самой окраине города: вдали виднелся какой-то мелкий посёлок, поля и лесные посадки. А ещё озеро с высившейся над ним трубой. Вроде мусоросжигательный завод, который иногда “радовал” незабываемыми ароматами.

Высотные дома были чуть левее, и летом из-за них восход солнца разглядеть невозможно. Но вот осенью — самый раз.

Кофе закипел, я снял его с огня, вылил в чашку и добавил молока. Бросил ложку сахара и, не спеша поколачивая светло-коричневую жидкость, вышел на балкон. Погода, конечно, стояла чудная. Пятнадцатое ноября, двадцать минут восьмого утра, а на термометре плюс четырнадцать. Значит днём будут все восемнадцать. Фантастика. За всю жизнь не припомню такой температуры в середине ноября.

Солнце уже слепило, и любоваться им стало невозможно. Я посмотрел на улицу. Машин и людей постепенно становилось больше, а ленивый их поток неотвратимо разрастался. В восемь начнётся час-пик, народ будет бежать к метро чуть ли не бегом, а машины — волочиться в тянучке.

Я сделал глоток и вдруг подумал: “Вот бы сейчас увидеть Борьку на этом тротуаре. Пусть появится из-за соседнего дома”.

Из-за угла мгновенно показался маленький мальчик — я чуть не выронил чашку. Но тут же за ним вышел мужчина, и я понял, что это просто отец и сын спешат на остановку. Я сделал глубокий вдох в попытке утихомирить вмиг пустившееся в пляс сердце…

И всё-таки выронил чашку.

Она разбилась через долгие четыре секунды о порог магазинчика посуды, что находился на первом этаже дома. И наверняка разлетелась вдребезги. А осколки и брызги наверняка задели курившего на ступеньках охранника — снизу донёсся отборный мат.

Мне было плевать, потому что Борька переходил улицу. Прежде дождался зелёного света светофора, посмотрел налево и направо, и только потом пошёл. Как полагается.

____

На работу я не пошёл. Чтобы после такого стресса, да ещё невыспавшимся идти на работу — это надо очень себя ненавидеть. Позвонил начальнику и рассказал всё как есть. И добавил, что если ему нужны доказательства, пусть прошерстит Интернет на предмет пропавших детей — обязательно наткнётся на десяток моих объявлений.

Шеф, в принципе, понимающий, но подозрительный — лучше ему всё подробно объяснять.

О таинственном исчезновении и появлении Борьки я старался не думать — сейчас было главным завалиться на кровать, а думать уже потом, после пробуждения.

Тем более, что думать было не о чем. Мальчик не помнил, как пропал и как вернулся. Он помнил, как засыпал, и помнил, как переходил дорогу. Больше ничего. Сегодня его затаскают по больницам — будут проверять психику и общее состояние здоровья. Не завидую малышу.

Но надо — амнезия просто так не случается. Определённо случилось что-то “из ряда вон”. Господи, только бы не маньяки-педофилы какие-нибудь — остальное как-то можно пережить.

Лифт всё ещё не работал, и я привычно поплёлся на двенадцатый этаж пешком. Консьержка посмотрела на меня с презрением — наверняка думала, что возвращаюсь после пьянки.

Эта больная на голову старушенция постоянно выпытывает, где я был, когда возвращаюсь домой после двенадцати ночи. Сразу же вспоминаются студенческие годы, когда жил в общаге.

Плевать. Чёрт с тобой, бабуля. Лишь бы была жива и здорова.

Придя домой, я неимоверным усилием воли заставил себя принять душ — терпеть не могу ложиться в постель без душа. Есть у меня такой пунктик. Даже если решил днём в выходной поспать, всё равно перед этим иду в душ.

В сон провалился мгновенно и без сновидений.

Просыпался тяжко и под звон всё того же мобильника. И всё та же шатенка смотрела на меня с экрана телефона. Я глянул на время — десять минут первого — и ответил на звонок.

— Привет, Маш. Что-то с Борькой?

— Нет. С ним всё хорошо.

Я ожидал, что опять услышу вытьё и причитания, но голос моей подруги был очень тих, спокоен и хрипл. И это, признаться, подействовало на меня более отрезвляюще, нежели громогласные рыдания.

— Маш, что с тобой?

— Толик… — она сглотнула, слова ей явно давались с трудом. — Толик погиб… Серёжа, что за день такой?

— Понедельник, — тяжко выдохнул я. — Слушай, Маш, думай о брате, будь с ним — я сейчас при…

— Да в порядке всё с Борькой! — сорвалась на крик она и отключилась.

М-да. День сегодня всё же странный, подумал я и пошёл варить кофе. Не то, чтобы я был расстроен гибелью Толика, скорее даже наоборот, но происходящее совсем не нравилось. Да и, честно говоря, если абстрагироваться от “глупых мыслей”, человека было жаль. Не Толика, а человека по имени Толик.

Как-то так.

Открывал двери Егор Олегович. Вопреки моим ожиданиям, он выглядел порумянившим и довольно бодрым. Не улыбался, но грустным не выглядел совершенно. Жена, Эвелина Павловна, предстала в заплаканном виде, однако мне показалось, слёзы эти не по несостоявшемуся зятю, а из-за жалости к дочке.

Так-так-та-а-ак. Уже не выдаёте ли вы желаемое за действительное, Сергей? Толик же такой весь из себя: представительный, обаятельный директор при деньгах, спортсмен наконец!

А ты кто? Клерк обыкновенный. Низшее звено.

Кстати, “спортсмен наконец” — это в точку, усмехнулся я и тут же заоглядывался — не заметил ли кто?

Никто не заметил: Эвелина Павловна пошла на кухню, а Егор Олегович поднимал с пола мою куртку, которая почему-то упала с вешалки.

Я наконец разулся и зашёл в зал.

Маша сидела на диване и смотрела в платяной шкаф. Глаза у неё были по-прежнему красные, а веки припухшие. Под глазами — знакомые мешки. С периодичностью секунд в двадцать она шмыгала носом.

Я сел рядом, взял её за руки.

Она встрепенулась. Посмотрела на меня. Уткнулась в плечо и стала шмыгать на порядок чаще, добавив мелкие сотрясания. Рыдала в общем. Ну или пыталась это делать — учитывая, что слёзы наверняка все выплакала.

Я вдруг разозлился. Не знаю, на ситуацию, на Машу или даже на Толика, который даже тем, что погиб, достал меня. Но скорее всего я злился из-за того, что она по нему плакала и наверное даже любила его. Хотя, погибни я, слёз было бы не меньше. Хотелось бы верить.

Последняя мысль меня немного успокоила, но я всё же резко сказал:

— Ладно, Маш! Успокойся. Возьми себя в руки. И расскажи, что произошло?

Она оторвалась от меня и кивнула. Я покосился на мокрое пятно на рубашке. Не все слёзы она ещё выплакала.

— Хорошо, — сказала Маша. — Я постараюсь. Звонила Настя, его напарница, тоже инструктор… Они всегда вместе в походы ходят… Сучка явно влюблена в него по уши!.. Она сказала, что Толик сорвался с двадцати метров и сломал шею. Это было ещё два дня назад, и его уже везут домой, чтобы… чтобы похоронить…

Я вздохнул. Господи, за что ж это на мою голову?

— Маш, — крепко сжал её ладони я, — не знаю, что тебе сказать. Мне сложно представить, что ты чувствуешь, но если бы что-то подобное, не дай бог, случилось с тобой, я бы сошёл с ума. Поэтому держись. А я просто буду рядом. Хорошо?

Она часто закивала и сказала:

— Спасибо, Толик. Чтобы я без тебя делала?

И опять уткнулась мне в плечо.

Мне стоило неимоверных усилий, чтобы не гаркнуть: “Какой я тебе Толик!?”

И не гаркнул.

Но подумал: “Лучше бы это была твоя очередная дебильная шутка, Толик! Тогда я отметелю тебя с превеликим удовольствием. А может быть убью”.

Я засветил Толику в глаз прямо с порога. И, пока он не успел опомниться, двинул по уху. Толик развернулся и бросился вниз по лестнице. Двумя пролётами ниже всё-таки опомнился и осторожно поднялся обратно.

На площадку перед Машкиной квартирой он уже ступал с выпяченной колесом грудью.

— Сергей, ты что это делаешь, скотина? Я тебя сейчас прямо здесь закопаю, урод! Подбил уже клинья к моей Машке, пока меня не было? Иди сюда!

Сам при этом он больше не ступил и шага. Я смерил дурака взглядом и холодно сказал:

— Тебя за твои шутки убить мало, козёл. Машка все слёзы выплакала из-за тебя — вон на рубашку мою полюбуйся. Ты чем вообще думал, когда прикидывался мёртвым?

— Что?.. — Толик опустил кулаки. — Ты о чём вообще?

— Только не надо делать вид, будто не знаешь, — скривился я, — звонила твоя напарница Настя, сказала, что ты шею свернул, упал с двадцати метров. И что тебя везут уже домой хоронить. Сегодня это было.

Лицо Толика вытянулось. Он широко раскрыл глаза, но при этом часто моргал.

Тут, грубо отпихнув меня в сторону, на лестничную площадку выскочила Машка, однако, вопреки ожиданиям, бросилась на Толика не с обниманиями, а с кулаками. Била куда придётся и материла страшными словами. Толик закрывался как мог, затем наконец подгадал момент и схватил её за руки, прижал к себе.

— Машка, ты чего? — запинаясь заговорил он. — Да я бы никогда… Зачем мне? Что это за шутки? Убью Настьку!

____

Я снова принимал душ. Злой и сонный. А после душа намеревался проспать ещё минимум три часа. И думал, что когда проснусь, до конца этого сумасшедшего дня останется всего ничего. Хватит с меня Маш, Толиков и влюблённых дур Насть. Хватит и Борьки. Кстати, я так и не заглянул к нему в комнату. Но раз сказали, что всё в порядке, значит в порядке.

Вообще интересно, за такие шутки, как Настя эта зарядила, посадить можно? Ведь если бы человек попался менее здоровый, то его и “кондратий” мог хватить. Это хорошо, что Машка здорова как бык. Глупо звучит “здорова как бык”, но тем не мене здоровее меня. Я за зиму раз пять болею всякими гриппами и ОРЗ, а она чихнёт два раза, скажет, что аллергическое и забудет.

При этом мнительная страшно. Мнительные люди, насколько я знаю, много болеют, а ей всё по барабану. Надумает всякого, конечно, накрутит себя до предела, побежит в больницу в панике, а через часок-другой возвращается, лучащаяся румянцем и бодростью. Ничем она не больна, оказывается. Сопли, опять же, аллергические, голова болела на погоду, а температура поднялась просто так, потому что “так бывает”. А сейчас её уже ничего не беспокоит.

