Глупые мысли

— Серёжа! Серёженька! Его нет! — голос Маши доносился будто из иного мира.

“Потусторонняя Маша”, — невпопад подумал я, безрезультатно пытаясь сбросить с себя ошмётки сна. Получалось плохо — тело повиноваться отказывалось, мозг не понимал, зачем должен напрягаться. Моё сознание было всецело на стороне мозга. А Маша… была ли Маша? В самом деле, какие такие могут быть телефонные звонки посреди ночи?

Блин, ну и приснится же…

Однако настойчивый истеричный писк возле уха открыто намекал, что это не сон. Я разлепил левый глаз и уставился на утопающий в подушке мобильник. Экран его ярко светился фотографией симпатичной улыбчивой шатенки, а динамик продолжал тоненько что-то верещать.

Вздохнув, я подсунул мобильник под ухо и лёг на него. В таком положении можно общаться почти бесконечно — пока ушная раковина не накалится добела.

Динамик, кстати, к этому моменту замолчал, и из него раздавались отдалённые завывания и всхлипывания. А через мгновение — короткие гудки.

Я выругался, сел и набрал Машу. Ответила сразу:

— Серёжа! Как ты можешь спать?! — заорала она. — Как ты спишь, когда мы себе места не находим? Мать твою… ы-ы-ы-ы…

— Маша, спокойно, — вмиг проснулся и насторожился я. — Что случилось?

— Борька пропал, — выпалила она. — Нету его нигде. Всех уже обзвонили.

Борька — это её пятилетний брат. Сама Маша — моя лучшая подруга. Ну, то есть это я для неё лучший друг, а она для меня как бы не совсем… Очень запутано, а вдаваться в подробности не хочется. Тем более, как мы с ней уже выяснили, это всё мои “глупые мысли”…

— Сейчас приеду, — сказал я, отключился и на пару минут отдался “глупым мыслям”.

Нет, ну что за жизнь такая? Как в кино сходить или погулять, так “на это у меня есть парень”, а как трабла какая-то — сразу мне давай трезвонить. Хотя кто знает, может “парень” уже у неё сидит, утешает. Сволочь…

Стоп, одёрнул я себя. Борька пропал! Борька! Мелкий жизнерадостный хулиган с турбодвигателем вместо шила в одном месте.

Борька. Пропал.

Как так?!

Я вызвал такси и побежал на кухню. Поставив турку на плиту, бросился в ванную. Умывшись и почистив зубы, метнулся к шкафу в комнате.

Едва оделся, позвонили из службы такси и сообщили, что машина ждёт у подъезда. Чертыхнулся, побежал на кухню, снял кипящий кофе с огня. Полез в подвесной шкаф, откопал набор пластиковой посуды: вынул из пирамиды сразу два стаканчика — чтоб не жгло. Налил паривший кофе, засыпал сахар, размешал. Отнёс в прихожую на тумбочку. Обулся. Проверил, в кармане ли ключ.

Вздохнул и вышел. Захлопнул дверь и тут же вспомнил, что кофе забыл. Матеря себя последними словами, долго не мог достать из кармана ключ, зацепившийся за подкладку куртки. Справился таки, открыл дверь, схватил кофе, захлопнул дверь и побежал вниз — вечером лифт не работал, вряд ли ночью ситуация изменилась.

Выходя из подъезда, чувствовал себя так, будто прожил целую жизнь за пять минут. В машину садился, бурча под нос нечто матерное в адрес тех, кто придумал квесты — от которых, к слову, ещё недавно был без ума.

Водила только смерил меня уставшим взглядом, подозрительно задержал его на кофе, но ничего не сказал и тронулся.

Город спал спокойно. Сонно перемигивались неоновые вывески, безучастно светились витрины бутиков и магазинов, уютно чернели окна домов, а некоторые, одинокие, не менее уютно светились мягким светом настольных ламп и светильников. Или мигали синевой телевизоров.

Тихо. Спокойно. Хорошо.

В отличие от бури внутри меня. Мысли сбивались и носились во все стороны, в висках стучала кровь. Я старался не думать о том, куда и почему еду. Попереживать ещё успею, а сейчас это ни к чему. Нужно очистить голову. Чтобы мыслить трезво и рассудительно. Чтобы вообще мыслить.

Стараясь не обращать внимания на горячий кофе в руке, я закрыл глаза и попытался успокоиться. Не думать ни о чём. Прислушаться к сердцебиению, к неприятным толчкам в висках, заставить их утихнуть. Полностью расслабиться.

Всегда будет то, что я не смогу изменить. Но также всегда можно подстроиться под условия, в которых я нахожусь. Я не могу сейчас силой мысли вернуть Борьку. Но могу оставаться спокойным, думать и искать пути решения…

Настроенный подобным образом я и переступил порог Машиной квартиры. Точнее — её родителей.

