Не становись у Смерти на дороге, не надо — она сама тебя найдёт. Не играй с ней…
Она с тобой сама поиграет.
Поиграет так, как то делает всегда. Поиграет так, как собралась поиграть этой ночью. Ей осталось лишь найти игрушку. Сильную, живую, полную радости и стремлений игрушку — человека. Человека, не готового к игре.
Впрочем, не обязательно это должен быть человек. Не обязательно человек в полной мере…
Странная какая-то ночь сегодня, непонятная… голодная… Стоп, почему голодная? Что это мне в голову взбрело? Обыкновенная ночь, красивая, — ночь такая, какой она и приходит всегда к нам, в Долину.
Звёздная ночь… Люблю звёзды, люблю смотреть на них, люблю смотреть на Луну, люблю разговаривать с небом. Небо — отличный собеседник: всегда выслушает, всегда посочувствует тебе, всегда с тобой порадуется, всегда даст совет. Молчаливый совет, беззвучный, но обязательно дельный.
Вот и сейчас оно неслышно смеётся вместе со мной, а я смеюсь вместе с ним и понимаю, что и ему, небу, и мне — сейчас хорошо.
Мне всегда хорошо здесь, на Холме. Только здесь можно по-настоящему ощутить красоту мира, в котором живёшь, только здесь понимаешь, что жить стоит…
Я смотрю на север и вижу далёкий, подёрнутый тёмной пеленой и почти растворившийся в ночном небе горный хребет; смотрю на восток и вижу бескрайнюю величественную равнину, освещённую призрачным, волшебным лунным светом и оттого кажущуюся нереальной, но ещё более живой; смотрю на юг и вижу недалёкую кромку темнеющего леса и сливающиеся в невообразимый океан волны древесных крон, уходящие за горизонт; я смотрю на запад и вижу манящие, тёплые, греющие не тело, но душу, огоньки деревни. Там стоят уютные бревенчатые домики, которые я рассмотреть сейчас не могу, но знаю, какие они, потому что это моя деревня. Я живу в одном из этих домиков. Днём живу…
Дольше всего я смотрю на запад. Затем медленно перевожу взгляд на Луну, сегодня снова — снова и наконец-то — полную, сбрасываю одежду и опускаюсь на четыре лапы. Затем не спеша, давая им хорошенько размяться, вспомнить себя, разворачиваю крылья, делаю два пробных взмаха; повожу из стороны в сторону чешуйчатым остроконечным хвостом.
Отталкиваюсь от земли и взмываю…
Небо, я твой…
Смерть остановилась, прислушалась. Затем, словно матёрая волчица, вышедшая на охоту, повела носом из стороны в сторону, безошибочно выбрала направление и вновь тихо заскользила по тёмному лесу.
Добыча близко…
Смерть уже отчётливо слышала её: слышала взмахи могучих крыльев, рассекающих воздух, слышала протяжный радостный рык, воздающий хвалу небу и горящим на этом небе звёздам; рык, воспевающий Царицу-Луну, что величаво восседает на своём бриллиантовом троне…
Это был ликующий рык, и весь мир, живущий в столь поздний час, отзывался на зов…
Смерть улыбнулась. В этом зове она услышала призыв и для себя. Однако для неё он звучал по-иному. Совсем по-иному…
Странно — в эти мгновения: когда ветер свистит в ушах, когда стрелою вспарываю горящую золотом — от пронзающего её лунного света — завесу одиноких, пугливых барашков-облаков, а где-то далеко-далеко внизу проносятся погружённые в мирный сон земли, — мне почему-то всегда хочется высунуть язык изо рта. Не от жажды, а просто — от удовлетворения. Вот так вот взять и свесить его набок, как делают собаки. Но почему-то я всегда сдерживаюсь… Не знаю, может стыд берёт своё — не хочется уподобляться глупому животному…
Эх, никто меня не поймёт, — никто из ныне живущих. Давно минули времена, когда были те, кто меня понимал, те, кого понимал я. Их имена теперь только в моей памяти, и в ничьей больше; их воспоминания, их жизнь стали моими жизнью и воспоминаниями, а их мечты — стали моими мечтами.