С другой стороны, хорошо, что она сразу в больницу бежит, а не начинает себя лечить. Есть и такие.

Я вылез из душа, обтёрся и прошлёпал босыми ногами к себе в комнату. Включил сборник чил-аута* и голяком завалился спать.

Буквально на полчасика.

Потому что забыл отключить телефон и он опять наяривал. Слабая надежда на то, что мобильник сейчас сядет, поскольку давно не заряжался, не оправдалась. Я посмотрел на экран, но к большому своему удивлению не обнаружил там улыбающейся шатенки Маши. Вместо этого там светился неизвестный номер. Я с удовольствием отбил звонок и зарылся в подушку.

Телефон затрезвонил снова. Я снова отбил звонок. Но он раздался снова.

Я решил, что отвечу и уж тогда точно его выключу.

Ответил:

— Алло?

— Сергей, это Толик…

— Какой Толик?

— Ну… — замялся голос в динамике. — Машкин Толик.

— А-а-а, — протянул я, не удержался и зевнул. — Привет. Что там у вас?

— У нас всё плохо, — тихо сказал он. — Егор Михалыча скорая увезла. То ли инсульт, то ли инфаркт — я не понял.

— Какого Егор Михалыча? — не понял я.

— Как это “какого”? — возмутился Толик. — Отца Машкиного.

У меня перехватило дыхание.

— Егор Олегыча, дурак, — выдохнул я. — Я еду.

— Мы в районной…

Я отключился и пошёл одеваться.

Кофе не хотелось.

Пока ехал, пытался понять, как у пятидесятилетнего мужика, который сделает любого в соревнованиях по отжиманиям, мог случиться инфаркт? Или инсульт — неважно. Всякое бывает, сегодня переживаний на всех с лихвой хватило, но в голове не укладывалось…

Бедная Машка. С ней бы чего не приключилось — с её-то мнительностью…

Подумалось, что хорошо бы, чтобы и эта ситуация разрулилась так же, как предыдущие две
— пусть непонятно, необъяснимо, но благополучно. Ну, врачи ошиблись, например, а он на самом деле поскользнулся, упал и потерял сознание.

И лучше, чтоб на сегодня странности закончились. Лучше, чтоб вообще закончились, но главное, чтоб сегодня.

Хотелось всё-таки выспаться. А то завтра уже от работы отмазаться не получится. Не поверит шеф в мои приключения. Ибо нефиг замудрённые объяснительные придумывать, когда опаздываю. С моей способности сочинять всё управление тащится. Мне и самому это по приколу, но, как выяснилось, у фантазии есть обратная сторона — однажды тебе не поверят.

Машку с Толиком я встретил у входа в больницу. Улыбчивые, они сидели на лавочке. Машка взорвалась здоровым, беззаботным смехом, и меня пробрала злость.

Я подошёл. Громко прокашлялся.

— О, привет, Серёжка, — радостно отозвалась Маша, даже не подумав встать и обнять меня. Или хотя бы чмокнуть в щёчку. Вот коза! — А у нас всё в порядке.

— Я заметил, — буркнул я. — Что случилось? Я слышал, инсульт у отца.

— Просто обморок, — покачала головой Маша. — Его сейчас выписывают. Сейчас они с мамой выйдут.

— Вообще-то обморок — это тоже очень плохо, — хмуро возразил я, — это значит мозговой кровоток был нарушен.

— Да, — погрустнела Маша, — это от переживаний. Спазмы сосудов. Всё же это лучше, чем инсульт, правда?

— Правда, — вздохнул я и посмотрел на Толика.

Тот молчал и глупо улыбался. Я перевёл взгляд на Машку — очень похожее выражение на лице. Может они действительно подходят друг другу?

Так, прочь “глупые мысли”. Прочь!

— Серёжка, — сказала вдруг серьёзно Маша. — Ты заметил, что всё налаживается, едва только ты приезжаешь?

— Сейчас всё наладилось раньше, — буркнул я, даже не задумавшись над её словами.

— Ну ладно, — согласилась Маша, — налаживается после звонка тебе.

Толик уже не улыбался. Просто молчал. И всё равно выглядел глупо. Как бы мне полегчало, если бы я двинул его сейчас. Но нельзя — я ведь приношу радость, как оказалось. Теперь нужно держать марку.

— Такой сумасшедший день сегодня, — продолжала Маша. — Знаешь, все мечтают о дне исполнения желаний, а у меня прям какой-то день сбывшихся страхов. Но ты их все развеял. Спасибо тебе, Серёжка.

— А я думал, это он развеял, — с ехидцей сказал я, кивнув Толика.

Маша густо залилась краской.

— Толик само собой. Но ты не скромничай.

Толик смотрел в сторону. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Я самодовольно улыбнулся. И вдруг замер, осенённый догадкой.

— Маш, — вкрадчиво начал я, — а расскажи-ка нам с Толиком о своих страхах? Что за день сбывшихся страхов?

— Да что тут рассказывать? — хихикнула Маша. — За Борьку я стала бояться давно уже. Всё думала, что он пропадёт куда-то, потеряется. За Толика вот постоянно боюсь, что он убьётся там в своих походах. Ну а за отца сегодня начала переживать — ты же видел, как он тяжело переносил исчезновение Борьки.

Я-то видел, подумал я. А ты видела? Ты поняла вообще?

Да нет, глупости. Фантазёр. Невыспавшийся фантазёр. Чудес не бывает. Не бывает инопланетян и привидений. Обмороки бывают, идиотские шутки — тоже. И мальчики исчезают… Но… Стоп-стоп-стоп. Случай с Борькой единственный, которому не нашлось рационального объяснения. Пропал и появился. Почему?

Потому что я не придумал этого самого объяснения? Восстановим-ка всё в памяти. В случае с Егор Олеговичем я пожелал, чтоб это была просто потеря сознания от удара. А оказалось — обморок. Ладно, похоже. С Толиком я понадеялся на глупую шутку. Это и оказалось шуткой, правда не его, а влюблённой в него дуры.

Было б за что любить идиота…

Так, глупые мысли, глупые мысли… Что там ещё?

С Борькой я ничего не придумал. Так как не смог понять, каким образом он исчез и что с ним могло случиться. А потом просто захотел, чтоб он появился.

И он появился.

Я посмотрел на Машу и Толика. Те смотрели на меня. Оба глупо улыбались.

— Серёга, ты смешной, — заявил Толик.

— Какой я тебе “Серёга”, козёл? — не сдержался я.

Толик рванул со скамейки, но, как и следовало ожидать, остановился возле меня, не решившись ударить. Машка вскочила следом, однако пока молчала. Обидно наверное за мужика своего — хочет, чтоб сдачи дал. Иуда, блин. В смысле Иудица.

— Сергей, ты меня достал, — распинался тем временем Толик, — ещё одно некрасивое слово в мой адрес, и я тебе всю морду разукрашу!

Меня осенило.

— Точно! — воскликнул я. — Толик, разукрась. Двинь меня!

— Что? — озадачился тот.

— Ты чего? — спросила, в свою очередь, Машка.

— Да двинь ты, — рявкнул я и добавил для верности, — ссыкун.

— Ах ты сволочь! — набрался-таки смелости Толик и ударил меня в нос.

Я сел задом на асфальт и схватился за нос. Он болел и явно норовил начать истекать кровью. Что через пару мгновений и сделал. Я не спеша достал платок и приложил к носу.

Поднялся. Пробормотал:

— Всё-таки не сплю. Спасибо, Толик.

Затем посмотрел на Машку. Какая же она всё-таки красивая. Глупая, наивная, но красивая. Неужели я её только за красоту люблю? Не может быть. Да и ведь не была же глупой. Ведь как интересно было с ней общаться. Куда это всё делось? От Толика своего скудоумия набралась? Может быть. Или я поумнел? Нет, льстить себе нехорошо. Но как ещё всё объяснить?

Действительно глупые мысли. И я наверное никакой не умный, а совсем глупый, если люблю её.

Я запрокинул голову, прижал крепче к носу платок и прогундосил:

— Дадь бы дебе здачи, Долик, да не буду.

Толик мгновенно напрягся. А Маша рявкнула:

— Вы ещё поубивайте друг друга, идиоты!

Меня прошибло холодным потом. С огромным трудом я подавил желание сорваться с места и убежать подальше. Однако злость поборола страх.

— Думай, что говоришь! — рявкнул я в ответ. — Думай, о чём думаешь и что говоришь! Мало тебе, что ты натворила?

— Что ты несёшь? — вновь начал закипать Толик.

— Да закройся ты! — крикнул я. — Лучше подумай. Подумайте оба. Маша боялась потерять Борьку и потеряла. Маша боялась потерять Толика и потеряла. Маша боялась, что отца хватит приступ и тот его хватил!

— Ты хочешь сказать… — пробормотала Маша. — Но ведь всё хорошо кончилось…

Я кивнул.

— Ты сама сказала, почему всё хорошо кончилось.

— Из-за тебя? — неуверенно предположила она.

Я снова кивнул.

— Наверное. “Если веришь, сказка оживёт”. Только ты веришь в одно, а я в другое. Сегодня действительно день исполнения желаний. Только извращённая форма какая-то этого дня.

— А почему это произошло именно с нами? — хлопала ресницами Маша. Затем глупо хихикнула и махнула рукой. — Да ну. Что я говорю? Бред какой-то. Не верю.

Я только пожал плечами.

— Конечно, бред. Но у тебя есть другое объяснение? С другой стороны, кто сказал, что это происходит только с нами? Сколько в мире несчастных случаев? А сколько счастливых? Может все они и происходят из-за таких, как мы. Просто никто на это не обращает внимания. Не везёт и не везёт. Чёрная полоса, белая полоса. Другое дело, что такие тандемы вроде нас с тобой редко наверное попадаются. И вот это действительно везение — не зависящее от нас.

— Не верю, — подал голос Толик. — Я никуда не падал, шею не ломал.

Я посмотрел на него. Он выглядел очень грустным. Даже вызывал жалость. И я сжалился. Пояснил.

— Фантастику надо читать. Есть такое понятие, как “временная петля”. Хотя не уверен, что здесь оно подходит. Но очень похоже. Ты действительно должен был погибнуть, согласно опасениям Маши, но моё вмешательство изменило ход мировой истории, и твоя гибель обратилась глупой шуткой.

— Прям-таки “мировой”? — усмехнулся Толик.

— Прям-таки, — огрызнулся я.

— И что же делать? — спросила Маша.

Я вздохнул. Посмотрел на пасмурное небо над больницей. На светлое пятно садившегося солнца. И улыбнулся.

— Выводы таковы. Нам с тобой, Маш, нужно всегда быть вместе. Тогда всё будет хорошо. Это самый идеальный вариант. Кроме того, я тебя люблю и сейчас официально предлагаю стать моей женой.