Встречал отец, Егор Олегович. Бледный, сутулый, осунувшийся. Под глазами мрачно пролегли тени, а уголки губ оттянулись вниз. Другой человек, ей Богу…

— Привет, Серёга, — устало проговорил он и протянул руку.

Я крепко пожал жёсткую ладонь строителя.

— Здравствуйте. Где Машка?

Егор Олегович молча кивнул в сторону зала, из-за закрытой двери которого подозрительно не доносилось ни звука. Я разулся, привычно набросил куртку на вешалку и решительно взялся за ручку двери. Но не открыл её. Обернулся. Промямлил:

— Егор Олегыч, а этот… кхм… здесь?

Машкин отец, уткнувшийся взглядом в стену, вздрогнул, словно откуда-то вынырнул, растерянно посмотрел на меня.

— Что?.. А, Толик. Нет… В походе он где-то, недоступен.

Теперь понятно, почему она мне бросилась звонить. Нечего было себе льстить. Впрочем, можно и польстить: я-то здесь, а он-то там. Хотя сейчас, наверное, с радостью поменялся бы с ним местами.

Я кивнул и открыл дверь в гостиную.

Пожалуй, нет ужасней зрелища, чем две рыдающие в обнимку женщины. Пусть это происходит даже беззвучно. Пусть даже не вы являетесь причиной этих рыданий. Всё равно — это ужасно. Пожалуй, даже не возьмусь передать, почему и насколько. Просто скажу, что врагу не пожелаю оказаться на моём месте. Хотя, если подумать, ведь буквально пару минут назад хотел поменяться местами с Толиком.

Но он ведь хуже врага? Хуже собаки и хуже врага.

Содрогания на диване прекратились и на меня уставились две пары мокрых воспалённых глаз.

Машка вырвалась из объятий матери и бросилась ко мне. Повисла на шее.

И вот тут уже раздались настоящие рыдания. Однако при желании в них можно было различить какие-то обрывки слов и фраз.

— Ы-ы-ы-ы… Серёжа… Как же… Ы-ы-ы… Он не мог… Ы-ы-ы… Куда?.. Нет его… Ы-ы… целовала сама же… Ы-ы-ы…. на ночь… Спим же рядом… А-а-а-а…

Я мягко отстранил девушку, убрал прилипшие к её лицу волосы.

— Маш, успокойся, — сказал я. Причём настолько спокойно и даже холодно сказал, что сам себе удивился. Тут же смутился. Вздохнул и закончил: — Рассказывай.

Борьку хватились часа в два ночи (сейчас было уже начало шестого). Сперва обрыли все шкафы и кладовки и только потом начали трубить тревогу. Вызвали ментов. Те приехали на удивление быстро, а запротоколировали всё ещё быстрей.

И смылись.

Прошёл ещё часик, и Машка не выдержала — позвонила мне.

А произошло следующее. Малого все расцеловали на ночь и уложили. Что примечательно, сестра спит с ним в одной комнате.

Ночью Машка встала по нужде: какая-то мутная история с утренней отёчностью. Теперь самое интересное. Когда выходила из комнаты, брат всё ещё мирно спал на своём раскладном кресле. А когда вернулась обратно, там никого и ничего не было.

Одеяло не было отброшено, а на подушке была отчётливая вмятина — мальчик будто всосался в кресло. Я подавил жгучее желание прощупать обшивку под простынёй.

Никаких подозрительных звонков не поступало. Да и вообще за исключением пропавшего пятилетнего пацана, ничего подозрительного не было.

Я в очередной раз тщательно осмотрел комнату. Помимо разбросанных повсюду игрушек, ничего примечательного не нашёл. Впрочем, может быть как раз из-за игрушек и не нашёл. Ещё сложней было что-то найти после ментов. Те вроде бы тоже всё осматривали.

Окна закрыты. Даже заклеены. Форточки на защёлках — сквозняков в этой семье боятся. Если Борька вылезал через какую-либо из них, то защёлкнуть с той стороны не мог никак. Разве что силой мысли.

Дверь балкона тоже вне подозрений — заперта изнутри.

Да и вообще: что я выдумываю? Десятый же этаж. Никуда бы он не делся.

В мистику и инопланетян я не верил. Хотел бы, чтоб они были, но не верил. А потому оставалось одно — мальчика похитили.

Но кто? Как? Зачем? Если для выкупа, то почему до сих пор не позвонили? Да и на кой вообще полезли в эту семью? У них ни гроша за пазухой. В отличие от Толика, мелькнула неуместная мысль. Может на него хотят надавить через Машкину семью?

Да нет, у него тоже младший брат есть в конце концов. Я прогнал все мысли к чёртовой матери и вновь заставил себя думать.