Я — последний…
…Я вижу большое светлое пятно посреди бесконечного моря лесов и начинаю снижаться. Жадно глотаю встречные потоки прохладного воздуха и с удовольствием выдыхаю через ноздри маленькие язычки пламени. Мне это почему-то всегда очень нравится… Затем делаю ещё пару кругов над большой поляной, что, словно огромная проплешина, сияет своей “безволосой” поверхностью посреди густых, дремучих зарослей и разросшихся древесных великанов. Приземляюсь в центр её.
Медленно иду по поляне, подхожу к тёмной лесной стене и под небольшим кустом “волчьей ягоды” нахожу грубые холщовые штаны и сорочку. Обращаюсь в человека и одеваюсь. Возвращаюсь в центр поляны, сажусь на траву и жду…
Ожидание длится слишком долго, но я не волнуюсь — так бывает… иногда. Наоборот, мне даже это чем-то нравится — я успеваю о многом подумать.
Сегодня я думаю о том, что не совсем прав, полагая, что меня никто не понимает. Такой человек есть. Пусть всего лишь человек, но он меня понимает…
Она меня понимает…
А я её люблю. И этого уже достаточно для того, чтобы забыть, кто я такой и кто такая она. Главное, кем мы являемся, когда вместе… Но…
Что это?.. Кажется, я слышу шаги…
Наконец-то…
Смерть осторожно отогнула упругие ветви и посмотрела на людей…
На поляне, обнявшись, стояли парень и девушка. Они о чём-то тихо-тихо разговаривали. Но чаще целовались. Долго так, страстно, полностью отдавая себя во власть сладостного вихря желания… Хотя нет — не полностью. Смерть ясно видела, как парню хотелось сорвать со своей возлюбленной её тоненькое шёлковое платьице, как пылал этот огонь в его глазах. Но, хотя было ясно, что девушка не станет противиться, ибо это и её желание, парень сдерживал себя…
Смерть нахмурилась: она ждала не этого — не парочки влюблённых. Ей виделось нечто большее. Гораздо большее…
Смерть вновь внимательно всмотрелась в девушку: ничего особенного, самая обыкновенная — и внутренне (лишена магического Дара), и внешне: заурядное личико, миленькое, конечно, но не более, хотя стройна и грациозна, словно принцесса какая-нибудь. Нет, не к ней Смерть шла — её нить жизни ещё не скоро прервётся…
Теперь Смерть всмотрелась в парня. Вроде бы тоже ничего особенного, но… что это? Неужели!?
Вот оно!!!
Парень, оказывается, не простой. Теперь Смерть видела и это. Он сейчас сдерживал себя не в желании, а яростно боролся сам с собой — боролся с тем, кто живёт в нём. Боролся со зверем. Да, зверем благородным, зверем красивым, зверем разумным… Пусть даже Зверем с большой буквы…
Пусть даже последним Зверем…
Но всё-таки зверем…
Смерть грустно покачала головой. Она решила, что не будет сегодня играть. Сегодня она поможет. Поможет этим двоим. Это необходимо.
Потому что эта любовь — несчастливая. Это любовь без судьбы — мёртвая любовь. И чем раньше ей придёт конец, тем будет лучше. Для обоих влюблённых.
Смерть вышла из своего укрытия…
Ах, если бы кто знал, как мне трудно. Мне ещё никогда не было так трудно. Я держусь из последних сил: держусь, не давая волю моему второму Я; держусь, проклиная себя в том, что не рождён человеком и благодаря судьбу за то, что способен им становиться.
Ибо мне никогда не было так хорошо. Да, мы просто целуемся, но это не обычные поцелуи — мы целуемся так, словно делаем это последний раз в жизни. Конечно, смешно это говорить мне, живущему века, но всё же создаётся именно такое ощущение…
Я понимаю, что ещё немного, и я не выдержу…
И любимая, словно прочитав мои мысли, отстраняется. Я мысленно благодарю и её, и Судьбу за это…
Смотрю в глаза возлюбленной и с удивлением понимаю, что она плачет.