Челюсти Маши и Толика отвисли одновременно. Однако Толик опомнился быстро, и, вмиг залившись гневной краской, бросился на меня. Я ушёл с линии атаки по диагонали и оказался за его правым плечом. При этом моя правая ладонь упёрлась ему в основание носа, а моя нога оказалась у него под коленкой. Дальше всё произошло очень просто и быстро.

Толик лёг лицом в асфальт, а я стоял на его спине коленом и аккуратно выкручивал ему руку.

Поверженный стал стучать ладонью по земле и кричать:

— Всё-всё! Я больше не буду! Ты победил.

— Спасибо.

Я аккуратно встал и помог подняться Толику. Он отошёл, сел на лавочку и отвернулся. Маша не сводила с меня широко раскрытых глаз. И что было в них, прочесть сейчас было невероятно сложно. Удивление? Да. Испуг? Нет… Быть может какое-то иное чувство? То, о котором я мечтал?

— Неужели я такая глупая? — вдруг сказала она.

Я оглянулся на Толика и злобно улыбнулся. Затем взял её под руку и отвёл в сторонку на несколько шагов.

— Полагаю, да. Ты — глупая. Пока ещё. Но ты не всегда такой была. Не знаю, как, но… м-м-м… Толик каким-то непостижимым мне образом произвёл на тебя впечатление. Наверное он показался тебе не только обаятельным, но и очень умным. А ты боялась казаться глупой. И сама знаешь, что может происходить с твоими страхами. Я, честно говоря, тоже удивлялся, не мог понять, за что тебя полюбил. Вспоминал, какой ты была и не понимал. Но теперь всё будет в порядке — это было просто временное помешательство. Ты была ослеплена любовью… мнимой любовью… точнее… э-э-э… просто незначительным увлечением. А на самом деле всегда боялась себе признаться, что любишь меня.

“Только бы сработало! Только бы сработало!” — металась в мозгу мысль.

— Да? — глупо спросила она.

— Да, — кивнул поспешно я. — Именно так, ты боишься любви ко мне.

— Странно, — улыбнулась она. — Я никогда раньше об этом не задумывалась. О том, что люблю тебя.

— Ну, это сидело глубоко в твоём подсознании, — продолжал я, боясь упустить момент, — а теперь, когда я тебе признался в любви, ты наверняка ощущаешь этот страх. И наверняка любишь.

Я закусил губу, ожидая её реакции.

— Да. — Это уже был не вопрос, а утверждение. Тихое, неуверенное, но утверждение.

— Маш, — наконец дал я волю чувствам и обнял её. — Нам нужно быть вместе. Неужели ты не понимаешь?

— Да, — произнесла она уже более уверенно и прижалась ко мне.

На миг я заволновался, действительно ли она меня любила или полюбила только что — с моей, так сказать, подачи? И решил, что любила. А как иначе? Кому она всегда звонит?

Мне, а не своему “для этого у меня есть парень”.

Я оглянулся на лавочку — Толика не было. И хорошо.

— Серёж, — задумчиво позвала Маша.

Я отстранился и с удовлетворением отметил знакомый “Машкин умный взгляд”.

— А?

— Я тут подумала. А вдруг все-все людские страхи начнут сбываться? Это же ужас что начнётся.

Улыбка спешно покинула моё лицо. Пожалуй, я погорячился с выводами. Не так уж она умна. Но я всё равно её люблю. Почему-то.

— Маш, блин, ну ты думай… — начал было я, но замолчал, наткнувшись на невинно-удивлённый взмах ресниц. Вздохнул.

Потом взял её за руку и потянул ко входу больницы. Родители что-то задерживались. И очень не хотелось думать, почему.

Наверно меня вообще в тот момент должны были мучить нелёгкие мысли. О будущем, например.

Повторится ли этот день когда-нибудь?

Может завтра?

А может таким адом обернётся вся жизнь?

Но думал я только о Машкиной руке, которую крепко держал.

Такие вот глупые мысли.


*Чил-аут (от англ. Chillout, Chill out music) — стиль электронной музыки, название которого произошло от английского сленгового слова to chill: остынь, расслабься.

За окном

За окном металась в истерике осень: обносила последнюю листву, выгибала упрямые древесные стволы, ломала ветви и щедро усыпáла колючими каплями аллею. Та была безлюдна и уныла, но всё же хранила странную красоту, могущую неожиданно кольнуть в самое сердце и заставить его биться чаще. Может быть это рыже-оранжевый ковёр? А может лужи, отражающие тяжёлое небо? А может и то, и другое?

Неважно. Уверенным можно было быть только в одном — на улице сейчас оказаться совершенно не хотелось.

— Кос, ты пропускаешь что ли? Сколько можно в окно пялиться?

Костя оторвался от окна и посмотрел на Саню. Тот нетерпимо потрясывал полупустой бутылкой текилы над рюмкой.

— Да засмотрелся на буйство стихии, так сказать, — усмехнулся Костя, — конечно, не пропускаю.

— И что там «буйство»? — безразлично поинтересовался Адам, поднося свою рюмку.

— Буйствует, — убеждённо сказал Костя.

Друзья сыпнули по щепотке соли в углубление у большого пальца, выжали по капле сока из лайма.

Чокнулись.

— Ну, за буйство! — объявил Саня, слизнул соль и выпил обжигающую жидкость. Довольно причмокивая, закусил лаймом.

Адам и Костя не заставили себя ждать.

— Слушай, Алекс, может сгоняешь за гитарой? — толкнул друга локтем Адам.

Тот перекрестился.

— Брат, сперва выгляни в окно, затем крепко подумай, что сказал… Хотя не трать время — хрен я туда выйду сейчас.

Адам пожал плечами.

— Скукота. Тогда ящик включим.

И прежде, чем кто-то успел возразить, нажал на кнопку пульта.

“— Я через десять минут сдаю смену. Может, пообедаем вместе?

— Только факс, мэм, только факс.”

— Хо-хо! — заорал Костя. — Старина Брюс. Это ты хорошо попал, Адам!

— Ну дык! — начал было выпячивать грудь тот, но началась реклама. — Твою мать…

Выпили ещё по одной. Реклама всё не кончалась. Одна дребедень сменялась другой: прокладки, стиральные порошки, шоколадки, магазины…

— О! — вдруг подал голос Саня. — Сморите-ка. «Хроники» опять чё-то выдумали.

«Хрониками» называли учреждение со странным названием «Институт хронического здоровья». Сложно сказать, чем руководствовались создатели института при выборе названия: задатками чувства юмора или серьёзными умозаключениями. В любом случае оно было логично — институт специализировался на лечении хронических и неизлечимых заболеваний. Точнее — на поисках способов их лечения.

На экране показывали то ли главврача, то ли какого-то директора, рассказывающего о долгожданном прорыве в медицине, который позволит излечить любую хворь.

— Фигня это всё, — вдруг хмуро сказал Саня, — мать они мою так и не вылечили.

— Брат, она всё же прожила на три года дольше, чем ей отмерили врачи, —
тихо сказал Костя.

— Знаю.

— Сходил бы и ты, Алекс! — выпалил вдруг Адам, и, прежде чем Саня успел как-то отреагировать на неожиданное предложение, продолжил. — А что?! Что ты теряешь? От их лечения плохо ещё никому не становилось. Только лучше. Да, никого так и не излечили, но жизнь продлевают — факт. Сколько тебе осталось? Может пятьдесят лет, а может меньше года. Тебя обычная простуда может скосить. Брат, извини за откровенность, но меня типает каждый раз, когда ты берёшь в руки нож!..

— Что?! — вспылил Саня. — Я же не буйнопомешанный!

— Но у тебя СПИД, чувак! Ты порезался, где-то ляпнул кровью, а потом пути её неисповедимы — может и во мне, и в Косе оказаться. Прости, брат, я тебя люблю, но я тебя боюсь.

Костя открыл было рот, но решил промолчать. Саня опустил взгляд, положил руки на стол, сцепил замком.

— По правде говоря, — тихо сказал он, — я и сам подумывал сходить туда. Но… не знаю. Стыдно что ли…

— Дурак, — констатировал Адам.

— Вдвоём пойдём, — сказал вдруг Костя. Друзья уставились на него, и он счёл нужным пояснить. — Мои лёгкие, помните? Сложная форма бронхита. Мне двадцать пять, а судя по лёгким — сорокалетний курильщик. С чего вы думаете я так увлёкся спортом и дыхательной гимнастикой? Врач сказал, что пока я молод и нет ухудшений, буду чувствовать себя неплохо. Молодость компенсирует недостаток дыхания. Но как будет потом — не знает никто. Может мне осталось всего лет десять.

— Да ну… — скривился Саня.

— Что «да ну»? — огрызнулся Костя. — Я дышу в полсилы уже сейчас. А мне, повторюсь, двадцать пять.

— Ну так и иди! — рявкнул Адам. — Разорался тут…

Завыл ветер, с треском обломилась здоровенная ветка. Все невольно уставились в окно.

— Выпьем, — вздохнул Алекс.

Пол был до безобразия чист. Точнее — образцово. Но хотелось употребить именно слово «безобразие». Костя даже подумал, а не снять ли бахилы? Не для подлянки, а любопытства ради: что будет?

Ну, к примеру ворвётся в кабинет широкоплечий санитар, выбьет из-под зада стул, спеленает смирительной рубашкой и наденет дурацкие кулёчки нарушителю против воли. Или того интересней — вызовет полицию, и два патрульных офицера в таких же целлофанах на ногах, поскальзываясь на гладком полу, прибегут зачитывать права.

Костя хмыкнул дурацким мыслям. И тут же их нелепый ход был бесцеремонно прерван лаконичным вопросом:

— Кхм?..

— И всё же, в чём состоит лечение? — решил уточнить Костя. — Вы говорите, что оно продлится год.

— Верно, — кивнул учёный медик, сутулый парень лет тридцати, — и весь год вы будете спать.

— Как спать? — опешил Костя.

— В криокамере. Видите ли, Константин… Мы всегда пытались воздействовать на больных извне, а нужно — изнутри. Пока вы сами не поймёте, что способны вылечиться, никакие лекарства не будут помогать. Вся загвоздка в мозге. Как только он даст организму команду на излечение, она начнёт выполняться. Глотая килограммы таблеток, вливая в себя литры лекарств, мы действуем против своей воли. Мы насилуем наш организм. Люди слишком привыкли доверять своё здоровье химии и врачам, им сложно понять, что они способны излечиться самостоятельно. Я и сейчас по выражению вашего лица вижу, что вы мне не верите. Но вы поверите. А чтобы поверить — нужно ломать стереотипы, которые сидят очень глубоко в подсознании. До них не добраться даже гипнозом. А мы… мы поможем мозгу выйти за эти рамки. Точнее даже не так — полностью их убрать. Для этого нужно, чтобы вы спали. Очень крепко и глубоко. Вспомните биологию. «Во время сна человек пребывает в состоянии с минимальным уровнем мозговой деятельности и пониженной реакцией на окружающий мир». То есть наиболее уязвим. Он и его разум. Именно в этот момент и нужно воздействовать на мозг. Мы будем отслеживать ваши сны и корректировать их. А чтобы успеть всё это проделать, вы будете спать в криокамере. Температура тела будет понижена, а процессы жизнедеятельности — максимально замедлены. Вам покажется, что вы проспали всего лишь ночь. Ну может немного больше… Через год вы пробудитесь, после чего гарантированно начнётся процесс выздоровления. Вы нам отдаёте всего лишь один год. Мы вам дарим десятки лет.