Но не думалось. Потому что всё передумал. Значит нужно действовать.

Однако сказать легко, а реально действовать куда сложней. Особенно в такой непонятной ситуации. В принципе всё, что нужно было сделать, сделали и до меня: соседей обошли, родителей Борькиных корешей из садика обзвонили, милицию вызвали. С утра собирались дать объявление во всевозможные газеты и обратиться на телевидение в “Службу розыска детей”.

Ещё, подумалось, обязательно нужно заспамить Интернет фоткой Борьки и информацией о нём.

Чем я и занялся, так как от Машки и её родителей толку сейчас было мало.

Взял Машкин ноут, нашёл в “Моих документах” фотки и залез в папку “Борька”. Довольно скоро наткнулся на портрет мальчугана, перекинул его на рабочий стол и залез в инет. Первым делом разослал фотку Борьки со всей необходимой информацией по всем адресатам из почтового ящика — даже адреса, на которые когда-то слал резюме различным компаниям, не пропустил. Ничего — не повредит.

Затем я обошёл все форумы, на которых общался, создавая темы “Помогите найти ребёнка”. Оставил объявления на паре десятков соответствующих сайтов и забомбил все соцсети. Напоследок запостил фото у себя в блоге.

Когда закончил, было начало восьмого утра.

Я как следует потянулся и зевнул. В гостиной кроме меня давно уже никого не было. Может уснули наконец? Да нет, вряд ли. Заснёшь тут. Я отложил ноут и пошёл на кухню.

Семья сидела за столом. Уставшие, бледные, с красными глазами и мешками под ними. Удручающее зрелище.

— А, Серёженька… — тихо произнесла мама Маши. — Ну как дела?

На меня поднялись ещё две пары глаз: Машка и Егор Олегович. Мне показалось, что смотрят они с надеждой. Странно, ведь повода я не давал — подумаешь, в инете информацию распространил. Толку-то?

— Всё будет хорошо, Эвелина Павловна, — заверил я, — информацию о Борьке разместил везде, где только можно. Я думаю, довольно скоро будет результат.

Наглая, беспросветная ложь. Но кто упрекнул бы меня в ней сейчас?

Машка, человек более приближённый к Интернету, нежели родители, только горько вздохнула. Я тоже вздохнул и потянулся за туркой.

Пока кофе закипал, стоял у окна и смотрел на поднимающееся из-за горизонта солнце. Дом находился на самой окраине города: вдали виднелся какой-то мелкий посёлок, поля и лесные посадки. А ещё озеро с высившейся над ним трубой. Вроде мусоросжигательный завод, который иногда “радовал” незабываемыми ароматами.

Высотные дома были чуть левее, и летом из-за них восход солнца разглядеть невозможно. Но вот осенью — самый раз.

Кофе закипел, я снял его с огня, вылил в чашку и добавил молока. Бросил ложку сахара и, не спеша поколачивая светло-коричневую жидкость, вышел на балкон. Погода, конечно, стояла чудная. Пятнадцатое ноября, двадцать минут восьмого утра, а на термометре плюс четырнадцать. Значит днём будут все восемнадцать. Фантастика. За всю жизнь не припомню такой температуры в середине ноября.

Солнце уже слепило, и любоваться им стало невозможно. Я посмотрел на улицу. Машин и людей постепенно становилось больше, а ленивый их поток неотвратимо разрастался. В восемь начнётся час-пик, народ будет бежать к метро чуть ли не бегом, а машины — волочиться в тянучке.

Я сделал глоток и вдруг подумал: “Вот бы сейчас увидеть Борьку на этом тротуаре. Пусть появится из-за соседнего дома”.

Из-за угла мгновенно показался маленький мальчик — я чуть не выронил чашку. Но тут же за ним вышел мужчина, и я понял, что это просто отец и сын спешат на остановку. Я сделал глубокий вдох в попытке утихомирить вмиг пустившееся в пляс сердце…

И всё-таки выронил чашку.

Она разбилась через долгие четыре секунды о порог магазинчика посуды, что находился на первом этаже дома. И наверняка разлетелась вдребезги. А осколки и брызги наверняка задели курившего на ступеньках охранника — снизу донёсся отборный мат.

Мне было плевать, потому что Борька переходил улицу. Прежде дождался зелёного света светофора, посмотрел налево и направо, и только потом пошёл. Как полагается.

____

На работу я не пошёл. Чтобы после такого стресса, да ещё невыспавшимся идти на работу — это надо очень себя ненавидеть. Позвонил начальнику и рассказал всё как есть. И добавил, что если ему нужны доказательства, пусть прошерстит Интернет на предмет пропавших детей — обязательно наткнётся на десяток моих объявлений.