— Что такое, Звёздочка моя? — улыбаясь, спрашиваю я.
Она опускает взгляд и, по-видимому не в силах сдержать слёзы, прижимается к моей груди. Я беру её за плечи и нежно отстраняю от себя, вновь заглядываю в глаза и спрашиваю:
— Что случилось?..
Она наконец немного успокаивается и произносит:
— Нам нельзя больше видеться…
Я не понимаю до конца смысла сказанного и, всё ещё нежно, утешающее улыбаясь, спрашиваю: “Почему?” — как тут же замечаю за её спиной, в зарослях какое-то движение.
Ещё мгновение, и на поляну выходит…
Мне кажется, я знаю эту ночную гостью, но боюсь себе в этом признаться. Мне удаётся прошептать только одно слово: “Нет…”
Моя любимая смотрит на меня и оборачивается вслед моему взгляду. Видя, кто к нам пожаловал, она почему-то кричит: “Теодор, нет!!!”
Я ещё успеваю подумать, что имя это для Смерти немного странноватое, как вдруг ощущаю острую боль в правом боку. Боль эта так неожиданна и нелепа, что я даже не двигаюсь с места — по-прежнему стою, в недоумении уставившись на вонзившуюся в меня стрелу. Ещё миг я наблюдаю за тем, как по рубашке расползается тёмное бесформенное пятно и, всё ещё ничего не понимая, бросаю тело в сторону, спасаясь от второй стрелы, пронесшейся у моего правого плеча.
Кричу: “Звёздочка, ложись!..” Но она меня не слушает — стоит на месте, обхватив голову руками и тоже кричит: “Странник, лети! Лети-и-и!.. Не бойся за меня — это за тобой… Лети же…”
“— …Как тебя зовут?
— Разве это имеет значение?
— Ну, должна же я тебя как-то называть?..
— Зови меня Странником. Небесным Странником…”
…Хорошая мысль — полететь, думаю я. Странно — ещё совсем недавно не знал, как удержаться в человеческом облике, а теперь, — теперь у меня нет сил вернуть свой, истинный облик… Неужели так и умру?.. Человеком…
Пока я думаю, в меня успевает вонзиться ещё две стрелы, причём с разных сторон: одна в бедро, другая в поясницу, — кто сказал, что у Смерти может быть только одно орудие убийства?..
Словно в подтверждение моих мыслей, ещё одна стрела вонзается мне в грудь.
Я падаю…
“— Ну что ж, Странник, а меня зови Звёздочкой.
— Звёздочкой?.. Что ж ты не в небе, Звёздочка? Зачем ты здесь?..
— Наверное затем же, что и ты, Небесный Странник?..”
Я ещё что-то слышу: какие-то крики, окружающий меня топот крепких кованных сапог; слышу где-то совсем рядом голос рыдающей Звёздочки, которую наверное кто-то держит, потому что она кричит, чтобы её отпустили; а ещё она проклинает какого-то Теодора и говорит, что больше он ей не брат, а Теодор бубнит что-то невразумительное и по этому тону можно понять, что он виновато разводит руками: мол, кто ж знал, что Фимке-лесорубу спьяну тогда дракон померещился, а мы и поверили, тем более, что и Радик-мельник вчера его вроде в небе видел — видел, как спускался, как в человека обращался, а кому ж дракона не хочется убить — он же ж, гад, кучу народу может пережрать, скота всякого, вот и убили, а тут лежит — человек человеком…
Больше я ничего не слышу — чувствую… чувствую, что вновь становлюсь собой — обретаю себя… Последний подарок Судьбы… Спасибо ей за это… Представляю, как сейчас прыгает от радости Теодор…
…Смотрю на небо — оно по-прежнему смеётся. Вот только со мною или надо мной?..
Неважно. Все равно…
Всё равно, небо — я твой. Жаль только, что ты не моё…
30.05.2003 — 11.06.2003