— А как же семья? Работа?..

— Семья поймёт, — убеждённо сказал медик, — с работой мы уладим. Мы не обязаны, но мы уладим. Вы соглашайтесь. Поймите, не каждый мог попасть в программу. Но вас выбрали…

— А мой друг? — вскинулся Костя. — Его выбрали?

— Хм… — медик застучал по клавиатуре ноутбука. — Его ФИО?

— Александр Николаевич Соседко.

Ещё несколько щелчков.

— Да, он в программе, — кивнул медик и тут же поспешил добавить, — согласен на участие.

— Ладно, — вздохнул Костя. — Тогда я тоже согласен.

* * *

За окном резвилась зима: заметала дома чуть ли не по самые окна первых этажей, прятала легковые машины, укрывала толстым пледом крыши домов и кроны деревьев. Носилась режущей крупой между домами. Аллея вновь была безлюдна, и казалось, что таковой была всегда — ни один след не нарушал гладкой снежной поверхности. Здесь ещё не ступала нога человека. Быть может целые тысячи лет…

Костя отвернулся от окна. Посмотрел на галдящих друзей. О чём был спор, кажется уже не понимали они сами, но упрямо что-то друг другу доказывали.

— Эй! Наливать думаете? — рявкнул Костя.

Мигом наступила тишина. Саня встрепенулся. Разлил коньяк.

— Ну! За наше здоровье! — выдохнул он.

Чокнулись. Сделали по глотку. Раскурили сигары.

— Костя, — обеспокоено позвал Адам, — может ты не будешь?

— Брось, — отмахнулся тот, — я здоров. Если уж Алекс вылез, то я и подавно.

— Это верно, брат, — довольно кивнул Саня, — это верно. Одна сигара в месяц-два не навредит. Да и слушай, ведь не в затяжку!

— А, ну да, — согласился Адам. И переспросил в очередной раз. — Сань, так говоришь, анализ отрицательный?

— Да, брат, да, — повторил самодовольно тот.

В который раз повторил. Уж этот-то вопрос ему можно было задавать сколько угодно. Приятно было на него отвечать.

— А я дышу настолько легко, что никогда не думал, что можно так дышать, — решил напомнить о себе Костя. — Это ж обалдеть можно — у меня поначалу голова даже кружилась.

— Да уж, — усмехнулся Адам, — а когда они начнут лечить этим способом остальных?

— Через пару лет, — пожал плечами Саня, — понаблюдают ещё за всеми нами. Сам понимаешь, тут спешить нельзя.

— Согласен. Наливай…

Саня как в воду глядел. Ровно через два года, в тот же день, укутавшись в шарф и втянув голову в плечи, Костя быстрым шагом направлялся к метро. Метель мела такая, что спирало дыхание. Снег залеплял глаза и холодными струйками стекал по лицу. Но метель — ладно, её можно было терпеть — если бы не минус двадцать.

Простуды Костя, конечно, не боялся, но пробирало до костей. Не спасали ни тёплые носки, ни подштанники, ни ушанка с опущенными «ушами», ни шарф по глаза.

А потому столпотворение на площади перед «Институтом хронического здоровья» выглядело слегка неправдоподобно. Если не невероятно. То есть само столпотворение, конечно, уже стало обыденностью: после успеха группы, в которой были Костя и Саня, началось паломничество к дверям Института. Народ шёл попытать счастья. Сперва неуверенно, затем настойчивей, а вскоре — совсем нетерпимо. Все хотели попасть в следующую группу — тем более, что пока лечение имело статус экспериментального, оно было бесплатным. Шли даже вполне здоровые. Видимо для профилактики.

Однако Институт не набирал добровольцев, а только записывал их в бесконечные списки. И продолжал следить за первыми испытуемыми, регулярно выкладывая результаты исследований в Интернет и оглашая их в СМИ.

Костю даже стали узнавать на улице. Каждый норовил похлопать по плечу, пожать руку, а после — подробнее расспросить о лечении…

В общем регулярные столпотворения возле Института не удивляли. Удивляло конкретно сегодняшнее столпотворение. Во-первых — из-за погоды, во-вторых — из-за времени: часы Кости показывали десять минут восьмого вечера.

Он нашёл глазами нерабочую телефонную будку — своеобразный атавизм на теле города — и, пробороздив по колено наваливший снег, залез в неё.

Достал мобильник. Набрал Саню.

— Здоов, Кос, — после первого же гудка невнятно отозвался тот — явно что-то жевал.

— Привет, Алекс. Приятного аппетита.

Послышалось демонстративное самодовольное чавканье.

— Шпасибо. Чё там?

— Да вот, проходил мимо «хроников». Смотрю — толпа народу здоровенная. И думаю — с чего бы это? Погода ужас, время тоже не раннее. Я чего-то не знаю?

— А ты в инете сёдня не был, что ли? — недоверчиво осведомился Алекс.

— Только почту заходил проверял, — пожал плечами Костя, — работы много было.

— Понятно, — хмыкнул Саня. — Они объявили о наборе следующей группы. Сегодня что-то вроде жеребьёвки — отбирают на этот раз человек сто или даже больше. И, слышь, новость — теперь это платно. Типа сильно потратились на дополнительное оборудование.

— И сколько стоит лечение?

— Штука баксов. Копейки, как по мне, за то, чтобы избавиться от всех проблем со здоровьем.

— Действительно. Но так они себя всё равно не окупят. Слишком дёшево.

— Рано или поздно окупят, — убеждённо заявил Саня, — если смогут сократить срок криосна.

Как в воду глядел…

* * *

За столом сидели два старика. Один твёрдой рукою разливал виски, второй сосредоточенно смотрел в окно.

— Костя, — низким, с хрипотцой голосом позвал Александр, — глаза поломаешь. Вот я понять не могу, чего ты всегда пялишься в это окно?

Тот пожал плечами. Прокашлялся.

— Не знаю. Хочется, — буркнул он. Помолчал. Спросил: — Сколько уже?

— Семьдесят шесть, — вздохнул Александр.

— Семьдесят шесть, — устало повторил Константин. — Даже не верится. Скажешь ты?

— Скажу, — кивнул тот и встал. Долго молчал. Пауза, пожалуй, слишком затянулась, но друг не осмелился её прервать.

Наконец Алекс вздохнул.

— Братишка Адам, — пылко начал он, — тебя нет с нами уже семьдесят шесть лет, но мы всё так же собираемся у меня на кухне. Выпиваем и представляем, что ты с нами. Да мы и знаем, что ты с нами. Мы с грустью и завистью вспоминаем о тебе. Тебе крупно повезло родиться, жить и умереть здоровым. Ты не был в этом чёртовом институте и смог однажды сбежать из этого проклятого мира. Ты не увидел, что здесь начало твориться…

— Э! Э! — запротестовал Константин. — Тебя куда опять понесло?

— К чёрту! — рявкнул тот. — Будь здесь Адам, он бы меня понял…

Глаза Александра заблестели, по правой щеке, умело обходя морщинки, потекла слеза.

— Адам! — продолжил он. — Повторюсь, ты везунчик, но нам тебя чертовски не хватает. Мы лишь надеемся, что ты нас там ждёшь. И однажды позовёшь. Потому что до смерти надоело быть дряхлым, но здоровым как бык стариком. Да, дружище, мы всё те же старики, какими ты нас покинул. Такие же, каким умер ты. Дряхлеем, но живём — скоро сделаемся живыми трупами и наверное даже тогда не умрём. Ты не видишь этого ужаса… Ты многого не видел… Ты не узнал, что проклятому Институту удалось сократить срок криосна всего лишь до месяца, и народ массово начал валить на оздоровление. Ты не увидел, как люди стали прожигать свою жизнь, зная, что от старости всё равно не уйдут. И никогда, слава Богу, не увидишь, целые города-резервации, заполненные стариками и старухами по сто, сто пятьдесят лет… Боже, Адам, братишка, какой ужас. Мы никому не нужны. Более того — нас, по-моему, даже ненавидят. За то, что мы никак не умрём: занимаем место, едим еду, пьём воду, дышим воздухом… В каком мире мы живём? Когда сможем оставить его?..

Александр замолчал. Из открытой форточки донеслось весеннее щебетание воробьёв.

— За тебя, дружище Адам! — закончил, наконец, он.

Выпил, сел на табуретку и зарыдал. Константин только вздохнул и тоже осушил свой бокал. Посмотрел в окно.

Там повсюду разливалась весна. Листва и трава сочились зеленью, лёгкий ветер покачивал ветви деревьев. Ярко светило солнце. Аллейка блестела новою плиткой, а на многочисленных лавочках грелись старики и старушки.

Ещё день

Подключившись, видео-клиент услужливо высветил ближайшие дни рождения. Я закрыл назойливое окошко и пробежался взглядом по контакт-листу. Народу было немало для половины первого ночи. Но болтать ни с кем не хотелось.

Я сонно потёр веки и свернул программу. Если уж убивать время, то с пользой. Например поискать квартиру в районе поприятней. Или работу — с зарплатой поприятней…

Несколько секунд поразмышляв, я начал вбивать в поисковике “сниму квартиру в…” Но закончить не успел — трей замигал входящим звонком.

Я вздохнул, обречённо кликнул по значку в виде телефонной трубки. Развернулся прямоугольник окна, явив озабоченную физиономию друга Сани.

— Привет, Влад, — выпалил он. — Ты давно в сети?

— Привет. Да вот минут пять как.

— Напоминалка дней рождений выскакивала?

— Да, — озадаченно ответил я.

— Не заметил ничего такого?

Выражение лица друга мне совсем не нравилось. Это была не озабоченность. Тревога. Губы сжаты, взгляд сосредоточенный, и глаза раскрыты немного шире, чем обычно — а обычно он любитель покорчить из себя “умного” с эдаким задумчивым прищуром.

— Дружище, ты чего? — не выдержал я.

— Влад, в напоминалке высветилось, что сегодня днюха у Вадима!

— Да ты что? — обрадовался я. — Он вписал в визитку дату рождения?