Шеф, в принципе, понимающий, но подозрительный — лучше ему всё подробно объяснять.

О таинственном исчезновении и появлении Борьки я старался не думать — сейчас было главным завалиться на кровать, а думать уже потом, после пробуждения.

Тем более, что думать было не о чем. Мальчик не помнил, как пропал и как вернулся. Он помнил, как засыпал, и помнил, как переходил дорогу. Больше ничего. Сегодня его затаскают по больницам — будут проверять психику и общее состояние здоровья. Не завидую малышу.

Но надо — амнезия просто так не случается. Определённо случилось что-то “из ряда вон”. Господи, только бы не маньяки-педофилы какие-нибудь — остальное как-то можно пережить.

Лифт всё ещё не работал, и я привычно поплёлся на двенадцатый этаж пешком. Консьержка посмотрела на меня с презрением — наверняка думала, что возвращаюсь после пьянки.

Эта больная на голову старушенция постоянно выпытывает, где я был, когда возвращаюсь домой после двенадцати ночи. Сразу же вспоминаются студенческие годы, когда жил в общаге.

Плевать. Чёрт с тобой, бабуля. Лишь бы была жива и здорова.

Придя домой, я неимоверным усилием воли заставил себя принять душ — терпеть не могу ложиться в постель без душа. Есть у меня такой пунктик. Даже если решил днём в выходной поспать, всё равно перед этим иду в душ.

В сон провалился мгновенно и без сновидений.

Просыпался тяжко и под звон всё того же мобильника. И всё та же шатенка смотрела на меня с экрана телефона. Я глянул на время — десять минут первого — и ответил на звонок.

— Привет, Маш. Что-то с Борькой?

— Нет. С ним всё хорошо.

Я ожидал, что опять услышу вытьё и причитания, но голос моей подруги был очень тих, спокоен и хрипл. И это, признаться, подействовало на меня более отрезвляюще, нежели громогласные рыдания.

— Маш, что с тобой?

— Толик… — она сглотнула, слова ей явно давались с трудом. — Толик погиб… Серёжа, что за день такой?

— Понедельник, — тяжко выдохнул я. — Слушай, Маш, думай о брате, будь с ним — я сейчас при…

— Да в порядке всё с Борькой! — сорвалась на крик она и отключилась.

М-да. День сегодня всё же странный, подумал я и пошёл варить кофе. Не то, чтобы я был расстроен гибелью Толика, скорее даже наоборот, но происходящее совсем не нравилось. Да и, честно говоря, если абстрагироваться от “глупых мыслей”, человека было жаль. Не Толика, а человека по имени Толик.

Как-то так.

Открывал двери Егор Олегович. Вопреки моим ожиданиям, он выглядел порумянившим и довольно бодрым. Не улыбался, но грустным не выглядел совершенно. Жена, Эвелина Павловна, предстала в заплаканном виде, однако мне показалось, слёзы эти не по несостоявшемуся зятю, а из-за жалости к дочке.

Так-так-та-а-ак. Уже не выдаёте ли вы желаемое за действительное, Сергей? Толик же такой весь из себя: представительный, обаятельный директор при деньгах, спортсмен наконец!

А ты кто? Клерк обыкновенный. Низшее звено.

Кстати, “спортсмен наконец” — это в точку, усмехнулся я и тут же заоглядывался — не заметил ли кто?

Никто не заметил: Эвелина Павловна пошла на кухню, а Егор Олегович поднимал с пола мою куртку, которая почему-то упала с вешалки.

Я наконец разулся и зашёл в зал.

Маша сидела на диване и смотрела в платяной шкаф. Глаза у неё были по-прежнему красные, а веки припухшие. Под глазами — знакомые мешки. С периодичностью секунд в двадцать она шмыгала носом.

Я сел рядом, взял её за руки.

Она встрепенулась. Посмотрела на меня. Уткнулась в плечо и стала шмыгать на порядок чаще, добавив мелкие сотрясания. Рыдала в общем. Ну или пыталась это делать — учитывая, что слёзы наверняка все выплакала.

Я вдруг разозлился. Не знаю, на ситуацию, на Машу или даже на Толика, который даже тем, что погиб, достал меня. Но скорее всего я злился из-за того, что она по нему плакала и наверное даже любила его. Хотя, погибни я, слёз было бы не меньше. Хотелось бы верить.

Последняя мысль меня немного успокоила, но я всё же резко сказал:

— Ладно, Маш! Успокойся. Возьми себя в руки. И расскажи, что произошло?

Она оторвалась от меня и кивнула. Я покосился на мокрое пятно на рубашке. Не все слёзы она ещё выплакала.

— Хорошо, — сказала Маша. — Я постараюсь. Звонила Настя, его напарница, тоже инструктор… Они всегда вместе в походы ходят… Сучка явно влюблена в него по уши!.. Она сказала, что Толик сорвался с двадцати метров и сломал шею. Это было ещё два дня назад, и его уже везут домой, чтобы… чтобы похоронить…

Я вздохнул. Господи, за что ж это на мою голову?

— Маш, — крепко сжал её ладони я, — не знаю, что тебе сказать. Мне сложно представить, что ты чувствуешь, но если бы что-то подобное, не дай бог, случилось с тобой, я бы сошёл с ума. Поэтому держись. А я просто буду рядом. Хорошо?

Она часто закивала и сказала:

— Спасибо, Толик. Чтобы я без тебя делала?

И опять уткнулась мне в плечо.

Мне стоило неимоверных усилий, чтобы не гаркнуть: “Какой я тебе Толик!?”

И не гаркнул.

Но подумал: “Лучше бы это была твоя очередная дебильная шутка, Толик! Тогда я отметелю тебя с превеликим удовольствием. А может быть убью”.

Я засветил Толику в глаз прямо с порога. И, пока он не успел опомниться, двинул по уху. Толик развернулся и бросился вниз по лестнице. Двумя пролётами ниже всё-таки опомнился и осторожно поднялся обратно.

На площадку перед Машкиной квартирой он уже ступал с выпяченной колесом грудью.

— Сергей, ты что это делаешь, скотина? Я тебя сейчас прямо здесь закопаю, урод! Подбил уже клинья к моей Машке, пока меня не было? Иди сюда!

Сам при этом он больше не ступил и шага. Я смерил дурака взглядом и холодно сказал:

— Тебя за твои шутки убить мало, козёл. Машка все слёзы выплакала из-за тебя — вон на рубашку мою полюбуйся. Ты чем вообще думал, когда прикидывался мёртвым?

— Что?.. — Толик опустил кулаки. — Ты о чём вообще?

— Только не надо делать вид, будто не знаешь, — скривился я, — звонила твоя напарница Настя, сказала, что ты шею свернул, упал с двадцати метров. И что тебя везут уже домой хоронить. Сегодня это было.

Лицо Толика вытянулось. Он широко раскрыл глаза, но при этом часто моргал.

Тут, грубо отпихнув меня в сторону, на лестничную площадку выскочила Машка, однако, вопреки ожиданиям, бросилась на Толика не с обниманиями, а с кулаками. Била куда придётся и материла страшными словами. Толик закрывался как мог, затем наконец подгадал момент и схватил её за руки, прижал к себе.

— Машка, ты чего? — запинаясь заговорил он. — Да я бы никогда… Зачем мне? Что это за шутки? Убью Настьку!

____

Я снова принимал душ. Злой и сонный. А после душа намеревался проспать ещё минимум три часа. И думал, что когда проснусь, до конца этого сумасшедшего дня останется всего ничего. Хватит с меня Маш, Толиков и влюблённых дур Насть. Хватит и Борьки. Кстати, я так и не заглянул к нему в комнату. Но раз сказали, что всё в порядке, значит в порядке.

Вообще интересно, за такие шутки, как Настя эта зарядила, посадить можно? Ведь если бы человек попался менее здоровый, то его и “кондратий” мог хватить. Это хорошо, что Машка здорова как бык. Глупо звучит “здорова как бык”, но тем не мене здоровее меня. Я за зиму раз пять болею всякими гриппами и ОРЗ, а она чихнёт два раза, скажет, что аллергическое и забудет.

При этом мнительная страшно. Мнительные люди, насколько я знаю, много болеют, а ей всё по барабану. Надумает всякого, конечно, накрутит себя до предела, побежит в больницу в панике, а через часок-другой возвращается, лучащаяся румянцем и бодростью. Ничем она не больна, оказывается. Сопли, опять же, аллергические, голова болела на погоду, а температура поднялась просто так, потому что “так бывает”. А сейчас её уже ничего не беспокоит.

С другой стороны, хорошо, что она сразу в больницу бежит, а не начинает себя лечить. Есть и такие.

Я вылез из душа, обтёрся и прошлёпал босыми ногами к себе в комнату. Включил сборник чил-аута* и голяком завалился спать.

Буквально на полчасика.

Потому что забыл отключить телефон и он опять наяривал. Слабая надежда на то, что мобильник сейчас сядет, поскольку давно не заряжался, не оправдалась. Я посмотрел на экран, но к большому своему удивлению не обнаружил там улыбающейся шатенки Маши. Вместо этого там светился неизвестный номер. Я с удовольствием отбил звонок и зарылся в подушку.

Телефон затрезвонил снова. Я снова отбил звонок. Но он раздался снова.

Я решил, что отвечу и уж тогда точно его выключу.

Ответил:

— Алло?

— Сергей, это Толик…

— Какой Толик?