Наш замечательный друг Вадим никогда не праздновал дней рождений, и никто не знал, сколько ему лет. Закон ведь позволяет даже в паспорте не указывать дату рождения, да и в любом другом документе тоже. Хотя конечно же информация имелась в паспортном столе, в полиции и Министерстве разрегистрации. И по требованию выдавалась интересующимся по специальному разрешению — ну, например, работодателю гражданина…

Удивляться нечему — такая скрытность давно стала нормой. Некоторые даже добровольно шли в Центр памяти и стирали информацию об этом злополучном дне и количестве прожитых лет. Прописная истина в действии: меньше знаешь — крепче спишь.

Признаться, я и сам хотел сходить туда лет через двадцать…

Тут-то меня и прошиб холодок. Лоб немедленно взмок.

— Саня, сколько ему? И когда?

— Сто. Сегодня.

— … твою мать! — вырвалось. — Выходит дату он прописал незадолго до того, как мы с тобой вошли в сеть? Иначе ты бы ещё вчера заметил.

— Угу. Не любит уходить по-английски.

Грустная улыбка Сани пробрала до мурашек по спине — холодных мурашек с липкими влажными ножками.

— Я уже звонил ему, — продолжал Саня, — звонил жене… Настя сейчас обзванивает всех знакомых, родственников. Вадима нигде нет. Она, кстати, тоже в шоке. Ничего не знала. Детям, понятное дело, не говорила.

— Надо же, он на тридцать лет старше меня, — ляпнул я невпопад.

— И на тридцать пять меня… Что делать будем?

— Во сколько он родился?

— Откуда мне знать? — удивился Саня.

— Да, действительно, — вздохнул я. — Будем надеяться, что хотя бы не с утра. Нужно найти его. Он не должен уходить так… Это его право, конечно, но он не должен быть один в этот момент… — Я замолчал, где-то в груди всколыхнулось сомнение, нервно подёргивая крылышками. Спросил неуверенно: — Или должен?

— Кто знает, — неопределённо ответил Саня, — но я эгоист и не хочу даже предполагать, что больше не увижу друга. Это нужно мне. И тебе, я вижу, тоже.

Я только кивнул. Сомнение не давало покоя — уже отчаянно и часто взмахивало крыльями, ударялось раз за разом о грудную клетку.

Нельзя лезть в чужую жизнь. Нельзя. Но ведь жена-то имеет право! — тут же подсказало лазейку сознание. Ведь она и есть его жизнь. А значит разыскивая Вадима, мы помогаем ей.

Я поделился мыслью с другом.

— Ты прав, — ободряюще заключил Саня. — Подключаемся к поискам. Я еду к нему на работу, а ты пройдись местам, где вы с ним любите бывать… голубки…

Вечно это дитё обижается на нас, когда не берём его в свою песочницу. Но так уж сложилось. Вадим мне словно брат… А Саня просто друг. Хороший и надёжный, но друг.

Он отключился, а я ещё некоторое время просидел, бессмысленно глядя на матовую поверхность Сатурна — на рабочий стол транслировалось изображение с веб-камеры на орбите планеты.

И пошёл одеваться.

В десять утра, помятый и вонючий от застоявшегося пота, я приплёлся домой. Разделся, бросил одежду в стиралку и влез в душ. Два раза порывался заснуть стоя — чудом не упал…

Вадима нигде не было.

Я обошёл все озёра в центральном парке, со страхом заглядывал чуть ли не под каждый куст, пробежался по набережным и мостам, осчастливил своим присутствием все ночные бары, которые мы с Вадимом облюбовали. Потом даже взял такси и слетал к нему на дачу, обошёл соседей — которых знал и которых не знал…

Прочесал вдоль и поперёк близлежащие посадки.

Меня два раза хотели ограбить, а один — по-моему даже изнасиловать. Спасли быстрые ноги: в школе и институте первенство города всегда было за мной.

Нужно было срочно поспать. Хотя бы час. Я сделал всё, что мог. Узнать бы только, как дела у остальных.

Список контактов видеофона долго не хотел фокусироваться, и я напрягал свои воспалённые глаза так, что казалось, они вылезут и сами будут нажимать на кнопки дисплея.

Такой же красноглазый и нервный, Саня ответил незамедлительно. Дал краткий отчёт: нет, не дозвонились; нет, не нашли; нет; нет; нет…

В сон я провалился мгновенно. Мне приснился мой День Рождения. Было много гостей и подарков. Было весело и шумно. Был огромный торт с неимоверным количеством свечей. Я силился их пересчитать, но где-то на восьмидесяти пяти сбивался и начинал заново. Все улыбались и терпеливо ждали. И только Вадим сидел, потупившись в пол.

Затем он поднял взгляд и зло сказал:

— Прекрати. Ты ведь знаешь, что их сто.

Смысл его слов мгновенно дошёл до сознания, но ужаснуться я не успел — в дверь позвонили. Звонили долго, настойчиво, успокаиваться не желали.

Я зло поднялся из-за стола, попросил Саню нарезать торт и пошёл встречать незваных гостей…

…Проснулся. Звонок продолжал наяривать. Я вскочил, моля всех богов человечества, чтобы это был наш несчастный именинник. Но одного взгляда в окно хватило, чтобы понять: я продрых часов восемь-девять. Вадима скорее всего уже не было…

Халат долго упрямился, пряча от меня дыру правого рукава. Наконец я справился, завязал пояс и побежал к двери.

На пороге стояли двое. В дорогих, с иголочки костюмах, белоснежных рубашках и чёрных галстуках. Один низенький — мне по грудь, другой высокий — я ему по подбородок. Низенький был худощав, высокий — полон, лицо его лоснилось жиром.

Коротышка протянул какую-то карточку. Я ознакомился: удостоверение инспектора розыска Министерства разрегистрации.

Бред какой-то. Что за розыск?

— Можно войти? — спросил толстяк.

Я провёл их в гостиную, предварительно заставив разуться. Ни чаю, ни кофе не предложил. Они недовольно нахмурились, но ничего не сказали.

Мелочь, но как приятно!

Маленький словно уловил ход моих мыслей, горестно вздохнул и сказал:

— Я Юрий Борисович…

— Я видел…

— …а это, — он указал на коллегу, — Борис Аркадьевич. Мы действительно из министерства. Действительно разыскиваем…

Коротышка замолчал, явно подбирая слово…

— Кого? — подогнал его я.

Инспектор прокашлялся.

— Разрегистрированных.

Я ужаснулся.

— Так что… трупа Вадима до сих пор не нашли?

— Э-э-э… нет. Вадим, несмотря на то, что родился сегодня в полпервого ночи, ещё жив.

Новость не укладывалась в голове. Новость взорвала мозг и разогнала сердце безумной радостью: Вадим жив. Почему, по какой причине — неважно. Главное жив. Эмоции отразились на моём лице и тут же своеобразно спроецировались на физиономии гостей. Они хмурились.

— Я вижу, вы рады за друга, — грустно отметил большой Борис Аркадьевич. — Но ведь, простите, перед смертью не надышишься. Мы обязаны найти вашего друга и… кхм… умертвить. Вы ведь учили историю. Знаете, что было девятьсот лет назад, спустя тысячелетие после обретения людьми долголетия… Перенаселение, голод… Ужасное время…

Угу, знаю, идиот! Это курс истории за пятый класс… Но что ты сказал?.. “Умертвить”?

Мне стоило огромного труда сдержать себя и не впечатать пятку в наглую харю Бориса Аркадьевича. Положение было самое удобное — он сидел, я стоял…

— Мы сразу хотим вас предупредить, — продолжил мелкий Юрий Борисович, — что после нашего разговора вы обязаны посетить Центр памяти, где вам сотрут воспоминания о том, что вы сейчас узнали. Я думаю, вы прекрасно понимаете, что вся эта история не должна выйти за пределы вашей квартиры… Направление я оставил в прихожей на тумбочке.

Но я не мог сосредоточится на том, что говорил сотрудник самой ненавистной государственной структуры. Смотрел на его мерзкое лицо и хотел в него плюнуть всей той дрянью, что накопилась в моей душе за последние сутки. Страх, потрясение, усталость, боль — всю прошедшую ночь. Даже радость от того, что Вадим жив… И особенно безнадёгу от того, что он умрёт…

Чтоб ты убился с разбегу, сволочь долголетняя!

Ходят слухи, что Министр разрегистрации — современник тех самых событий, о которых рассказывают в пятом классе на уроках истории. Потому что мол не должно человечество забывать, какой ужас тогда пережило. Только твёрдой и закалённой рукой, хозяин которой заглянул в ту пропасть, можно подписывать свидетельства о смерти — то есть “разрегистрировать граждан”.

Прочим сотрудникам — таким вот юриям борисовичам и борисам аркадьевичам — тоже, говорят, перепадает от работы в Министерстве. Они живут то ли по сто пятьдесят, то ли по двести лет.

— Что вам надо? — спросил я коротышку.

— Да всё то же, что обычно спрашивают при пропаже человека, — пожал плечами тот. — Расскажите всё, что вам известно о друге. Ну, хотя бы его любимые места.

Я показал, где пришивается рукав:

— Идите-ка вы, господа МакКлауды! Не скажу я ничего. И это законно.

Юрий Борисович поиграл желваками, скривив губы в злобной гримасе, порывисто поднялся.

— Ваше право, — буркнул он, — но потом, если что, не обижайтесь. Пойдёмте, Борис Аркадьевич.

Незваные быстро направились к выходу. Хлопнула входная дверь. Я вздохнул, опустился на диван и закрыл лицо руками.

Через пару минут вновь щёлкнул дверной замок. Я вскочил. Лишь несколько человек могли открыть двери моей квартиры. Брат с сестрой и Саня с Вадимом. Больше никого замок не пускал.

Задумчиво вертя бутылку пива, в комнату вошёл Вадим. Во второй руке он держал увесистый пакет, по очертаниям которого можно было догадаться, что разговор у нас будет долгим.

Именинник рассеянно улыбнулся:

— Присядем на дорожку?

___

Сигаретный дым клубился под потолком. Из колонок лилось что-то очень старое и красивое. На кофейном столике сгрудились десять пивных бутылок. Четыре уже были пусты, ещё две стояли откупоренные и начатые. Лежала мятая газета с тремя сушёными рыбинами и горой из костей и хвостов…

— Не может быть, чтобы ты ходил в Центр памяти, — недоверчиво сказал я, затянувшись. — Ты же… сильный.

— Смерти все боятся, — вздохнул Вадим. — Но это неважно. Я пошёл стереть воспоминание о дате рождения. И получилось. Но через год я всё вспомнил, представляешь? Суеверие взяло верх, и я махнул рукой — мол, не судьба. Вчера весь вечер шарился по инету, заполняя визитки везде, где наследил: сайты фотографий, форумы, различные болталки. Пусть знает народ, что меня больше нет, не обижается, если я не отвечаю на письмо, например… А когда подошло время, быстро смылся в центральный парк на озеро. Не хотел, чтоб жена дома меня нашла… или, ещё хуже, кто-то из детей… Но наступило время моего рождения, а я всё так же сидел и смотрел на лунную дорожку… И тут-то меня прошибло… Отчего мы умираем? От того, что ещё при рождении нам в мозг закладывают программу: по истечении ста лет отключиться. И мозг это делает, отключается. А тогда в Центре памяти у них видать что-то глюкнуло. И вместо одной информации мне затёрли другую — вот эту самую программу… Ведь обе процедуры связаны с датой рождения…

Вадим помолчал. Отодрал со спины рыбины кусок мяса и с наслаждением отправил в рот. Запил пивом. Посмотрел на меня.

— А потом я бродил по городу…

— Вадим… — начал было я.

— Убегать не буду! — почти выкрикнул он, угадав мои мысли. И, уже мягче, продолжил: — Найдут. К своим не пойду — очень больно. Но моя боль ладно. А их такой боли подвергать… Лучше так… вдали от глаз… легче должно быть…

Я молчал. Хотелось что-то сказать: ободряющее, решительное, предложить что-нибудь обнадёживающее и правдоподобное. Но все слова перепутались и застряли где-то глубоко. Даже не знаю где.

Сказал Вадим. Как раз таким ободряющим тоном.

— Да ладно, брат, не кисни. Я ведь прожил на целый день больше.

И сразу тренькнул дверной звонок. Неуверенно, даже жалобно. Замолк и надрывно зазвонил снова…

Свободный человек

Корп подкрался и надавил охраннику на точку нгу. Подхватил уснувшего соплеменника, затащил за большой валун и там, под раскинувшимся колючим кустом гаи, аккуратно уложил.

Ничего с ним не случится, оправдывал себя Корп, очнётся через несколько ха. Конечно, голова будет болеть, но после Дня Великого Тинха, когда все напиваются терпкого суа до умопомрачения, бывает и похуже.

Глубоко вздохнув, Корп шагнул в прохладную пещеру. Он давно всё для себя решил. Но мрачные мысли не отпускали. Конечно, пойти против Них — великий грех, и возможно Корп будет плыть целую вечность в мучительных водах Сонг Чет, но народ — его народ — должен узнать правду. Он должен быть освобождён. Ведь право выбора — это и есть свобода!

Хочешь — возделывай землю и выращивай рутабагу, хочешь — загоняй в лесу грозного суту, хочешь — ныряй в реку и собирай траи, а хочешь — занимайся и тем, и другим, и третьим. Жизнь длинная — всё можно успеть. А что совсем немыслимо: если хочешь — ничего не делай, а отправляйся странствовать по миру, дойди до самого горизонта и умойся в водах великого, бескрайнего Дуонга.

Великий Тинх, слово-то какое красивое — “странствовать”! Мыслимо ли, что ещё вчера Корп его не знал?

Да и что мог знать низший воин, уделом которого была охрана границы и отражение набегов безумных даманов? Впрочем, не более безумных, чем некогда сам Корп.

Рудники пахли интересно. Но резко и неприятно. Были здесь запах пота и запах пыли, был запах совершенно незнакомый, но отдалённо напоминающий суа. И был запах смерти. Так пахнут павшие воины через несколько дней. Предавать забвению нашедших смерть в бою запрещено. Можно лишь оттащить подальше от города.

Что за глупость, неожиданно для себя подумал Корп. Подумал и удивился. Вот и ещё одно из уложений Великого Тинха он поставил под сомнение. Но луч Синего Солнца, как предписывалось, не покарал Корпа.

Не значит ли это, что нет и в помине никакого Тинха?

Мысль Корпу понравилась, и он улыбнулся.

Впереди маячил силуэт ещё одного охранника. Как назло тот стоял лицом к выходу. Корп прятался за выступом всего в каких-то пяти мет от него. Что ж, открытого поединка не избежать. А сколько ещё охранников внутри, интересно? Но этого Корпу было не положено знать. Точно так же, как и этот охранник не знает, кем и каким образом охраняется граница. И потому при появлении кого-либо на территории рудников без пера птицы Чим в волосах должен убить нарушителя без промедления.

Едва эта мысль проскочила, Корп тихонько хлопнул себя по лбу — жест тоже для пограничного воина новый. Ну конечно, достаточно было всего лишь раздобыть перо, и всё было бы гораздо проще. Странно, даже после того, как Корп освободился, у него и мысли не возникло о том, что он может хоть как-то уподобиться Им. Ведь Они — святы, а воля Их — нерушима.

Ха! Как бы не так! Теперь всё будет по-другому.

Корп решительно оставил своё укрытие и пошёл прямо на охранника. Тот встрепенулся, крикнул “Чужой!” и бросился молча на воина. Вооружён он был так же, как и Корп — коротким мечом.

Посыпались первые удары, на которые Корп умело ответил, а за спиной охранника замаячили ещё несколько человек. Но вступить в бой они не смогли: слишком узкий проход — только по очереди.

Во время поединка Корп пытался достучаться до рассудка охранника:

— Терн, я тебя узнал! — кричал он. — В детстве, когда нас ещё не опоили зельем пхан-луон, мы с тобой играли в хищника и жертву. Ты прятался, а я тебя выслеживал. А потом наоборот… Терн, опомнись! Есть не только рудники! Ты можешь не только их охранять! Ты можешь вообще ничего не охранять! Терн, меня зовут Корп! И я свободен!

Но охранник, казалось, не слышал. С завидным спокойствием он продолжал рубиться, тесня Корпа к выходу из пещеры. Остальные — их было пятеро — продвигались следом. Ещё несколько мет, и Корп выйдет на открытое пространство, где ему не справиться со всеми.

Но, как ни странно, пограничного воина это сейчас заботило меньше всего. Он думал, что если скажет Терну правду, откроет ему глаза, тот всё вспомнит. Но ошибся.

* * *

Корпа сменили, и он лёг спать. Уснуть не удавалось. Не потому, что даманы могли напасть в любой момент.
Пограничный воин настороже всегда — даже, когда спит.

Нет, дело не в даманах.

А в той маленькой звёздочке, которая вдруг появилась на небе и медленно плыла с юга на север.

Сначала Корп смотрел на неё, ни о чём не думая. Тоданы не умеют думать. Они действуют. Есть меч, есть копьё, есть лук. И есть граница. Её нужно защищать.

А чтобы быть способным защищать границу, нужно есть, спать, справлять нужду и упражняться во владении оружием. И ещё молиться.

Лишь раз в год граница пустеет: когда воины отправляются в город — лицезреть и слушать Их, праздновать День Великого Тинха и пить суа. Нападения можно не опасаться — нет народа, который бы не почитал этот день. На площади собираются все: воины, строители, рыболовы, охотники, рудокопы, землепашцы, травники, повара и все женщины.

От суа становится легко и радостно, на лице сама собой появляется улыбка. Бьют барабаны, играют виолины и онг-сао. И тогда весь народ тоданов становится един в священном танце во славу Тинха. Во время танца женщины выбирают мужчин и сливаются с ними в сугиао, чтобы род тоданов продолжался.

А с первым лучом Красного Солнца на ступенях Дома Тинха появляются Они. И кажется, что свет льётся от их белоснежных одеяний и перьев Чим. Наступает сладкая тишина. Одна из Них поднимает руку и начинает говорить. И речь Её не прекращается до первого луча Синего Солнца…

Корп поймал себя на том, что пытается вспомнить, что именно говорит Она. И — самое главное — как же выглядят Они?

И не вспомнил.

А маленькая звёздочка всё плыла по небосклону. Она была непохожа на другие, мерцающие, но всё равно кажущиеся безжизненными. Ей не было места в мире, в котором существовал Корп. Вот уже пятнадцать лет он на границе, и почти каждый раз видит перед сном звёздное небо — если оно безоблачно. Но никогда ещё он не видел движущейся звезды. Это было странно. Об этом хотелось думать. Но от этого болела голова. Словно он, Корп, бился ею о стену, и от этого стена рушилась. А в образовавшуюся щель уже пробивался свет…

В этом году на День Тинха он не пил суа. Это было ново, странно и интересно. Корп никогда не отказывался от чего-то. Пограничный воин знал, что должен делать. Точнее даже не знал — а просто делал. Но в этот раз всё было по-иному. С того дня, как ему исполнилось четырнадцать и он отпил из общей чаши пхан-луон с другими подростками, первый раз что-то изменилось.

Просто удивительно, что Корп это вспомнил. Именно этот день, когда он выпил зелья. До и после не помнил ничего. А этот день помнил. И вчерашний помнил, и предыдущие четыре дня — с тех пор, как увидел плывущую звезду. Разум смутно подсказывал, что так уже когда-то было. Когда-то он мог жить по-настоящему. Как начинает жить сейчас.

Всё можно вернуть. Он этого хочет. Впервые он чего-то хочет, а не просто слепо действует потому, что иначе быть не может.

Может быть иначе. Может!

И он не пил суа, пожирал глазами всё, что видел, и старался запомнить. Лица соплеменников, их одежды, даже расположение улиц и дома, в которых живут женщины. Кстати, женщины отличались от мужчин. Они, похоже, были вольны в своих действиях: разговаривали и смеялись, шли, куда хотели и делали, что хотели. И возились с малыми детьми. Те дети, которые постарше, сбивались в кучки, играли в малопонятные игры, дрались, плакали, смеялись.

Они жили.

В глазах Корпа всё поплыло. Ну конечно. Игры… Он ведь тоже играл и о чём-то мечтал. У него точно была мечта. Очень интересная и хорошая. Корп не мог её вспомнить, но знал, что очень чего-то хотел.

Но стал воином.

Корп посмотрел на женщин и детей с ненавистью. Впрочем, дети ненависти не заслужили. Недолго им оставалось резвиться. Мальчикам по крайней мере.

А вот женщины — чем они заслужили свободу?

“Свобода”. Правильное слово. От него веет счастьем.

“Счастье”.

Нет, Великий Тинх, ты не прав!

После этой мысли Корп зажмурился, ожидая смертельного удара Синего Солнца. Но ничего не произошло.

Воин криво ухмыльнулся.

Когда пришло время священного танца, не было барабанов. Не было и прочих музыкальных инструментов. Никто не играл музыку. Люди просто начали двигаться — причём не следуя какому-то такту, а вразнобой. Чтобы не привлекать внимание, Корп делал то же самое. А сам смотрел по сторонам и в первую очередь на ступени Дома Тинха. Больше всего он жаждал увидеть тех, ради кого жил в забвении всё это время. Или скорее “из-за кого”.

Танец приближался к концу. Женщины стали выбирать мужчин. Что ж, почему бы и нет? Столько лет вы меня пользовали, но теперь я попользуюсь вами.