— Ну… — замялся голос в динамике. — Машкин Толик.

— А-а-а, — протянул я, не удержался и зевнул. — Привет. Что там у вас?

— У нас всё плохо, — тихо сказал он. — Егор Михалыча скорая увезла. То ли инсульт, то ли инфаркт — я не понял.

— Какого Егор Михалыча? — не понял я.

— Как это “какого”? — возмутился Толик. — Отца Машкиного.

У меня перехватило дыхание.

— Егор Олегыча, дурак, — выдохнул я. — Я еду.

— Мы в районной…

Я отключился и пошёл одеваться.

Кофе не хотелось.

Пока ехал, пытался понять, как у пятидесятилетнего мужика, который сделает любого в соревнованиях по отжиманиям, мог случиться инфаркт? Или инсульт — неважно. Всякое бывает, сегодня переживаний на всех с лихвой хватило, но в голове не укладывалось…

Бедная Машка. С ней бы чего не приключилось — с её-то мнительностью…

Подумалось, что хорошо бы, чтобы и эта ситуация разрулилась так же, как предыдущие две
— пусть непонятно, необъяснимо, но благополучно. Ну, врачи ошиблись, например, а он на самом деле поскользнулся, упал и потерял сознание.

И лучше, чтоб на сегодня странности закончились. Лучше, чтоб вообще закончились, но главное, чтоб сегодня.

Хотелось всё-таки выспаться. А то завтра уже от работы отмазаться не получится. Не поверит шеф в мои приключения. Ибо нефиг замудрённые объяснительные придумывать, когда опаздываю. С моей способности сочинять всё управление тащится. Мне и самому это по приколу, но, как выяснилось, у фантазии есть обратная сторона — однажды тебе не поверят.

Машку с Толиком я встретил у входа в больницу. Улыбчивые, они сидели на лавочке. Машка взорвалась здоровым, беззаботным смехом, и меня пробрала злость.

Я подошёл. Громко прокашлялся.

— О, привет, Серёжка, — радостно отозвалась Маша, даже не подумав встать и обнять меня. Или хотя бы чмокнуть в щёчку. Вот коза! — А у нас всё в порядке.

— Я заметил, — буркнул я. — Что случилось? Я слышал, инсульт у отца.

— Просто обморок, — покачала головой Маша. — Его сейчас выписывают. Сейчас они с мамой выйдут.

— Вообще-то обморок — это тоже очень плохо, — хмуро возразил я, — это значит мозговой кровоток был нарушен.

— Да, — погрустнела Маша, — это от переживаний. Спазмы сосудов. Всё же это лучше, чем инсульт, правда?

— Правда, — вздохнул я и посмотрел на Толика.

Тот молчал и глупо улыбался. Я перевёл взгляд на Машку — очень похожее выражение на лице. Может они действительно подходят друг другу?

Так, прочь “глупые мысли”. Прочь!

— Серёжка, — сказала вдруг серьёзно Маша. — Ты заметил, что всё налаживается, едва только ты приезжаешь?

— Сейчас всё наладилось раньше, — буркнул я, даже не задумавшись над её словами.

— Ну ладно, — согласилась Маша, — налаживается после звонка тебе.

Толик уже не улыбался. Просто молчал. И всё равно выглядел глупо. Как бы мне полегчало, если бы я двинул его сейчас. Но нельзя — я ведь приношу радость, как оказалось. Теперь нужно держать марку.

— Такой сумасшедший день сегодня, — продолжала Маша. — Знаешь, все мечтают о дне исполнения желаний, а у меня прям какой-то день сбывшихся страхов. Но ты их все развеял. Спасибо тебе, Серёжка.

— А я думал, это он развеял, — с ехидцей сказал я, кивнув Толика.

Маша густо залилась краской.

— Толик само собой. Но ты не скромничай.

Толик смотрел в сторону. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Я самодовольно улыбнулся. И вдруг замер, осенённый догадкой.

— Маш, — вкрадчиво начал я, — а расскажи-ка нам с Толиком о своих страхах? Что за день сбывшихся страхов?

— Да что тут рассказывать? — хихикнула Маша. — За Борьку я стала бояться давно уже. Всё думала, что он пропадёт куда-то, потеряется. За Толика вот постоянно боюсь, что он убьётся там в своих походах. Ну а за отца сегодня начала переживать — ты же видел, как он тяжело переносил исчезновение Борьки.

Я-то видел, подумал я. А ты видела? Ты поняла вообще?

Да нет, глупости. Фантазёр. Невыспавшийся фантазёр. Чудес не бывает. Не бывает инопланетян и привидений. Обмороки бывают, идиотские шутки — тоже. И мальчики исчезают… Но… Стоп-стоп-стоп. Случай с Борькой единственный, которому не нашлось рационального объяснения. Пропал и появился. Почему?

Потому что я не придумал этого самого объяснения? Восстановим-ка всё в памяти. В случае с Егор Олеговичем я пожелал, чтоб это была просто потеря сознания от удара. А оказалось — обморок. Ладно, похоже. С Толиком я понадеялся на глупую шутку. Это и оказалось шуткой, правда не его, а влюблённой в него дуры.

Было б за что любить идиота…

Так, глупые мысли, глупые мысли… Что там ещё?

С Борькой я ничего не придумал. Так как не смог понять, каким образом он исчез и что с ним могло случиться. А потом просто захотел, чтоб он появился.

И он появился.

Я посмотрел на Машу и Толика. Те смотрели на меня. Оба глупо улыбались.

— Серёга, ты смешной, — заявил Толик.

— Какой я тебе “Серёга”, козёл? — не сдержался я.

Толик рванул со скамейки, но, как и следовало ожидать, остановился возле меня, не решившись ударить. Машка вскочила следом, однако пока молчала. Обидно наверное за мужика своего — хочет, чтоб сдачи дал. Иуда, блин. В смысле Иудица.

— Сергей, ты меня достал, — распинался тем временем Толик, — ещё одно некрасивое слово в мой адрес, и я тебе всю морду разукрашу!

Меня осенило.

— Точно! — воскликнул я. — Толик, разукрась. Двинь меня!

— Что? — озадачился тот.

— Ты чего? — спросила, в свою очередь, Машка.

— Да двинь ты, — рявкнул я и добавил для верности, — ссыкун.

— Ах ты сволочь! — набрался-таки смелости Толик и ударил меня в нос.

Я сел задом на асфальт и схватился за нос. Он болел и явно норовил начать истекать кровью. Что через пару мгновений и сделал. Я не спеша достал платок и приложил к носу.

Поднялся. Пробормотал:

— Всё-таки не сплю. Спасибо, Толик.

Затем посмотрел на Машку. Какая же она всё-таки красивая. Глупая, наивная, но красивая. Неужели я её только за красоту люблю? Не может быть. Да и ведь не была же глупой. Ведь как интересно было с ней общаться. Куда это всё делось? От Толика своего скудоумия набралась? Может быть. Или я поумнел? Нет, льстить себе нехорошо. Но как ещё всё объяснить?

Действительно глупые мысли. И я наверное никакой не умный, а совсем глупый, если люблю её.

Я запрокинул голову, прижал крепче к носу платок и прогундосил:

— Дадь бы дебе здачи, Долик, да не буду.

Толик мгновенно напрягся. А Маша рявкнула:

— Вы ещё поубивайте друг друга, идиоты!

Меня прошибло холодным потом. С огромным трудом я подавил желание сорваться с места и убежать подальше. Однако злость поборола страх.

— Думай, что говоришь! — рявкнул я в ответ. — Думай, о чём думаешь и что говоришь! Мало тебе, что ты натворила?

— Что ты несёшь? — вновь начал закипать Толик.

— Да закройся ты! — крикнул я. — Лучше подумай. Подумайте оба. Маша боялась потерять Борьку и потеряла. Маша боялась потерять Толика и потеряла. Маша боялась, что отца хватит приступ и тот его хватил!

— Ты хочешь сказать… — пробормотала Маша. — Но ведь всё хорошо кончилось…

Я кивнул.

— Ты сама сказала, почему всё хорошо кончилось.

— Из-за тебя? — неуверенно предположила она.

Я снова кивнул.

— Наверное. “Если веришь, сказка оживёт”. Только ты веришь в одно, а я в другое. Сегодня действительно день исполнения желаний. Только извращённая форма какая-то этого дня.

— А почему это произошло именно с нами? — хлопала ресницами Маша. Затем глупо хихикнула и махнула рукой. — Да ну. Что я говорю? Бред какой-то. Не верю.

Я только пожал плечами.

— Конечно, бред. Но у тебя есть другое объяснение? С другой стороны, кто сказал, что это происходит только с нами? Сколько в мире несчастных случаев? А сколько счастливых? Может все они и происходят из-за таких, как мы. Просто никто на это не обращает внимания. Не везёт и не везёт. Чёрная полоса, белая полоса. Другое дело, что такие тандемы вроде нас с тобой редко наверное попадаются. И вот это действительно везение — не зависящее от нас.

— Не верю, — подал голос Толик. — Я никуда не падал, шею не ломал.

Я посмотрел на него. Он выглядел очень грустным. Даже вызывал жалость. И я сжалился. Пояснил.

— Фантастику надо читать. Есть такое понятие, как “временная петля”. Хотя не уверен, что здесь оно подходит. Но очень похоже. Ты действительно должен был погибнуть, согласно опасениям Маши, но моё вмешательство изменило ход мировой истории, и твоя гибель обратилась глупой шуткой.