От первой женщины он отвернулся, сделав вид, что не заметил её. Она была толстой и кожа её рыхлого лица лоснилась жиром. Неужели он ранее сливался в сугиао с подобными? Какая мерзость.

Краем глаза Корп заметил, как женщина нахмурилась, но тут же выбрала другого.

Проигнорировал он и ещё двух женщин — одна была слишком худа и к тому же стара. Да разве такая сможет род продолжить? Развлечься пришла, карга. Другая была довольно мила, но имела неприятный запах изо рта — у неё гнили зубы. Корп почувствовал это уже на расстоянии одной меты.

И в этот раз он сделал вид, что увлечён танцем. А за толпою танцующих уже хватало совокупляющихся пар. Белели их ёрзающие тела, слышались отовсюду стоны. Это было и мерзко, и возбуждающе одновременно.

Нет, у него, Корпа, всё будет иначе. И тогда он стал выбирать.

Взгляд долго скользил по разномастной толпе, выхватывая из неё женщин. И вдруг остановился.

Совсем молоденькая девочка стояла в нерешительности, горящим взором перебирая лица и голые торсы мужчин. Наконец посмотрела на Корпа.

И нахмурилась. Тогда он побежал, схватил её за руку и потащил в первый попавшийся дом. Бросил девушку на шкуры.

Она не сопротивлялась… Почти…

— Если кому-нибудь скажешь, убью! — спокойно сказал Корп, и девушка часто закивала. Она верила.

Пограничный воин ухмыльнулся и вышел на площадь.

На Корпа никто не смотрел. Потому что Они уже были на ступенях. С огромным трудом совладав с нетерпением, Корп осторожно вошёл в толпу и наконец взглянул на Них.

И еле сдержал стон разочарования.

Она была самой обыкновенной. Даже та девчонка, с которой Корп только что совокупился, была в пять раз красивее. А вот то, что рядом стоял Он, то есть мужчина, для Корпа было открытием. В своих смутных воспоминаниях о предыдущих праздниках он помнит только женщину. Нет, определённо, она была не одна, но кто был рядом с ней, вспомнить невозможно.

Мужчина и женщина были одеты в белоснежные тоги, в волосах их ярко отражали солнечные лучи перья птицы Чим. Окружали пару такие же люди, как и те, что стояли на площади: мужчины с пустыми глазами и улыбающиеся женщины. Единственное отличие — перья в волосах. Наверное, личные слуги Их. Что ж, и такое назначение есть — служить.

Корп всмотрелся в Него, пытаясь понять, так ли он безумен, как и все мужчины. Разобрал скучающий взгляд и изумился. Мужчина наклонился к Ней и что-то прошептал.

Она согласно кивнула и подняла руку.

Лица всех без исключения присутствующих ещё больше засветились преданностью и обожанием.

— Дети мои, — произнесла женщина самым обыкновенным голосом, — сегодня мы вновь собрались здесь, чтобы воздать хвалу Великому Тинху. Помните — он любит вас, и мы, его дети, любим вас также. Трудитесь усердно и преданно, как вы это делали до сих пор. Помните, что все вы делаете мир лучше. Вы его строите и оберегаете. Не сомневайтесь и не думайте ни о чём. Просто делайте. Лишь так возможно существование. Мы — единственный народ, в котором процветают мир и созидание.

Они развернулись и ушли.

И это всё? Вновь Корп был разочарован. Это и есть та прекрасная речь, которая заставляла испытывать неописуемое блаженство? И такая короткая? Ведь Синее Солнце ещё не взошло. И взойдёт довольно нескоро.

Корп огляделся. Соплеменники по-прежнему блаженно внимали чему-то. В их головах сладкая речь богини ещё не закончилась. Лишь женщины начали потихоньку расходиться.

Тьфу!

С первым лучом Синего Солнца стали расходиться и мужчины. И лишь Корп стоял и скрежетал зубами. Его губы то сжимались, превращаясь в тонкую полосочку, то растягивались в злую улыбку.

Вот как, да? “Мир и процветание”?

Корп развернулся и пошёл прочь из проклятого города — иначе в своих мыслях он не хотел его называть. Ему нужно было хорошо подумать — ощущать себя мыслящим бывшему пограничному воину нравилось всё больше и больше.

Сначала нужно воссоздать в голове наше мироустройство, думал он. Только так я смогу понять, как его сломать.

Городом правит мужчина — это без сомнения. Но жителям преподносят женщину. Лишь её образ хоть как-то помнят мужчины. Здесь наверняка есть какая-то связь и с особым статусом обычных женщин, которые не превращаются в… в… в однонаправленных созданий?

Корп посмаковал новое слово. “Однонаправленных”, “разнонаправленных” — ему нравится. Наверняка потом найдётся более подходящее. А пока сойдёт.

Женщин пока оставим, думал он дальше, с ними неясно. Но зато вполне можно понять — или хотя бы попытаться, — что делают с мужчинами. Детьми они живут как счастливые и свободные люди. Но по наступлению четырнадцати лет их лишают свободы. Как помнил Корп, поят зельем пхан-луон. Каким чудом ему запомнилось название, одному Тинху ведомо…

Да что такое? К любой мысли примешивается это имя. Катись в Сонг Чет, проклятый Тинх!

Корп остановился и зажмурился, но кара вновь его не постигла. Воспрянув духом, он вновь начал рассуждать. Мальчишек опаивают зельем, прикрываясь ритуалом посвящения их в мужчин. И произносят при этом какие-нибудь возвышенные речи, которые залитая зельем голова воспринимает как команду, которой нельзя не подчиниться. Наверняка и в суа есть немалая толика пхан-луон. Иначе как понять эти жалкие танцы без музыки и то, что самую обычную женщину воспринимают как богиню? Да и речи она говорит некрасивые. Действительно просто указания.

А как же определяют, какие подростки чем в будущем должны заниматься?

Да никак. Общее количество разделяют на группы согласно потребностям. К примеру нужно столько-то пограничных воинов, столько-то землепашцев, столько-то охотников. Затем поят этим ужасным зельем и дают команду.

Всё.

Люди превращаются в инструменты — у каждого своё назначение. Один рубит, другой колет, третий забрасывает дрова в печь.

Да это же не город — это какое-то громадное живое создание. Вот как у человека — каждая часть тела занимается своим делом. Рот — ест, глаза — смотрят, рука — хватает… или бьёт…

Что ж выходит? Корп — всего лишь рука, которая бьёт врагов? Или даже хуже — всего лишь палец? Притом, что у него у самого есть две руки! Какое злодейство! Так с людьми нельзя поступать!

Кем бы ни были, Они поплатятся за то, что творят с людьми!

Вначале нужно собрать отряд. Отряд из таких же свободных, как Корп. Людей, сумевших раскрыть глаза. Людей, которым он поможет открыть глаза. Но сделать это следует там, где можно привлечь меньше всего внимания.

И Корп вспомнил о рудниках. О бедные люди, живущие во тьме и почти не знающие, что такое свет и дыхание ветра. Вы будете освобождены!

И повернул в сторону гор.

Не будь Корп так рад стольким открытиям, которые ему довелось сделать за последние дни, он бы наверное разрыдался от стольких разочарований.

* * *

До выхода из пещеры оставалось всего ничего — полторы-две меты, но Корп не спешил побеждать в схватке. Он думал. Почему у Терна не раскрылись глаза? И почему у него, Корпа, всё было иначе, едва он просто увидел плывущую по небу звезду?

Всё дело в том, что это было необычно. Звёзды не плавают и не летают. Точнее они конечно передвигаются с востока на запад, как и оба солнца, но не летят, обгоняя друг друга, да к тому же поперёк движения.

Это необычное явление проломило трещинку в жизни пограничного воина. Он стал думать. Значит для Терна Корп всего лишь нарушитель, которого нужно убить. Его жизненные устои не шелохнулись. Пусть даже враг что-то лопочет — зачем его слушать?

Нужно сделать что-то непривычное.

Да, но ведь все совсем недавно пили суа, а это значит, что дурман с новой силой овладел их головами. Проклятье, додумайся Корп до всего этого раньше, он бы предпринял всё возможное, чтобы никто не пил этой гадости.

А зелье владеет разумом год — ведь чаще им не поят. Под конец года власть суа, конечно же, ослабевает — именно поэтому Корпу удалось вынырнуть из страшного сна.

Замысел обречён на провал. Что же делать? Бежать и вернуться через год? Нет, никакого терпения не хватит. Нужно рискнуть.

Корп вышел на освещённую синим солнцем поляну — от красного защищала гора, — отскочил на несколько шагов и отбросил меч в сторону, тут же выругав себя за то, что слишком далеко.

— Сдаюсь! — громко закричал он. Так громко, что даже охранник, которого Корп усыпил, заворочался под кустом и застонал.

Все замерли.

Расчёт Корпа был прост. Никто из тех, кто нападал на город, не вёл себя подобным образом — все дрались до смерти, либо, видя, что победа невозможна, отступали. Но никто не сдавался.

— Неужели сработало? — тихо пробормотал Корп.

Но охранники на него не смотрели. Их внимание приковали две торчащие из-за валуна ноги. Они шевелились, раздавался стон, тряслись ветви куста гаи.

Тот, кого звали Терном, поморщился, словно от боли, и с усилием спросил:

— Ты его не убил?

Так вот что его проняло, торжествующе подумал Корп. Даже не то, что нападающий сдался, а то, что он не убил своего врага. Это поистине немыслимо.

— Зачем убивать, если можно решить дело миром? — осторожно ответил вопросом Корп.

— Миром? — всё ещё морщась, вновь спросил Терн.

— Да. Брат Терн, ты можешь не только убивать! Ты можешь ничего не охранять! Если не хочешь.

Охранник не ответил. Меч выпал из его руки и он начал усиленно тереть виски.

— А я? — вдруг спросил другой.

— И ты! — горячо ответил Корп. — Ты можешь выбросить меч прямо сейчас, забраться на эту скалу и увидеть, насколько прекрасен вокруг мир, и как только поймёшь, что весь он принадлежит тебе, назад, в эту вонючую пещеру больше никогда не захочешь вернуться. Каждый из нас может делать сотни, если не тысячи вещей. Зачем уметь только что-то одно, если столько всего интересного? Вот я например хотел бы построить дом собственными руками, вырас…

— А я разрушить! — прервал его немного опомнившийся Терн.

— Ну… — замешкался Корп, — конечно, ты волен сделать и это, хотя не сказал бы, что это хорошо.

— Плохо? — с грустью осведомился Терн.

— Да.

— Плохо — нельзя, — донеслось из-за валуна. Первая и единственная жертва Корпа окончательно пришла в себя. Охранник вылез из-под куста и пошёл к собравшейся кучке соплеменников, на ходу выдёргивая из себя колючки.

— Всё правильно, — улыбался Корп. — Вы свободны, братья. Давайте освободим остальных.

Дом Тинха был огромен и очень красив. Неимоверной высоты потолки, украшенные прекрасной росписью из жизни племени, невероятной толщины рельефные колонны. Гладкая, отполированная до блеска мозаика пола с простыми, но лишь добавляющими прекрасного узорами.

Корп смотрел на всю эту красоту и думал, откуда же он знает столько слов, что помогли его разуму составить словесное описание? И тут же словно кто-то подбросил фразу, произносимую детским, но до боли знакомым голосом: “Я хочу строить дома”.

Несомненно, это был его, Корпа, голос. Вот какая у него была мечта. Он хотел строить. И наверняка до того страшного дня, когда ему дали выпить зелья, пытался разузнать как можно больше о строительстве.

А его отправили защищать границу. Как это подло.

Корп ворвался в зал поменьше. По пути ему то и дело попадались соплеменники с перьями в волосах — наверное Их слуги. Они провожали Корпа безразличным взглядом. А тот неустанно бормотал под нос: “Мы свободны. Мы вольны делать то, что хотим. Мы свободны”.

Прошло больше ха. Бывший пограничный воин, а ныне свободный человек, как Корп полюбил называть себя, уже отчаялся было найти хозяев этого мерзкого — да, именно так! — дома. Когда ему наконец повезло.

Он увидел небольшую дверь и десяток охранников.

Корп удивился. Так мало? С другой стороны, разве можно было подумать, что хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь пробьётся в святая святых? Даманы, например, ни разу даже через внешнюю границу не прорвались.

Охрана ощетинились копьями.

А Корп как тогда, у пещеры, отбросил меч и к тому же встал на колени.

— Убейте меня, братья, если не хотите быть свободными.

Охранники замерли…

Корп вошёл в небольшое помещение, где в углу, на неимоверной толще шкур, сжавшись сидела Она. Он же ходил взад-вперёд. При виде Корпа мужчина привычно замер.

— Кто ты? — просто спросил свободный человек.

— Сын Тинха, — дрожащим голосом ответил мужчина.

— Ты врёшь!

— Кто же я по-твоему? — набрался смелости мужчина.

Корп задумался. Затем уверенно выпалил:

— Ты — подлый человек. Как тебя зовут?

— Канх.

— Хм. Судя по имени ты действительно можешь приходиться родственником Тинху. Но я тебе не верю. Никакого Тинха не существует. Я уже нарушил сотню его правил, и Синее Солнце до сих пор не покарало тебя. Но я пришёл к тебе — значит есть другой, настоящий Бог, который покарает тебя.

Канх мелко задрожал.

— Чего ты хочешь?

— Хочу знать правду! Сколько лет или может даже веков наше племя живёт так?

— Двенадцать, — торопливо выпалил Канх.

— Двенадцать лет? Не может быть! — удивился Корп.

— Двенадцать веков, — уже спокойнее поправил его Канх. — Если бы ты знал историю, ты бы понял, что чёткое разделение функций — самая оптимальная система для существования и развития.

— Я тебя не понимаю. Говори привычным языком.

Канх вздохнул. И продолжил уже совсем спокойно.

— Функция — это то, чем ты занимаешься. Вот ты кем был?

— Пограничный воин.

— Вот. Твоя функция — охрана границ.

— А “оптимальная”? — напомнил второе непонятное слово Корп.

Канх вздохнул.

— Это значит “наиболее благоприятная”, “лучшая из возможных”.

— То есть ты хочешь сказать, что наше нынешнее жизнеустройство — лучшее из всех возможных? — нахмурился Корп.

— Да.

— Но почему людям не предложить самим выбирать? Я например хотел бы строить дома. Я уверен, что мог бы построить дом лучше твоего!

— Когда-то так и было. Люди сами выбирали себе занятия. И процветали убийства и воровство, многие тратили свои жизни впустую, занимаясь тем, чего не умеют. Например, думали, что смогут стать строителями, не имея к оному никаких способностей. И была толпа бездельников, которые ничем не хотели заниматься — даже воровать, и только и делали, что просили милостыню. В мире правили подлость и лицемерие, преступность, насилие, деньги!

Понимающий не все слова, но общий смысл уловивший, Корп поник и спросил:

— Что такое деньги?

— Кусочки металла, — довольно ответил Канх, явно радуясь произведённому эффекту, — на которые выменивали овощи, фрукты, одежду, даже женщин.

— Глупость какая… — пробормотал Корп.

— А я тебе о чём. Как только удалось создать такое вот, как ты говоришь, жизнеустройство, были спасены множество жизней. За это кстати нужно благодарить правителя Тинха, моего предка. Конечно, люди и сейчас гибнут. Например, вы — пограничники. Некоторым правителям не терпится завладеть соседними городами, а в особенности — нашим. Ведь именно мы стали первыми жить по нынешним правилам. А за нами потянулись и остальные. Мы — сердце мира. Только здесь есть Дом Тинха.

Канх сделал паузу, чтобы перевести дух. Цепко посмотрел Корпу в глаза.

— Да, люди гибнут, — повторил он, покачав головой. — Но эти потери — ничто по сравнению с былыми утратами… Столько работы, столько труда вложено, и что теперь будет? Что, пограничный воин!? Ответь! — последние слова звонким эхом повисли в воздухе.

Корп сжал губы и опустил голову. Он долго думал. Канх терпеливо ждал. Воин не рассуждал сейчас в мыслях, как научился это делать совсем недавно. Он просто вспомнил события последних дней, вспомнил, как переживал своё постепенное освобождение, и разум вновь подсказал ему правильные слова.

Корп поднял голову. Глаза его влажно блестели, но губы улыбались.

— Я скажу, что теперь будет. Мы все теперь будем свободными. Никто не будет управлять нами, мы сами будем принимать все решения и создадим новое жизнеустройство, быть может не такое гладкое и ровное, но крепкое. Потому что оно будет построено на основании, имя которому “свобода”.

Канх только развёл руками, вздохнул и спросил:

— Что будет с нами?

Корп посмотрел на своего недавнего мучителя (а как ещё его назвать?), перевёл взгляд на забившуюся в угол, истекающую слезами страха его жену, вспомнил мучивший его вопрос:

— Почему женщины свободны?

Канх недоумённо посмотрел на него.

— Да потому что мужчины лучше приспособлены к любой работе. А женщины по сути нужны лишь для того, чтобы продолжать род и растить детей.

— Тогда почему приказы нам отдаёт она? — Корп пальцем показал на жену Канха.

— Ну, есть и ещё одна польза от женщины — она может манипулировать мужчиной… — Видя непонимание воина, Канх пояснил. — Это значит “управлять”. Если бы приказы отдавал я, то даже под действием пхан-луон вы бы вряд ли так сильно любили меня. А женщину любить для мужчины естественно. Прибавляем сюда ваши праздничные совокупления, и всё — воля надёжно подавлена. Психология, брат.

Слово было совершенно новое, но Корп его почему-то понял. Рассеянно пробормотал:

— Тогда логичнее совокупляться после Её речей, а не до…

И вышел.

Канх несколько мгновений подумал и усмехнулся:

— А действительно. Совокупление — как вознаграждение за преданность, как осуществление нестерпимого желания овладеть Ею. Ведь все мужчины в момент слияния сугиао будут представлять, что делают это с ней… Хм. Что скажешь, жена моя?

Та только вымученно улыбнулась.

А Корп тем временем шёл к выходу, всё больше и больше злясь на Канха. Да, его слова кажутся правильными, но это всё обман — как и вся жизнь, которой он заставляет жить своих соплеменников. Сам живёт в огромном доме, ничего не делает да к тому же кушает небось самое лучшее в городе, а остальные слепо его обхаживают.

Нет. Не бывать больше этому. Канх и его жена будут наказаны. Мы будем держать совет всем городом и решим, что с ними делать. Решим, как жить дальше. Мы построим новый…

В это мгновение Корп вышел на ступени Дома Тинха и замер — точно так же, как замирали все те, кому он смог донести правду.

Город горел. Дымили и полыхали огромными лепестками огня дома. Слышался плач: женщины, дети… Доносились стоны: повсюду лежали раненые, убитые, умирающие. Между ними, добивая, прохаживались охранники рудников, сами рудокопы и пограничные воины — все те, кто присоединился к Корпу. В некоторых домах слышался грохот — непонятно, что делали разъярённые соплеменники там.

Ну конечно — даже самый обычный плотник бросится на защиту города. Это тоже часть жизнеустройства Канха. А люди, что пришли с ним, Корпом, не стали
никого убеждать. Их ненависть после того, как они узнали правду, была сильна.

А ведь он просил не убивать. Просил.

Корп упал на колени и зарыдал. “Канх был прав, — подсказывал враз надоевший разум, — Канх был прав”.

Раздался сильный шум и из дверей ближайшего дома выбежала девушка — споткнулась, растянулась на земле лицом вниз. Следом выбежал один из охранников рудников, поднял её за волосы. Корп увидел лицо девушки — та самая, с которой он был на День Тинха и которую пообещал убить, если она проговорится.

Охранник бросил её животом вниз на пень, на котором наверное рубят дрова и головы домашней птице и задрал подол…

А когда он закончил, то принялся с радостными криками ломать дом. Это был Терн.

* * *

— Эй, Тарасик! — позвал капитан. — А ты знаешь, что планета обитаема? Сканер обнаружил порядка двухсот тысяч довольно крупных поселений. Правда, признаков развитой цивилизации никаких: ни заводов, ни транспорта, ничего. Дикари-с.

— Вот так вот и пей “за возвращение”, — почесал затылок первый пилот, — потом неправильный расчёт и пожалуйста — первооткрыватели. Ну, долетим до Земли, сообщим координаты.

— Пожалуй, — согласился капитан.

Второй пилот, нерешительно жевавший губы — совсем мальчишка ещё — всё-таки решился высказать мнение:

— Пётр Михайлович, а может не будем никуда сообщать? Ну ведь погубим же. Поналетят, принесут цивилизацию нашу цивилизованную, а им может и так хорошо…

— Пожалуй, — вздохнул капитан. — Но мы-то не скажем, а бортовой компьютер пишет всё. Во время очередной проверки выяснится. Посмотрим…

Капитан посмотрел на экран — на огромный полумесяц планеты. Летели над ночной стороной. Из-за горизонта еле-еле показывался краешек красного солнца. Капитан не удержался, подошёл к иллюминатору — такую красоту нужно видеть своими глазами. Задумчиво проговорил, всматриваясь в тёмную поверхность без единого огонька:

— Интересно, нас кто-нибудь видит там сейчас?

Отозвался Тарас:

— Если кто видит, у того мозг перевернулся. А как ещё — звезда плывёт!..

12.04.2010