— Прям-таки “мировой”? — усмехнулся Толик.

— Прям-таки, — огрызнулся я.

— И что же делать? — спросила Маша.

Я вздохнул. Посмотрел на пасмурное небо над больницей. На светлое пятно садившегося солнца. И улыбнулся.

— Выводы таковы. Нам с тобой, Маш, нужно всегда быть вместе. Тогда всё будет хорошо. Это самый идеальный вариант. Кроме того, я тебя люблю и сейчас официально предлагаю стать моей женой.

Челюсти Маши и Толика отвисли одновременно. Однако Толик опомнился быстро, и, вмиг залившись гневной краской, бросился на меня. Я ушёл с линии атаки по диагонали и оказался за его правым плечом. При этом моя правая ладонь упёрлась ему в основание носа, а моя нога оказалась у него под коленкой. Дальше всё произошло очень просто и быстро.

Толик лёг лицом в асфальт, а я стоял на его спине коленом и аккуратно выкручивал ему руку.

Поверженный стал стучать ладонью по земле и кричать:

— Всё-всё! Я больше не буду! Ты победил.

— Спасибо.

Я аккуратно встал и помог подняться Толику. Он отошёл, сел на лавочку и отвернулся. Маша не сводила с меня широко раскрытых глаз. И что было в них, прочесть сейчас было невероятно сложно. Удивление? Да. Испуг? Нет… Быть может какое-то иное чувство? То, о котором я мечтал?

— Неужели я такая глупая? — вдруг сказала она.

Я оглянулся на Толика и злобно улыбнулся. Затем взял её под руку и отвёл в сторонку на несколько шагов.

— Полагаю, да. Ты — глупая. Пока ещё. Но ты не всегда такой была. Не знаю, как, но… м-м-м… Толик каким-то непостижимым мне образом произвёл на тебя впечатление. Наверное он показался тебе не только обаятельным, но и очень умным. А ты боялась казаться глупой. И сама знаешь, что может происходить с твоими страхами. Я, честно говоря, тоже удивлялся, не мог понять, за что тебя полюбил. Вспоминал, какой ты была и не понимал. Но теперь всё будет в порядке — это было просто временное помешательство. Ты была ослеплена любовью… мнимой любовью… точнее… э-э-э… просто незначительным увлечением. А на самом деле всегда боялась себе признаться, что любишь меня.

“Только бы сработало! Только бы сработало!” — металась в мозгу мысль.

— Да? — глупо спросила она.

— Да, — кивнул поспешно я. — Именно так, ты боишься любви ко мне.

— Странно, — улыбнулась она. — Я никогда раньше об этом не задумывалась. О том, что люблю тебя.

— Ну, это сидело глубоко в твоём подсознании, — продолжал я, боясь упустить момент, — а теперь, когда я тебе признался в любви, ты наверняка ощущаешь этот страх. И наверняка любишь.

Я закусил губу, ожидая её реакции.

— Да. — Это уже был не вопрос, а утверждение. Тихое, неуверенное, но утверждение.

— Маш, — наконец дал я волю чувствам и обнял её. — Нам нужно быть вместе. Неужели ты не понимаешь?

— Да, — произнесла она уже более уверенно и прижалась ко мне.

На миг я заволновался, действительно ли она меня любила или полюбила только что — с моей, так сказать, подачи? И решил, что любила. А как иначе? Кому она всегда звонит?

Мне, а не своему “для этого у меня есть парень”.

Я оглянулся на лавочку — Толика не было. И хорошо.

— Серёж, — задумчиво позвала Маша.

Я отстранился и с удовлетворением отметил знакомый “Машкин умный взгляд”.

— А?

— Я тут подумала. А вдруг все-все людские страхи начнут сбываться? Это же ужас что начнётся.

Улыбка спешно покинула моё лицо. Пожалуй, я погорячился с выводами. Не так уж она умна. Но я всё равно её люблю. Почему-то.

— Маш, блин, ну ты думай… — начал было я, но замолчал, наткнувшись на невинно-удивлённый взмах ресниц. Вздохнул.

Потом взял её за руку и потянул ко входу больницы. Родители что-то задерживались. И очень не хотелось думать, почему.

Наверно меня вообще в тот момент должны были мучить нелёгкие мысли. О будущем, например.

Повторится ли этот день когда-нибудь?

Может завтра?

А может таким адом обернётся вся жизнь?

Но думал я только о Машкиной руке, которую крепко держал.

Такие вот глупые мысли.


*Чил-аут (от англ. Chillout, Chill out music) — стиль электронной музыки, название которого произошло от английского сленгового слова to chill: остынь, расслабься.